Неточные совпадения
Зимними вечерами приятно было шагать по хрупкому снегу, представляя, как дома, за чайным столом, отец и мать будут удивлены новыми мыслями сына. Уже фонарщик с лестницей на плече легко бегал от фонаря к фонарю, развешивая в синем воздухе желтые огни, приятно позванивали в зимней тишине ламповые
стекла. Бежали лошади извозчиков, потряхивая шершавыми
головами. На скрещении улиц стоял каменный полицейский, провожая седыми глазами маленького, но важного гимназиста, который не торопясь переходил с угла на угол.
Клим заглянул в дверь: пред квадратной пастью печки, полной алых углей, в низеньком, любимом кресле матери, развалился Варавка, обняв мать за талию, а она сидела на коленях у него, покачиваясь взад и вперед, точно маленькая. В бородатом лице Варавки, освещенном отблеском углей, было что-то страшное, маленькие глазки его тоже сверкали, точно угли, а с
головы матери на спину ее красиво
стекали золотыми ручьями лунные волосы.
Иногда эти
голые мысли Клим представлял себе в форме клочьев едкого дыма, обрывков облаков; они расползаются в теплом воздухе тесной комнаты и серой, грязноватой пылью покрывают книги, стены,
стекла окна и самого мыслителя.
Внизу, над кафедрой, возвышалась, однообразно размахивая рукою, половинка тощего профессора, покачивалась лысая, бородатая
голова, сверкало
стекло и золото очков. Громким голосом он жарко говорил внушительные слова.
Ей не ответили. Она щелкнула ногтем по молочно-белому абажуру, послушала звон
стекла, склонив
голову набок, и бесшумно исчезла, углубив чем-то печаль Клима.
Лютов уже хохотал неистово, закрыв глаза, вскинув
голову, содрогаясь; в его выгнутом кадыке точно
стекло звенело.
— Нет, — сказал Клим и, сняв очки, протирая
стекла, наклонил
голову. Он знал, что лицо у него злое, и ему не хотелось, чтоб мать видела это. Он чувствовал себя обманутым, обокраденным. Обманывали его все: наемная Маргарита, чахоточная Нехаева, обманывает и Лидия, представляясь не той, какова она на самом деле, наконец обманула и Спивак, он уже не может думать о ней так хорошо, как думал за час перед этим.
Загнали во двор старика, продавца красных воздушных пузырей, огромная гроздь их колебалась над его
головой; потом вошел прилично одетый человек, с подвязанной черным платком щекою; очень сконфуженный, он, ни на кого не глядя, скрылся в глубине двора, за углом дома. Клим понял его, он тоже чувствовал себя сконфуженно и глупо. Он стоял в тени, за грудой ящиков со
стеклами для ламп, и слушал ленивенькую беседу полицейских с карманником.
А когда подняли ее тяжелое
стекло, старый китаец не торопясь освободил из рукава руку, рукав как будто сам, своею силой, взъехал к локтю, тонкие, когтистые пальцы старческой, железной руки опустились в витрину, сковырнули с белой пластинки мрамора большой кристалл изумруда, гордость павильона, Ли Хунг-чанг поднял камень на уровень своего глаза, перенес его к другому и, чуть заметно кивнув
головой, спрятал руку с камнем в рукав.
За спиной редактора стоял шкаф, тесно набитый книгами, в
стеклах шкафа отражалась серая спина, круглые, бабьи плечи, тускло блестел
голый затылок, казалось, что в книжном шкафе заперт двойник редактора.
— Вы — не в духе? — осведомился Туробоев и, небрежно кивнув
головою, ушел, а Самгин, сняв очки, протирая
стекла дрожащими пальцами, все еще видел пред собою его стройную фигуру, тонкое лицо и насмешливо сожалеющий взгляд модного портного на человека, который одет не по моде.
На стене, по
стеклу картины, скользнуло темное пятно. Самгин остановился и сообразил, что это его
голова, попав в луч света из окна, отразилась на
стекле. Он подошел к столу, закурил папиросу и снова стал шагать в темноте.
В карете гостиницы, вместе с двумя немыми, которые, спрятав
головы в воротники шуб, явно не желали ничего видеть и слышать, Самгин, сквозь
стекло в двери кареты, смотрел во тьму, и она казалась материальной, весомой, леденящим испарением грязи города, крови, пролитой в нем сегодня, испарением жестокости и безумия людей.
— Уйди, — повторила Марина и повернулась боком к нему, махая руками. Уйти не хватало силы, и нельзя было оторвать глаз от круглого плеча, напряженно высокой груди, от спины, окутанной массой каштановых волос, и от плоской серенькой фигурки человека с глазами из
стекла. Он видел, что янтарные глаза Марины тоже смотрят на эту фигурку, — руки ее поднялись к лицу; закрыв лицо ладонями, она странно качнула
головою, бросилась на тахту и крикнула пьяным голосом, топая
голыми ногами...
Зашли в ресторан, в круглый зал, освещенный ярко, но мягко, на маленькой эстраде играл струнный квартет, музыка очень хорошо вторила картавому говору, смеху женщин, звону
стекла, народа было очень много, и все как будто давно знакомы друг с другом; столики расставлены как будто так, чтоб удобно было любоваться костюмами дам; в центре круга вальсировали высокий блондин во фраке и тоненькая дама в красном платье, на
голове ее, точно хохол необыкновенной птицы, возвышался большой гребень, сверкая цветными камнями.
Открыв глаза, он увидал лицо свое в дыме папиросы отраженным на
стекле зеркала; выражение лица было досадно неумное, унылое и не соответствовало серьезности момента: стоит человек, приподняв плечи, как бы пытаясь спрятать
голову, и через очки, прищурясь, опасливо смотрит на себя, точно на незнакомого.
Самгин, сняв очки, протирая их
стекла, опустил
голову.
Озябшими руками Самгин снял очки, протер
стекла, оглянулся: маленькая комната, овальный стол, диван, три кресла и полдюжины мягких стульев малинового цвета у стен, шкаф с книгами, фисгармония, на стене большая репродукция с картины Франца Штука «Грех» —
голая женщина, с грубым лицом, в объятиях змеи, толстой, как водосточная труба,
голова змеи — на плече женщины.
Металлический шум ножей и вилок, звон
стекла как будто еще более оживил и заострил слова и фразы. Взмахивая рыжей
головой, ораторствовал Алябьев...
В «Медведе» кричали ура, чокались, звенело
стекло бокалов, хлопали пробки, извлекаемые из бутылок, и было похоже, что люди собрались на вокзале провожать кого-то. Самгин вслушался в торопливый шум, быстро снял очки и, протирая
стекла, склонил
голову над столом.
Память Клима Самгина подсказала ему слова Тагильского об интеллигенте в третьем поколении, затем о картинах жизни Парижа, как он наблюдал ее с высоты третьего этажа. Он усмехнулся и, чтоб скрыть усмешку от глаз Дронова, склонил
голову, снял очки и начал протирать
стекла.
Неточные совпадения
Подле дамы в тюрбане и плешивого старичка, сердито мигавшего в
стекле подвигавшегося бинокля, Вронский вдруг увидал
голову Анны, гордую, поразительно красивую и улыбающуюся в рамке кружев.
Под окном, в толпе народа, стоял Грушницкий, прижав лицо к
стеклу и не спуская глаз с своей богини; она, проходя мимо, едва приметно кивнула ему
головой.
Между тем псы заливались всеми возможными голосами: один, забросивши вверх
голову, выводил так протяжно и с таким старанием, как будто за это получал бог знает какое жалованье; другой отхватывал наскоро, как пономарь; промеж них звенел, как почтовый звонок, неугомонный дискант, вероятно молодого щенка, и все это, наконец, повершал бас, может быть, старик, наделенный дюжею собачьей натурой, потому что хрипел, как хрипит певческий контрабас, когда концерт в полном разливе: тенора поднимаются на цыпочки от сильного желания вывести высокую ноту, и все, что ни есть, порывается кверху, закидывая
голову, а он один, засунувши небритый подбородок в галстук, присев и опустившись почти до земли, пропускает оттуда свою ноту, от которой трясутся и дребезжат
стекла.
Стекла с
головы его мокрая земля, потекла по усам и по щекам и все лицо замазала ему грязью.
Но он ничего не сказал, сел только подле нее и погрузился в созерцание ее профиля,
головы, движения руки взад и вперед, как она продевала иглу в канву и вытаскивала назад. Он наводил на нее взгляд, как зажигательное
стекло, и не мог отвести.