Цитаты со словосочетанием «ева подумала»
Неловко
было подумать, что дед — хвастун, но Клим подумал это.
Можно
было думать, что Борис и Лидия только тогда интересны ей, когда они делают какие-нибудь опасные упражнения, рискуя переломать себе руки и ноги.
О многом нужно
было думать Климу, и эта обязанность становилась все более трудной.
О Макарове уже нельзя
было думать, не думая о Лидии. При Лидии Макаров становится возбужденным, говорит громче, более дерзко и насмешливо, чем всегда. Но резкое лицо его становится мягче, глаза играют веселее.
Теперь, когда ее поучения всплывали пред ним, он удивлялся их обилию, однообразию и готов
был думать, что Рита говорила с ним, может быть, по требованию ее совести, для того, чтоб намеками предупредить его о своем обмане.
— Ты все такая же… нервная, — сказала Вера Петровна; по паузе Клим догадался, что она хотела сказать что-то другое. Он видел, что Лидия стала совсем взрослой девушкой, взгляд ее был неподвижен, можно
было подумать, что она чего-то напряженно ожидает. Говорила она несвойственно ей торопливо, как бы желая скорее выговорить все, что нужно.
Нехаева была неприятна. Сидела она изломанно скорчившись, от нее исходил одуряющий запах крепких духов. Можно
было подумать, что тени в глазницах ее искусственны, так же как румянец на щеках и чрезмерная яркость губ. Начесанные на уши волосы делали ее лицо узким и острым, но Самгин уже не находил эту девушку такой уродливой, какой она показалась с первого взгляда. Ее глаза смотрели на людей грустно, и она как будто чувствовала себя серьезнее всех в этой комнате.
Нехаева, в белом и каком-то детском платье, каких никто не носил, морщила нос, глядя на обилие пищи, и осторожно покашливала в платок. Она чем-то напоминала бедную родственницу, которую пригласили к столу из милости. Это раздражало Клима, его любовница должна быть цветистее, заметней. И ела она еще более брезгливо, чем всегда, можно
было подумать, что она делает это напоказ, назло.
Глаза матери светились ярко, можно
было подумать, что она немного подкрасила их или пустила капельку атропина. В новом платье, красиво сшитом, с папиросой в зубах, она была похожа на актрису, отдыхающую после удачного спектакля. О Дмитрии она говорила между прочим, как-то все забывая о нем, не договаривая.
Вдали все еще был слышен лязг кандалов и тяжкий топот. Дворник вымел свой участок, постучал черенком метлы о булыжник, перекрестился, глядя вдаль, туда, где уже блестело солнце. Стало тихо. Можно
было думать, что остробородый дворник вымел арестантов из улицы, из города. И это было тоже неприятным сновидением.
Этот парень все более не нравился Самгину, весь не нравился. Можно
было думать, что он рисуется своей грубостью и желает быть неприятным. Каждый раз, когда он начинал рассказывать о своей анекдотической жизни, Клим, послушав его две-три минуты, демонстративно уходил. Лидия написала отцу, что она из Крыма проедет в Москву и что снова решила поступить в театральную школу. А во втором, коротеньком письме Климу она сообщила, что Алина, порвав с Лютовым, выходит замуж за Туробоева.
Однажды Самгин стоял в Кремле, разглядывая хаотическое нагромождение домов города, празднично освещенных солнцем зимнего полудня. Легкий мороз озорниковато пощипывал уши, колючее сверканье снежинок ослепляло глаза; крыши, заботливо окутанные толстыми слоями серебряного пуха, придавали городу вид уютный; можно
было думать, что под этими крышами в светлом тепле дружно живут очень милые люди.
— Мелкие вещи непокорнее больших. Камень можно обойти, можно уклониться от него, а от пыли — не скроешься, иди сквозь пыль. Не люблю делать мелкие вещи, — вздыхал он, виновато улыбаясь, и можно
было думать, что улыбка теплится не внутри его глаз, а отражена в них откуда-то извне. Он делал смешные открытия...
Ушел. Диомидов лежал, закрыв глаза, но рот его открыт и лицо снова безмолвно кричало. Можно
было подумать: он открыл рот нарочно, потому что знает: от этого лицо становится мертвым и жутким. На улице оглушительно трещали барабаны, мерный топот сотен солдатских ног сотрясал землю. Истерически лаяла испуганная собака. В комнате было неуютно, не прибрано и душно от запаха спирта. На постели Лидии лежит полуидиот.
Редко слышал он возгласы восторга, а если они раздавались, то чаще всего из уст женщин пред витринами текстильщиков и посудников, парфюмеров, ювелиров и меховщиков. Впрочем, можно
было думать, что большинство людей немело от обилия впечатлений. Но иногда Климу казалось, что только похвалы женщин звучат искренней радостью, а в суждениях мужчин неудачно скрыта зависть. Он даже подумал, что, быть может, Макаров прав: женщина лучше мужчины понимает, что все в мире — для нее.
Голос был бабий, но нельзя
было подумать, что стихи читает старуха.
Можно
было думать, что этот могучий рев влечет за собой отряд быстро скакавших полицейских, цоканье подков по булыжнику не заглушало, а усиливало рев. Отряд ловко дробился, через каждые десять, двадцать шагов от него отскакивал верховой и, ставя лошадь свою боком к людям, втискивал их на панель, отталкивал за часовню, к незастроенному берегу Оки.
Самгин свернул за угол в темный переулок, на него налетел ветер, пошатнул, осыпал пыльной скукой. Переулок был кривой, беден домами, наполнен шорохом деревьев в садах, скрипом заборов, свистом в щелях; что-то хлопало, как плеть пастуха, и можно
было думать, что этот переулок — главный путь, которым ветер врывается в город.
О женщинах невозможно
было думать, не вспоминая Лидию, а воспоминание о ней всегда будило ноющую грусть, уколы обиды.
Самгин присматривался к ней с великим удивлением и готов
был думать, что все, что она говорит, только сейчас пришло ей в голову. Вспоминал ее кисленькой девчонкой, которая выдумывала скучные, странные игры, и думал...
И не одну сотню раз Клим Самгин видел, как вдали, над зубчатой стеной елового леса краснеет солнце, тоже как будто усталое, видел облака, спрессованные в такую непроницаемо плотную массу цвета кровельного железа, что можно
было думать: за нею уж ничего нет, кроме «черного холода вселенской тьмы», о котором с таким ужасом говорила Серафима Нехаева.
Но неприятное впечатление, вызванное этой сценой, скоро исчезло, да и времени не
было думать о Никоновой.
Можно
было думать, что она решает какой-то очень трудный вопрос, этим объясняются припадки ее странной задумчивости, когда она сидит или полулежит на диване, прикрыв глаза и как бы молча прислушиваясь к чему-то.
В тени серых, невысоких стен кремля сидели и лежали калмыки, татары, персы, вооруженные лопатами, ломами, можно
было подумать, что они только что взяли город с боя и, отдыхая, дожидаются, когда им прикажут разрушить кремль.
Море, серебристо-зеленого цвета, так же пустынно, незыблемо и беззвучно, как небо, и можно
было думать, что оно уже достигло совершенного покоя, к чему и стремились все его бури.
Был слышен глуховатый, равномерный звук, это, разумеется, винт взбалтывает воду, но можно
было думать, что шкуну преследует и настигает, прячась под водою, какое-то чудовище.
Всюду над Москвой, в небе, всё еще густо-черном, вспыхнули и трепетали зарева, можно
было думать, что сотни медных голосов наполняют воздух светом, а церкви поднялись из хаоса домов золотыми кораблями сказки.
По площади ненужно гуляли полицейские, ветер раздувал полы их шинелей, и можно
было думать, что полицейских немало скрыто за торговыми рядами, в узких переулках Китай-города.
Теперь он готов
был думать, что тогда Кумов находился с Варварой в ванной; этим и объясняется ее нелепый испуг.
Самгин уже видел, что пред ним знакомый и неприятный тип чудака-человека. Не верилось, что он слепнет, хотя левый глаз был мутный и странно дрожал, но можно
было думать, что это делается нарочно, для вящей оригинальности. Отвечая на его вопросы осторожно и сухо, Самгин уступил желанию сказать что-нибудь неприятное и сказал...
Можно
было думать, что тепло — не только следствие физической причины — тесноты, а исходит также от женщин, от единодушного настроения рабочих, торжественно серьезного.
Надзиратели держались в стороне, никому не надоедая, можно
было думать, что и они спокойно ожидают чего-то.
Можно
было подумать, что люди — недовольны и молча протестуют против того, что вот снова надобно куда-то идти.
Пение удалялось, пятна флагов темнели, ветер нагнетал на людей острый холодок; в толпе образовались боковые движения направо, налево; люди уже, видимо, не могли целиком влезть в узкое горло улицы, а сзади на них все еще давила неисчерпаемая масса, в сумраке она стала одноцветно черной, еще плотнее, но теряла свою реальность, и можно
было думать, что это она дышит холодным ветром.
Самгин готов
был думать, что все это убожество нарочно подстроено Лютовым, — тусклый октябрьский день, холодный ветер, оловянное небо, шестеро убогих людей, жалкий гроб.
Какая-то сила вытолкнула из домов на улицу разнообразнейших людей, — они двигались не по-московски быстро, бойко, останавливались, собирались группами, кого-то слушали, спорили, аплодировали, гуляли по бульварам, и можно
было думать, что они ждут праздника. Самгин смотрел на них, хмурился, думал о легкомыслии людей и о наивности тех, кто пытался внушить им разумное отношение к жизни. По ночам пред ним опять вставала картина белой земли в красных пятнах пожаров, черные потоки крестьян.
На другой день он проснулся рано и долго лежал в постели, куря папиросы, мечтая о поездке за границу. Боль уже не так сильна, может быть, потому, что привычна, а тишина в кухне и на улице непривычна, беспокоит. Но скоро ее начали раскачивать толчки с улицы в розовые стекла окон, и за каждым толчком следовал глухой, мощный гул, не похожий на гром. Можно
было подумать, что на небо, вместо облаков, туго натянули кожу и по коже бьют, как в барабан, огромнейшим кулаком.
Вечером — в нелепом сарае Винтергартена — он подозрительно наблюдал, как на эстраде два эксцентрика изощряются в комических попытках нарушить обычное. В глумливых фокусах этих ловких людей было что-то явно двусмысленное, — публика не смеялась, и можно
было думать, что серьезность, с которой они извращали общепринятое, обижает людей.
Можно
было думать, что все там устало за день, хочет остановиться, отдохнуть, — остановиться в следующую секунду, на точке, в которой она застанет.
Самгину подумалось, что настал момент, когда можно бы заговорить с Бердниковым о Марине, но мешал Попов, — в его настроении было что-то напряженное, подстерегающее, можно
было думать, что он намерен затеять какой-то деловой разговор, а Бердников не хочет этого, потому и говорит так много, почти непрерывно. Вот Попов угрюмо пробормотал что-то о безответственности, — толстый человек погладил ладонями бескостное лицо свое и заговорил более звонко, даже как бы ехидно...
Вот он кончил наслаждаться телятиной, аккуратно, как парижанин, собрал с тарелки остатки соуса куском хлеба, отправил в рот, проглотил, запил вином, благодарно пошлепал ладонями по щекам своим. Все это почти не мешало ему извергать звонкие словечки, и можно
было думать, что пища, попадая в его желудок, тотчас же переваривается в слова. Откинув плечи на спинку стула, сунув руки в карманы брюк, он говорил...
— Нестерпимо жалко Варю, — сказала Орехова, макая оладью в блюдечко с медом. — Можно ли
было думать…
Самгин взглянул в лицо ее, — брови ее сурово нахмурились, она закусила нижнюю губу, можно
было подумать, что она сейчас заплачет. Самгин торопливо спросил: давно она знает Юрина?
«Да, — соображал Самгин. — Возможно, что где-то действует Кутузов. Если не арестован в Москве в числе «семерки» ЦК. Еврейка эта, видимо, злое существо. Большевичка. Что такое Шемякин? Таисья, конечно, уйдет к нему. Если он позовет ее. Нет, будет полезнее, если я займусь литературой. Газета не уйдет. Когда я приобрету имя в литературе, — можно
будет подумать и о газете. Без Дронова. Да, да, без него…»
Она со вкусом, но и с оттенком пренебрежения произносила слова «придворные сферы», «наша аристократия», и можно
было подумать, что она «вращалась» в этих сферах и среди аристократии. Подчеркнуто презрительно она говорила о министрах...
Можно
было думать, что «народ» правильно оценил бездарность Николая II и помнил главнейшие события его царствования — Ходынку, 9-е Января, войну с Москвой, расстрел на Лене, бесчисленные массовые убийства крестьян и рабочих.
К сознательному бытию Клим Иванович Самгин возвратился разбуженный режущей болью в животе, можно
было думать, что в кишках двигается и скрежещет битое стекло.
Три лампочки — по одной у дверей, одна в средине вагона — тускло освещали людей на диванах, на каждом по три фигуры, люди качались, и можно
было подумать, что это они раскачивают вагон.
Вьюга все еще бесилась, можно
было думать, что это она дергает и раскачивает вагон, пытается сорвать его с рельс. Локомотив, натужно посвистев, осторожно подтащил поезд к перрону дачного поселка. Самгин вышел из вагона в кипящую холодную пену, она тотчас залепила его очки, заставила снять их.
Он сильно изменился в сравнении с тем, каким Самгин встретил его здесь в Петрограде: лицо у него как бы обтаяло, высохло, покрылось серой паутиной мелких морщин. Можно
было думать, что у него повреждена шея, — голову он держал наклоня и повернув к левому плечу, точно прислушивался к чему-то, как встревоженная птица. Но острый блеск глаз и задорный, резкий голос напомнил Самгину Тагильского товарищем прокурора, которому поручено какое-то особенное расследование темного дела по убийству Марины Зотовой.
Неточные совпадения
— Да, Самсон! Народ нуждается в героях. Но… я еще
подумаю. Может
быть — Леонид.
— Он родился в тревожный год — тут и пожар, и арест Якова, и еще многое. Носила я его тяжело, роды
были несколько преждевременны, вот откуда его странности, я
думаю.
Да, это
было очень просто, но не понравилось мальчику.
Подумав, он спросил...
Первые дни знакомства Клим
думал, что Томилин полуслеп, он видит все вещи не такими, каковы они
есть, а крупнее или меньше, оттого он и прикасается к ним так осторожно, что
было даже смешно видеть это.
— Бога вовсе и нет, — заявил Клим. — Это только старики и старухи
думают, что он
есть.
— А недавно, перед тем, как взойти луне, по небу летала большущая черная птица, подлетит ко звезде и склюнет ее, подлетит к другой и ее склюет. Я не спал, на подоконнике сидел, потом страшно стало, лег на постелю, окутался с головой, и так, знаешь,
было жалко звезд, вот,
думаю, завтра уж небо-то пустое
будет…
Нянька
была единственным человеком, который пролил тихие слезы над гробом усопшей. После похорон, за обедом, Иван Акимович Самгин сказал краткую и благодарную речь о людях, которые умеют жить, не мешая ближним своим. Аким Васильевич Самгин,
подумав, произнес...
— Ну, да! Ты
подумай: вот он влюбится в какую-нибудь девочку, и ему нужно
будет рассказать все о себе, а — как же расскажешь, что высекли?
Был момент, когда Клим
подумал — как хорошо
было бы увидеть Бориса с таким искаженным, испуганным лицом, таким беспомощным и несчастным не здесь, а дома. И чтобы все видели его, каков он в эту минуту.
— Вот уж почти два года ни о чем не могу
думать, только о девицах. К проституткам идти не могу, до этой степени еще не дошел. Тянет к онанизму, хоть руки отрубить.
Есть, брат, в этом влечении что-то обидное до слез, до отвращения к себе. С девицами чувствую себя идиотом. Она мне о книжках, о разных поэзиях, а я
думаю о том, какие у нее груди и что вот поцеловать бы ее да и умереть.
— Заветы отцов! Мой отец завещал мне: учись хорошенько, негодяй, а то выгоню, босяком
будешь. Ну вот, я — учусь. Только не
думаю, что здесь чему-то научишься.
Белый передник туго обтягивал ее грудь. Клим
подумал, что груди у нее, должно
быть, такие же твердые и жесткие, как икры ног.
— Странно, что существуют люди, которые могут
думать не только о себе. Мне кажется, что в этом
есть что-то безумное. Или — искусственное.
— Отец тоже боится, что меня эти люди чем-то заразят. Нет. Я
думаю, что все их речи и споры — только игра в прятки. Люди прячутся от своих страстей, от скуки; может
быть — от пороков…
Он не умел
думать о России, народе, человечестве, интеллигенции, все это
было далеко от него.
Эти размышления позволяли Климу
думать о Макарове с презрительной усмешкой, он скоро уснул, а проснулся, чувствуя себя другим человеком, как будто вырос за ночь и выросло в нем ощущение своей значительности, уважения и доверия к себе. Что-то веселое бродило в нем, даже хотелось
петь, а весеннее солнце смотрело в окно его комнаты как будто благосклонней, чем вчера. Он все-таки предпочел скрыть от всех новое свое настроение, вел себя сдержанно, как всегда, и
думал о белошвейке уже ласково, благодарно.
Иногда он смутно догадывался, что между ним и ею
есть что-то общее, но, считая эту догадку унижающей его, не пытался
подумать о ней серьезно.
Он привык относиться к ней снисходительно, иронически и впервые
думал о девушке со всею серьезностью, на которую
был способен.
А вспомнив ее слова о трех заботливых матерях,
подумал, что, может
быть, на попечении Маргариты, кроме его,
было еще двое таких же, как он.
Клим уже не
думал, что разум Маргариты нем, память воскрешала ее поучающие слова, и ему показалось, что чаще всего они
были окрашены озлоблением против женщин.
В его размышления о себе вторглась странная девушка и властно заставляла
думать о ней, а это
было трудно.
— Ты, вероятно,
будешь распутный. Я
думаю — уже? Да?
Клим постоял, затем снова сел,
думая: да, вероятно, Лидия, а может
быть, и Макаров знают другую любовь, эта любовь вызывает у матери, у Варавки, видимо, очень ревнивые и завистливые чувства. Ни тот, ни другая даже не посетили больного. Варавка вызвал карету «Красного Креста», и, когда санитары, похожие на поваров, несли Макарова по двору, Варавка стоял у окна, держа себя за бороду. Он не позволил Лидии проводить больного, а мать, кажется, нарочно ушла из дома.
— Знаю. Я так и
думала, что скажешь отцу. Я, может
быть, для того и просила тебя не говорить, чтоб испытать: скажешь ли? Но я вчера сама сказала ему. Ты — опоздал.
— Я отношусь к Лиде дружески, и, естественно, меня несколько пугает ее история с Макаровым, человеком, конечно, не достойным ее.
Быть может, я говорил с нею о нем несколько горячо, несдержанно. Я
думаю, что это — все, а остальное — от воображения.
И, слушая ее, он еще раз опасливо
подумал, что все знакомые ему люди как будто сговорились в стремлении опередить его; все хотят
быть умнее его, непонятнее ему, хитрят и прячутся в словах.
«Большинство людей обязано покорно подчиняться своему назначению —
быть сырым материалом истории. Им, как, например, пеньке, не нужно
думать о том, какой толщины и прочности совьют из них веревку и для какой цели она необходима».
«Напрасно я уступил настояниям матери и Варавки, напрасно поехал в этот задыхающийся город, —
подумал Клим с раздражением на себя. — Может
быть, в советах матери скрыто желание не допускать меня жить в одном городе с Лидией? Если так — это глупо; они отдали Лидию в руки Макарова».
Думать мешали напряженно дрожащие и как бы готовые взорваться опаловые пузыри вокруг фонарей. Они создавались из мелких пылинок тумана, которые, непрерывно вторгаясь в их сферу, так же непрерывно выскакивали из нее, не увеличивая и не умаляя объема сферы. Эта странная игра радужной пыли
была почти невыносима глазу и возбуждала желание сравнить ее с чем-то, погасить словами и не замечать ее больше.
Девушка так быстро шла, как будто ей необходимо
было устать, а Клим испытывал желание забиться в сухой, светлый угол и уже там
подумать обо всем, что плыло перед глазами, поблескивая свинцом и позолотой, рыжей медью и бронзой.
Пила и
ела она как бы насилуя себя, почти с отвращением, и
было ясно, что это не игра, не кокетство. Ее тоненькие пальцы даже нож и вилку держали неумело, она брезгливо отщипывала маленькие кусочки хлеба, птичьи глаза ее смотрели на хлопья мякиша вопросительно, как будто она
думала: не горько ли это вещество, не ядовито ли?
Ночами, лежа в постели, Самгин улыбался,
думая о том, как быстро и просто он привлек симпатии к себе, он
был уверен, что это ему вполне удалось.
— Нет, вы
подумайте, — полушепотом говорила Нехаева, наклонясь к нему, держа в воздухе дрожащую руку с тоненькими косточками пальцев; глаза ее неестественно расширены, лицо казалось еще более острым, чем всегда
было. Он прислонился к спинке стула, слушая вкрадчивый полушепот.
Затем Самгин
подумал, что Нехаева слишком много
пьет ликера и
ест конфект с ромом.
Рассказывала Нехаева медленно, вполголоса, но — без печали, и это
было странно. Клим посмотрел на нее; она часто прищуривала глаза, подрисованные брови ее дрожали. Облизывая губы, она делала среди фраз неуместные паузы, и еще более неуместна
была улыбка, скользившая по ее губам. Клим впервые заметил, что у нее красивый рот, и с любопытством мальчишки
подумал...
Он молчал, гладя ее голову ладонью. Сквозь шелк ширмы, вышитой фигурами серебряных птиц, он смотрел на оранжевое пятно лампы, тревожно
думая: что же теперь
будет? Неужели она останется в Петербурге, не уедет лечиться? Он ведь не хотел, не искал ее ласк. Он только пожалел ее.
Он заставил себя еще
подумать о Нехаевой, но думалось о ней уже благожелательно. В том, что она сделала, не
было, в сущности, ничего необычного: каждая девушка хочет
быть женщиной. Ногти на ногах у нее плохо острижены, и, кажется, она сильно оцарапала ему кожу щиколотки. Клим шагал все более твердо и быстрее. Начинался рассвет, небо, позеленев на востоке, стало еще холоднее. Клим Самгин поморщился: неудобно возвращаться домой утром. Горничная, конечно, расскажет, что он не ночевал дома.
Клим, слушая ее,
думал о том, что провинция торжественнее и радостней, чем этот холодный город, дважды аккуратно и скучно разрезанный вдоль: рекою, сдавленной гранитом, и бесконечным каналом Невского, тоже как будто прорубленного сквозь камень. И ожившими камнями двигались по проспекту люди, катились кареты, запряженные машиноподобными лошадями. Медный звон среди каменных стен
пел не так благозвучно, как в деревянной провинции.
Нехаева кричала слишком громко, Клим
подумал, что она, должно
быть,
выпила больше, чем следовало, и старался держаться в стороне от нее; Спивак, сидя на диване, спросила...
Кутузов промычал что-то, а Клим бесшумно спустился вниз и снова зашагал вверх по лестнице, но уже торопливо и твердо. А когда он вошел на площадку — на ней никого не
было. Он очень возжелал немедленно рассказать брату этот диалог, но,
подумав, решил, что это преждевременно: роман обещает
быть интересным, герои его все такие плотные, тельные. Их телесная плотность особенно возбуждала любопытство Клима. Кутузов и брат, вероятно, поссорятся, и это
будет полезно для брата, слишком подчиненного Кутузову.
Он
был крепко, органически убежден, что ошибаются и те и другие, он не мог
думать иначе, но не усваивал, для которой группы наиболее обязателен закон постепенного и мирного развития жизни.
«В московском шуме человек слышней», —
подумал Клим, и ему
было приятно, что слова сложились как поговорка. Покачиваясь в трескучем экипаже лохматого извозчика, он оглядывался, точно человек, возвратившийся на родину из чужой страны.
Лютов произнес речь легко, без пауз; по словам она должна бы звучать иронически или зло, но иронии и злобы Клим не уловил в ней. Это удивило его. Но еще более удивительно
было то, что говорил человек совершенно трезвый. Присматриваясь к нему, Клим
подумал...
— Я, должно
быть, немножко поэт, а может, просто — глуп, но я не могу… У меня — уважение к женщинам, и — знаешь? — порою мне думается, что я боюсь их. Не усмехайся, подожди! Прежде всего — уважение, даже к тем, которые продаются. И не страх заразиться, не брезгливость — нет! Я много
думал об этом…
Думать о Макарове не хотелось; в конце концов он оставил впечатление человека полинявшего, а неумным он
был всегда.
— Ну, а — Дмитрий? — спрашивала она. — Рабочий вопрос изучает? О, боже! Впрочем, я так и
думала, что он займется чем-нибудь в этом роде. Тимофей Степанович убежден, что этот вопрос раздувается искусственно.
Есть люди, которым кажется, что это Германия, опасаясь роста нашей промышленности, ввозит к нам рабочий социализм. Что говорит Дмитрий об отце? За эти восемь месяцев — нет, больше! — Иван Акимович не писал мне…
«Эту школа испортила больше, чем Лидию», —
подумал Клим. Мать,
выпив чашку чая, незаметно ушла. Лидия слушала сочный голос подруги, улыбаясь едва заметной улыбкой тонких губ, должно
быть, очень жгучих. Алина смешно рассказывала драматический роман какой-то гимназистки, которая влюбилась в интеллигентного переплетчика.
— От этого ее не могли отучить в школе. Ты
думаешь — злословлю? Завидую? Нет, Клим, это не то! — продолжала она, вздохнув. — Я
думаю, что
есть красота, которая не возбуждает… грубых мыслей, —
есть?
— Не знаю, — удивленно ответил Клим. — Почему ты спрашиваешь? То
есть почему ты
думаешь?
И, остановясь понюхать табаку, она долго и громко говорила что-то о безбожниках студентах. Клим шел и
думал о сектанте, который бормочет: «Нога
поет — куда иду?», о пьяном мещанине, строгой старушке, о черноусом человеке, заинтересованном своими подтяжками. Какой смысл в жизни этих людей?
Цитаты из русской классики со словосочетанием «ева подумала»
Но помощь Лидии Ивановны всё-таки была в высшей степени действительна: она дала нравственную опору Алексею Александровичу в сознании ее любви и уважения к нему и в особенности в том, что, как ей утешительно
было думать, она почти обратила его в христианство, то есть из равнодушно и лениво верующего обратила его в горячего и твердого сторонника того нового объяснения христианского учения, которое распространилось в последнее время в Петербурге.
Дядя, действительный статский советник, уже начинал
было думать, что в племяннике будет прок, как вдруг племянник подгадил.
По мрачной и свирепой наружности этого человека скорее можно
было подумать, что он едет на смертный бой, чем на охоту.
Возле нее лежал ребенок, судорожно схвативший рукою за тощую грудь ее и скрутивший ее своими пальцами от невольной злости, не нашед в ней молока; он уже не плакал и не кричал, и только по тихо опускавшемуся и подымавшемуся животу его можно
было думать, что он еще не умер или, по крайней мере, еще только готовился испустить последнее дыханье.
Он
было подумал это про себя, но как-то само проговорилось вслух.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (
Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает
есть.)Я
думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это не жаркое.
Я даже
думаю (берет его под руку и отводит в сторону),я даже
думаю, не
было ли на меня какого-нибудь доноса.
Анна Андреевна. Ты, Антоша, всегда готов обещать. Во-первых, тебе не
будет времени
думать об этом. И как можно и с какой стати себя обременять этакими обещаниями?
Городничий. И не рад, что
напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не
быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше
думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Вы, может
быть,
думаете, что я только переписываю; нет, начальник отделения со мной на дружеской ноге.
Ассоциации к слову «быть»
Ассоциации к слову «думать»
Синонимы к словосочетанию «думать о былом»
Синонимы к слову «думать»
Предложения со словосочетанием «ева подумала»
- Поглядеть на него, так можно было подумать, что он должен грабить дилижансы или жонглировать золотыми копями.
- При этой новой неудаче лицо альпиниста приняло свирепое выражение, и по той стремительности, с какой он схватил бутылку, можно было подумать, что он сейчас запустит ею в старого дипломата и проломит ему немудрую голову.
- Не надо было думать ни о спрямлении, ни даже об исправлении дороги.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «быть»
Сочетаемость слова «думать»
Значение слова «быть»
БЫТЬ, наст. нет (кроме 3 л. ед. ч. есть и устар. 3 л. мн. ч. суть); буд. бу́ду, бу́дешь; прош. был, -ла́, бы́ло (с отрицанием: не́ был, не была́, не́ было, не́ были); повел. будь; прич. прош. бы́вший; деепр. бу́дучи; несов. I. Как самостоятельный глагол означает: 1. Существовать. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова БЫТЬ
Значение слова «думать»
ДУ́МАТЬ, -аю, -аешь; несов. 1. о ком-чем, над чем и без доп. Размышлять, предаваться раздумью. Думать над задачей. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова ДУМАТЬ
Афоризмы русских писателей со словом «быть»
Дополнительно