— Видал, как бабов забижают! То-то вот! И сырое полено долго поджигать — загорится! Не люблю я этого, братаня, не уважаю. И родись я бабой — утопился бы в черном омуте, вот тебе Христос святой порукой!.. И так воли нет никому, а тут еще — зажигают! Скопцы-то, я
те скажу, не дурак народ. Про скопцов — слыхал? Умный народ, очень правильно догадался: напрочь все мелкие вещи, да и служи богу, чисто…
Неточные совпадения
— Попьем чайку, а
то — жарко, —
сказал он. — Я уж своего заварю. На всех.
Хорошо также дойти до бабушкина бога, до ее богородицы и
сказать им всю правду о
том, как плохо живут люди, как нехорошо, обидно хоронят они друг друга в дрянном песке.
Прибежал хозяин, приплыла его жена, и начался дикий скандал: все трое наскакивали друг на друга, плевались, выли, а кончилось это
тем, что, когда бабы разошлись плакать, хозяин
сказал мне...
— Будь ты, птица, побольше,
то я бы многому тебя научил. Мне есть что
сказать человеку, я не дурак… Ты читай книги, в них должно быть все, что надо. Это не пустяки, книги! Хочешь пива?
— Он не соврет, —
сказал Смурый буфетчику, а
тот негромко ответил...
— Та-ак, —
сказал дед, пристально всматриваясь в мои действия, — вот оно что. Чертово зелье куришь? Не рано ли?
— Вот как горе поется! Это, видишь, девица сложила: погуляла она с весны-то, а к зиме мил любовник бросил ее, может, к другой отошел, и восплакала она от сердечной обиды… Чего сам не испытаешь — про
то хорошо-верно не
скажешь, а она, видишь, как хорошо составила песню!
— Ничего, пиши!.. Господам не верь больше всего, они обманут девушку в один раз. Он знает свои слова и всё может
сказать, а как ты ему поверила,
то — тебя в публичный дом. А если накопишь рубль, так отдай попу, он и сохранит, когда хороший человек. А лучше зарывай в землю, чтоб никто не видел, и помни — где.
Я не видел ничего зазорного в
том, что майор стрижет ногти даме, но я не верил, что он высунул язык, это мне показалось обидною ложью, и я
сказал Викторушке...
— Ну-ка тебя ко псам смердящим, —
сказал Петр Васильев, вставая. — Я было думал, что ты с прошлого году-то умнее стал, а ты — хуже
того…
Смотреть на нее, спокойную и сильную, как большая полноводная река, приятно, но в речах ее — что-то снотворное, все они не нужны и утомляют. Перед
тем как
сказать слово, она надувалась, еще более округляя почти багровые щеки.
— Та-ак, — насмешливо
сказал приказчик, подходя ко мне. — Эх ты, работник, черт бы тебя побрал! Вот хвачу тебя по безумной твоей башке…
Приказчик соседа уже не в первый раз служил у него; он считался ловким торговцем, но страдал запоем; на время запоя хозяин прогонял его, а потом опять брал к себе этого худосочного и слабосильного человека с хитрыми глазами. Внешне кроткий, покорный каждому жесту хозяина, он всегда улыбался в бородку себе умненькой улыбочкой, любил
сказать острое словцо, и от него исходил
тот дрянной запах, который свойствен людям с гнилыми зубами, хотя зубы его были белы и крепки.
— Видишь ли, твой сам догадался,
то есть это мой хозяин догадался и
сказал твоему…
И если в конце концов я все-таки лягу в землю изуродованным,
то — не без гордости —
скажу в свой последний час, что добрые люди лет сорок серьезно заботились исказить душу мою, но упрямый труд их не весьма удачен.
— Я — как девушка, — буду бабушкой, тогда про себя и
скажу, ты погоди покуда! А
то — умом поищи, где я спрятан, — поищи-ка вот!
— Это верно — не успеют, — согласился он и, помолчав, осторожно
сказал: — Я, конешно, вижу, да совестно подгонять их — ведь всё свои, из одной деревни со мной. Опять же и
то возьми: наказано богом — в поту лица ешь хлеб, так что — для всех наказано, для тебя, для меня. А мы с тобой мене их трудимся, ну — неловко будто подгонять-то их…
Если он не пел,
то важно надувался, потирал пальцем мертвый, мороженый нос, а на вопросы отвечал односложно, нехотя. Когда я подсел к нему и спросил о чем-то, он, не взглянув на меня,
сказал...
— То-то! —
сказал хозяин, усмехаясь. — Ты правильно в Персию собирался, там хоть ничего не поймешь — чужой язык! А на своем языке — одни подлости!
Бывало, льстивый голос света // В нем злую храбрость выхвалял: // Он, правда, в туз из пистолета // В пяти саженях попадал, // И
то сказать, что и в сраженье // Раз в настоящем упоенье // Он отличился, смело в грязь // С коня калмыцкого свалясь, // Как зюзя пьяный, и французам // Достался в плен: драгой залог! // Новейший Регул, чести бог, // Готовый вновь предаться узам, // Чтоб каждым утром у Вери // В долг осушать бутылки три.
Неточные совпадения
Хлестаков.
Скажите, взрослых! А как они… как они
того?..
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо
скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не
те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что
тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь
скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы, говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Аммос Федорович. Но
скажите, пожалуйста, Антон Антонович, каким образом все это началось, постепенный ход всего,
то есть, дела.
Осип (выходит и говорит за сценой).Эй, послушай, брат! Отнесешь письмо на почту, и
скажи почтмейстеру, чтоб он принял без денег; да
скажи, чтоб сейчас привели к барину самую лучшую тройку, курьерскую; а прогону,
скажи, барин не плотит: прогон, мол,
скажи, казенный. Да чтоб все живее, а не
то, мол, барин сердится. Стой, еще письмо не готово.