Когда я принес большой медный чайник кипятку, в лавке оказались гости: старичок Лукиан, весело улыбавшийся, а за дверью, в темном уголке, сидел новый человек, одетый в теплое пальто и высокие валяные сапоги, подпоясанный зеленым кушаком, в шапке, неловко надвинутой
на брови. Лицо у него было неприметное, он казался тихим, скромным, был похож на приказчика, который только что потерял место и очень удручен этим.
Неточные совпадения
Саша отнесся к моему буйству странно: сидя
на земле, он, приоткрыв немножко рот и сдвинув
брови, следил за мною, ничего не говоря, а когда я кончил, он, не торопясь, встал, отряхнулся и, набросив сюртучок
на плечи, спокойно и зловеще сказал...
Помню тягостный кошмар больницы: в желтой, зыбкой пустоте слепо копошились, урчали и стонали серые и белые фигуры в саванах, ходил
на костылях длинный человек с
бровями, точно усы, тряс большой черной бородой и рычал, присвистывая...
Видел я в подвале, за столом, двух женщин — молодую и постарше; против них сидел длинноволосый гимназист и, размахивая рукой, читал им книгу. Молодая слушала, сурово нахмурив
брови, откинувшись
на спинку стула; а постарше — тоненькая и пышноволосая — вдруг закрыла лицо ладонями, плечи у нее задрожали, гимназист отшвырнул книгу, а когда молоденькая, вскочив
на ноги, убежала — он упал
на колени перед той, пышноволосой, и стал целовать руки ее.
Он отодвинулся
на шаг, и вдруг красное пламя ослепило меня, обожгло мне пальцы, нос,
брови; серый соленый дым заставил чихать и кашлять; слепой, испуганный, я топтался
на месте, а солдаты, окружив меня плотным кольцом, хохотали громко и весело.
Казак с великим усилием поднимал
брови, но они вяло снова опускались. Ему было жарко, он расстегнул мундир и рубаху, обнажив шею. Женщина, спустив платок с головы
на плечи, положила
на стол крепкие белые руки, сцепив пальцы докрасна. Чем больше я смотрел
на них, тем более он казался мне провинившимся сыном доброй матери; она что-то говорила ему ласково и укоризненно, а он молчал смущенно, — нечем было ответить
на заслуженные упреки.
Чуть приподняв тонкие
брови, она смотрела
на меня и, вздыхая, знакомо говорила в нос...
Самый интересный человек
на пароходе — кочегар Яков Шумов, широкогрудый, квадратный мужик. Курносое лицо его плоско, точно лопата, медвежьи глазки спрятаны под густыми
бровями, щеки — в мелких колечках волос, похожих
на болотный мох,
на голове эти волосы свалялись плотной шапкой, он с трудом просовывает в них кривые пальцы.
Этот человек сразу и крепко привязал меня к себе; я смотрел
на него с неизбывным удивлением, слушал, разинув рот. В нем было, как я думал, какое-то свое, крепкое знание жизни. Он всем говорил «ты», смотрел
на всех из-под мохнатых
бровей одинаково прямо, независимо, и всех — капитана, буфетчика, важных пассажиров первого класса — как бы выравнивал в один ряд с самим собою, с матросами, прислугой буфета и палубными пассажирами.
Деньги, должно быть, очень забавляли его своей внешностью, — разговаривая, он любил чистить серебро и медь о штаны, а высветлив монету до блеска и пошевеливая
бровями, разглядывал ее, держа в кривых пальцах перед курносым лицом. Но он был не жаден
на деньги.
Жихарев весь дергался в непонятном возбуждении, его удивительные
брови ходят по лбу вверх и вниз, голос у него срывается, и пальцы играют
на невидимых гуслях.
Сжав кулаки, он крадется к женщине и вдруг, топнув ногой, падает
на колени перед нею, широко раскинув руки, подняв
брови, сердечно улыбаясь.
Лицо у него изменилось, он смотрел
на серую воду, прихмурив
брови, тер пальцем горбатый нос и бормотал...
А мне казалось, что красавец завидует удаче горбатого. Осип смотрел
на всех из-под ровненько закрученных серебряных
бровей и балагурил...
А Клещов, поглядывая
на всех из-под рыжих, клочковатых
бровей, спокойно и вежливенько говорил трактирщику...
У ней был прекрасный нос и грациозный рот, с хорошеньким подбородком. Особенно профиль был правилен, линия его строга и красива. Волосы рыжеватые, немного потемнее на затылке, но чем шли выше, тем светлее, и верхняя половина косы, лежавшая на маковке, была золотисто-красноватого цвета: от этого у ней на голове, на лбу, отчасти и
на бровях, тоже немного рыжеватых, как будто постоянно горел луч солнца.
Неточные совпадения
— Филипп
на Благовещенье // Ушел, а
на Казанскую // Я сына родила. // Как писаный был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, //
Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола глаза! // Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят — молчу.
У свекра
бровь рассечена, // У деда, словно радуга, // Усмешка
на лице.
― Отчего ж? Ведь это всегдашняя жизнь вас всех молодых мужчин, ― сказала она, насупив
брови, и, взявшись за вязанье, которое лежало
на столе, стала, не глядя
на Вронского, выпрастывать из него крючок.
Она улыбаясь смотрела
на него; но вдруг
брови ее дрогнули, она подняла голову и, быстро подойдя к нему, взяла его за руку и вся прижалась к нему, обдавая его своим горячим дыханием.
— Мне кажется, что влияние всегда
на стороне истинного образования, — сказал Алексей Александрович, слегка поднимая
брови.