Неточные совпадения
Взглянешь около себя и увидишь мачты, палубы, пушки, слышишь рев ветра, а невдалеке, в красноречивом безмолвии, стоят красивые скалы:
не раз содрогнешься за участь путешественников!.. Но я убедился, что читать и слушать рассказы об опасных странствиях гораздо
страшнее, нежели испытывать последние. Говорят, и умирающему
не так страшно умирать, как свидетелям смотреть на это.
Находясь в средине этого магического круга, захватывающего пространство в несколько сот миль,
не подозреваешь, по тишине моря и ясности неба, что находишься в объятиях могучего врага, и только тогда узнаешь о нем, когда он явится лицом к лицу, когда раздастся его
страшный свист и гул, начнется ломка, треск, когда застонет и замечется корабль…
2-го сентября, ночью часа в два, задул жесточайший ветер: порывы с гор, из ущелий, были
страшные. В три часа ночи, несмотря на луну, ничего
не стало видно, только блистала неяркая молния, но без грома, или его
не слыхать было за ветром.
Издалека доносится до ушей шум горных каскадов или над всем этим тяготеет такое
страшное безмолвие, что
не решаешься разговором или песнью будить пустыню, пугаясь собственного голоса.
«
Страшные» и «опасные» минуты — это
не синонимы, как
не синонимы и самые слова «страх» и «опасность» вообще, на море особенно.
Страшных минут для иных вовсе
не существует, для других — их множество.
Минута — «
страшная», но только разве для буфетчика, который
не запер крепко дверцы и которому за это достанется.
Так и мне,
не ходившему дотоле никуда в море далее Кронштадта и Петергофа, приходилось часто впадать в сомнение при этих, по непривычке «
страшных», но вовсе
не «опасных», шумах, тресках, беготне, пока я
не ознакомился с правилами и обычаями морского быта.
О многих «
страшных» минутах я подробно писал в своем путевом журнале, но почти
не упомянул об «опасных»: они
не сделали на меня впечатления,
не потревожили нерв — и я забыл их или, как сказал сейчас, прозевал испугаться, оттого, вероятно, прозевал и описать. Упомяну теперь два-три таких случая.
Смотрел я на всю эту суматоху и дивился: «Вот привычные люди, у которых никаких «
страшных» минут
не бывает, а теперь как будто боятся! На мели: велика важность! Постоим, да и сойдем, как задует ветер посвежее, заколеблется море!» — думал я, твердо шагая по твердой палубе. Неопытный слепец!
Пока моряки переживали свою «
страшную» минуту,
не за себя, а за фрегат, конечно, — я и другие, неприкосновенные к делу, пили чай, ужинали и, как у себя дома, легли спать. Это в первый раз после тревог, холода, качки!
Но
не на море только, а вообще в жизни, на всяком шагу, грозят нам опасности, часто, к спокойствию нашему,
не замечаемые. Зато, как будто для уравновешения хорошего с дурным, всюду рассеяно много «
страшных» минут, где воображение подозревает опасность, которой нет. На море в этом отношении много клеплют напрасно, благодаря «
страшным», в глазах непривычных людей, минутам. И я бывал в числе последних, пока
не был на море.
Упомяну кстати о пережитой мною в Англии морально
страшной для меня минуте, которая,
не относясь к числу морских треволнений, касается, однако же, все того же путешествия, и она задала мне тревоги больше всякой качки.
Но как все
страшное и опасное, испытываемое многими плавателями, а также испытанное и нами в плавании до Японии, кажется бледно и ничтожно в сравнении с тем, что привелось испытать моим спутникам в Японии! Все, что произошло там, представляет ряд
страшных, и опасных, и гибельных вместе —
не минут,
не часов, а дней и ночей.
Японцы тут ни о каких переговорах
не хотели и слышать, а приглашали немедленно отправиться в городок Симодо, в бухте того же имени, лежащей в углу огромного залива Иеддо, при выходе в море. Туда, по словам их, отправились и уполномоченные для переговоров японские чиновники. Туда же чрез несколько дней направилась и «Диана». В этой бухте предстояло ей испытать
страшную катастрофу.
Около городка Симодо течет довольно быстрая горная речка: на ней было несколько джонок (мелких японских судов). Джонки вдруг быстро понеслись
не по течению, а назад, вверх по речке. Тоже необыкновенное явление: тотчас послали с фрегата шлюпку с офицером узнать, что там делается. Но едва шлюпка подошла к берегу, как ее водою подняло вверх и выбросило. Офицер и матросы успели выскочить и оттащили шлюпку дальше от воды. С этого момента начало разыгрываться
страшное и грандиозное зрелище.
Так кончился первый акт этой морской драмы, — первый потому, что «
страшные», «опасные» и «гибельные» минуты далеко
не исчерпались землетрясением. Второй акт продолжался с 11-го декабря 1854 по 6-е января 1855 г., когда плаватели покинули фрегат, или, вернее, когда он покинул их совсем, и они буквально «выбросились» на чужой, отдаленный от отечества берег.