Неточные совпадения
«Да как вы там
будете ходить — качает?» — спрашивали люди, которые находят, что если заказать карету
не у такого-то каретника, так уж в ней качает.
Из этого видно, что
у всех, кто
не бывал на море,
были еще в памяти старые романы Купера или рассказы Мариета о море и моряках, о капитанах, которые чуть
не сажали на цепь пассажиров, могли жечь и вешать подчиненных, о кораблекрушениях, землетрясениях.
У англичан море — их почва: им
не по чем ходить больше. Оттого в английском обществе
есть множество женщин, которые бывали во всех пяти частях света.
«Честь имею явиться», — сказал он, вытянувшись и оборотившись ко мне
не лицом, а грудью: лицо
у него всегда
было обращено несколько стороной к предмету, на который он смотрел.
Сметливость и «себе на уме»
были не последними его достоинствами, которые прикрывались
у него наружною неуклюжестью костромитянина и субординациею матроса.
Я после каждой прогулки возвращаюсь домой с набитыми всякой всячиной карманами, и потом, выкладывая каждую вещь на стол, принужден сознаваться, что вот это вовсе
не нужно, это
у меня
есть и т. д.
Еще они могли бы тоже принять в свой язык нашу пословицу:
не красна изба углами, а красна пирогами, если б
у них
были пироги, а то нет; пирожное они подают, кажется, в подражание другим: это стереотипный яблочный пирог да яичница с вареньем и крем без сахара или что-то в этом роде.
«Зачем салфетка? — говорят англичане, — руки вытирать? да они
не должны
быть выпачканы», так же как и рот, особенно
у англичан, которые
не носят ни усов, ни бород.
Мне казалось, что любопытство
у них
не рождается от досуга, как, например,
у нас; оно
не есть тоже живая черта характера, как
у французов,
не выражает жажды знания, а просто — холодное сознание, что то или другое полезно, а потому и должно
быть осмотрено.
Мимоходом съел высиженного паром цыпленка, внес фунт стерлингов в пользу бедных. После того, покойный сознанием, что он прожил день по всем удобствам, что видел много замечательного, что
у него
есть дюк и паровые цыплята, что он выгодно продал на бирже партию бумажных одеял, а в парламенте свой голос, он садится обедать и, встав из-за стола
не совсем твердо, вешает к шкафу и бюро неотпираемые замки, снимает с себя машинкой сапоги, заводит будильник и ложится спать. Вся машина засыпает.
Прибавят только, что она бедная дворянка, что муж
у ней
был игрок или спился с кругу и ничего
не оставил.
В Индейских морях бывают, правда, ураганы, но бывают, следовательно могут и
не быть, а противные ветры
у Горна непременно
будут.
У него
было то же враждебное чувство к книгам, как и
у берегового моего слуги: оба они
не любили предмета, за которым надо
было ухаживать с особенным тщанием, а чуть неосторожно поступишь, так, того и гляди, разорвешь.
12-го и 13-го января ветер уже превратился в крепкий и жестокий, какого еще
у нас
не было.
Гавани на Мадере нет, и рейд ее неудобен для судов, потому что нет глубины, или она, пожалуй,
есть, и слишком большая, оттого и
не годится для якорной стоянки: недалеко от берега — 60 и 50 сажен; наконец, почти
у самой пристани, так что с судов разговаривать можно, — все еще пятнадцать сажен.
Переход от качки и холода к покою и теплу
был так ощутителен, что я с радости
не читал и
не писал, позволял себе только мечтать — о чем? о Петербурге, о Москве, о вас? Нет, сознаюсь, мечты опережали корабль. Индия, Манила, Сандвичевы острова — все это вертелось
у меня в голове, как
у пьяного неясные лица его собеседников.
Вверху, однако ж, небо
было свободно от туч, и оттуда, как из отверстий какого-то озаренного светом храма, сверкали миллионы огней всеми красками радуги, как
не сверкают звезды
у нас никогда.
Море… Здесь я в первый раз понял, что значит «синее» море, а до сих пор я знал об этом только от поэтов, в том числе и от вас. Синий цвет там,
у нас, на севере, — праздничный наряд моря. Там
есть у него другие цвета, в Балтийском, например, желтый, в других морях зеленый, так называемый аквамаринный. Вот наконец я вижу и синее море, какого вы
не видали никогда.
Я рад, что
у нас этого
не было.
Нельзя же, однако, чтоб масленица
не вызвала
у русского человека хоть одной улыбки,
будь это и среди знойных зыбей Атлантического океана.
Хотя наш плавучий мир довольно велик, средств незаметно проводить время
было у нас много, но все плавать да плавать! Сорок дней с лишком
не видали мы берега. Самые бывалые и терпеливые из нас с гримасой смотрели на море, думая про себя: скоро ли что-нибудь другое? Друг на друга почти
не глядели, перестали заниматься, читать. Всякий знал, что подадут к обеду, в котором часу тот или другой ляжет спать, даже нехотя заметишь,
у кого сапог разорвался или панталоны выпачкались в смоле.
Вот, например, на одной картинке представлена драка солдат с контрабандистами: герои режут и колют друг друга, а лица
у них сохраняют такое спокойствие, какого в подобных случаях
не может
быть даже
у англичан, которые тут изображены, что и составляет истинный комизм такого изображения.
Я никак
не ожидал, чтоб Фаддеев способен
был на какую-нибудь любезность, но, воротясь на фрегат, я нашел
у себя в каюте великолепный цветок: горный тюльпан, величиной с чайную чашку, с розовыми листьями и темным, коричневым мхом внутри, на длинном стебле. «Где ты взял?» — спросил я. «В Африке, на горе достал», — отвечал он.
У подъезда, на нижней ступеньке, встретил нас совсем черный слуга; потом слуга малаец,
не совсем черный, но и
не белый, с красным платком на голове; в сенях — служанка, англичанка, побелее; далее, на лестнице, — девушка лет 20, красавица, положительно белая, и, наконец, — старуха, хозяйка, nec plus ultra белая, то
есть седая.
Чересчур жесткая солонина и слишком мягкая яичница в «Halfway» еще
были присущи
у меня в памяти или в желудке, и я отвечал: «
Не знаю».
Тепло, как будто
у этой ночи
есть свое темное, невидимо греющее солнце; тихо, покойно и таинственно; листья на деревьях
не колышутся.
— «Куда же отправитесь, выслужив пенсию?» — «И сам
не знаю; может
быть, во Францию…» — «А вы знаете по-французски?» — «О да…» — «В самом деле?» И мы живо заговорили с ним, а до тех пор, правду сказать, кроме Арефьева, который отлично говорит по-английски,
у нас рты
были точно зашиты.
У этого мысль льется так игриво и свободно: видно, что ум
не задавлен предрассудками;
не рядится взгляд его в английский покрой, как в накрахмаленный галстух: ну, словом, все, как только может
быть у космополита, то
есть у жида.
Утром опять явился Вандик спросить, готовы ли мы ехать; но мы
не были готовы:
у кого платье
не поспело, тот деньги
не успел разменять.
Но нам
было не до спанья: мы радовались, что, по обязательности адмирала, с помощию взятых им
у банкиров Томсона и К0 рекомендательных писем, мы увидим много нового и занимательного.
Имена писателей
у нас неизвестны, между тем сочинения их — подвиги в своем роде; подвиги потому, что
у них
не было предшественников, никто
не облегчал их трудов ранними труженическими изысканиями.
У англичан сначала
не было положительной войны с кафрами, но между тем происходили беспрестанные стычки. Может
быть, англичане успели бы в самом начале прекратить их, если б они в переговорах имели дело со всеми или по крайней мере со многими главнейшими племенами; но они сделали ошибку, обратясь в сношениях своих к предводителям одного главного племени, Гаики.
У них оказалось множество прежнего,
не выданного ими, по условию мира 1835 г., оружия, и кроме того, несмотря на строгое запрещение доставки им пороха и оружия, привезено
было тайно много и того и другого через Альгоабей.
Горы
не смотрели так угрюмо и неприязненно, как накануне; они старались выказать, что
было у них получше, хотя хорошего, правду сказать,
было мало, как солнце ни золотило их своими лучами.
У окон и дверей висели плотные шелковые драпри из материй, каких
не делают нынче; чистота
была неимоверная: жаль
было ступать ногами по этим лакированным полам.
Чрез полчаса стол опустошен
был до основания. Вино
было старый фронтиньяк, отличное. «Что это, — ворчал барон, — даже ни цыпленка! Охота таскаться по этаким местам!» Мы распрощались с гостеприимными, молчаливыми хозяевами и с смеющимся доктором. «Я надеюсь с вами увидеться, — кричал доктор, — если
не на возвратном пути, так я приеду в Саймонстоун: там
у меня служит брат, мы вместе поедем на самый мыс смотреть соль в горах, которая там открылась».
Не успели мы расположиться в гостиной, как вдруг явились, вместо одной, две и даже две с половиною девицы: прежняя, потом сестра ее, такая же зрелая дева, и еще сестра, лет двенадцати. Ситцевое платье исчезло, вместо него появились кисейные спенсеры, с прозрачными рукавами, легкие из муслинь-де-лень юбки. Сверх того,
у старшей
была синева около глаз, а
у второй на носу и на лбу по прыщику;
у обеих вид невинности на лице.
Девицы вошли в гостиную, открыли жалюзи, сели
у окна и просили нас тоже садиться, как хозяйки
не отеля, а частного дома. Больше никого
не было видно. «А кто это занимается
у вас охотой?» — спросил я. «Па», — отвечала старшая. — «Вы одни с ним живете?» — «Нет;
у нас
есть ма», — сказала другая.
Трудился один Бен; помощников в этой глуши
у него
не было.
Если б он
не был гражданский инженер и геолог, то, конечно,
был бы африканский Рубини:
у него изумительный фальцетто. Он нам
пел шотландские песни и баллады. Ученая партия овладела им совсем, и Посьет, конечно, много дополнит в печати беседу нашу с г-ном Беном.
Справа
у нас глиняная стена отвесно стояла над головой, слева внизу зияли овраги, но эти пропасти еще
не были грозны: они как будто улыбались нам.
«Они, должно
быть, совсем без смысла, — сказал я, — ум
у них, кажется, вовсе
не развит».
«Тут должна
быть близко канава, — отвечал он, — слышите, как лягушки квакают, точно стучат чем-нибудь; верно,
не такие, как
у нас; хочется поймать одну».
Я хотел
было заснуть, но вдруг мне пришло в голову сомнение: ведь мы в Африке; здесь вон и деревья, и скот, и люди, даже лягушки
не такие, как
у нас; может
быть, чего доброго, и мыши
не такие: может
быть, они…
После этого сравнения, мелькнувшего
у меня в голове, как ни резво бегали мыши, как ни настойчиво заглядывала тень в окно, я
не дал себе труда дознаваться, какие мыши
были в Африке и кто заглядывал в окно, а крепко-накрепко заснул.
Между прочим, он подарил нашему доктору корень алоэ особой породы, который растет без всякого грунта. Посади его в пустой стакан, в банку, поставь просто на окно или повесь на стену и забудь — он
будет расти,
не завянет,
не засохнет. Так он рос и
у доктора, на стене, и года в два обвил ее всю вокруг.
Ричард сначала сморщился, потом осклабился от радости, неимоверно скривил рот и нос на сторону, хотел
было и лоб туда же, но
не мог, видно платок на голове крепко завязан:
у него только складки на лбу из горизонтальных сделались вертикальными.
Нам хотелось поговорить, но переводчика
не было дома.
У моего товарища
был портрет Сейоло, снятый им за несколько дней перед тем посредством фотографии. Он сделал два снимка: один себе, а другой так, на случай. Я взял портрет и показал его сначала Сейоло: он посмотрел и громко захохотал, потом передал жене. «Сейоло, Сейоло!» — заговорила она, со смехом указывая на мужа, опять смотрела на портрет и продолжала смеяться. Потом отдала портрет мне. Сейоло взял его и стал пристально рассматривать.
Знаменитый мыс Доброй Надежды как будто совестится перед путешественниками за свое приторное название и долгом считает всякому из них напомнить, что
у него
было прежде другое, больше ему к лицу. И в самом деле, редкое судно
не испытывает шторма
у древнего мыса Бурь.
По трапам еще стремились потоки, но
у меня ноги уж
были по колени в воде — нечего разбирать, как бы посуше пройти. Мы выбрались наверх: темнота ужасная, вой ветра еще ужаснее;
не видно
было, куда ступить. Вдруг молния.