Неточные совпадения
—
Как же это
так, маменька? собрался — и вдруг опять! Что скажут…
— Я не столько для себя самой, сколько для тебя
же отговариваю. Зачем ты едешь? Искать счастья? Да разве тебе здесь нехорошо? разве мать день-деньской не думает о том,
как бы угодить всем твоим прихотям? Конечно, ты в
таких летах, что одни материнские угождения не составляют счастья; да я и не требую этого. Ну, погляди вокруг себя: все смотрят тебе в глаза. А дочка Марьи Карповны, Сонюшка? Что… покраснел?
Как она, моя голубушка — дай бог ей здоровья — любит тебя: слышь, третью ночь не спит!
— Ты думаешь, там тебе
такое же житье будет,
как здесь?
— Эх, матушка Анна Павловна! да кого
же мне и любить-то,
как не вас? Много ли у нас
таких,
как вы? Вы цены себе не знаете. Хлопот полон рот: тут и своя стройка вертится на уме. Вчера еще бился целое утро с подрядчиком, да все как-то не сходимся… а
как, думаю, не поехать?.. что она там, думаю, одна-то, без меня станет делать? человек не молодой: чай, голову растеряет.
— Тетушке твоей пора бы с летами быть умнее, а она, я вижу, все
такая же дура,
как была двадцать лет тому назад…
«Нехорошо говорю! — думал он, — любовь и дружба не вечны? не смеется ли надо мною дядюшка? Неужели здесь
такой порядок? Что
же Софье и нравилось во мне особенно,
как не дар слова? А любовь ее неужели не вечна?.. И неужели здесь в самом деле не ужинают?»
— Нашел-таки случай! — сказал дядя, вытирая щеку, —
как это я не остерегся! Ну,
так слушай
же. Скажи, что ты знаешь, к чему чувствуешь себя способным.
— «Дядя мой ни демон, ни ангел, а
такой же человек,
как и все, — диктовал он, — только не совсем похож на нас с тобой.
— Я смотрю с настоящей — и тебе тоже советую: в дураках не будешь. С твоими понятиями жизнь хороша там, в провинции, где ее не ведают, — там и не люди живут, а ангелы: вот Заезжалов — святой человек, тетушка твоя — возвышенная, чувствительная душа, Софья, я думаю,
такая же дура,
как и тетушка, да еще…
Зато нынче порядочный писатель и живет порядочно, не мерзнет и не умирает с голода на чердаке, хоть за ним и не бегают по улицам и не указывают на него пальцами,
как на шута; поняли, что поэт не небожитель, а человек:
так же глядит, ходит, думает и делает глупости,
как другие: чего ж тут смотреть?..
—
Как иногда в других — и в математике, и в часовщике, и в нашем брате, заводчике. Ньютон, Гутенберг, Ватт
так же были одарены высшей силой,
как и Шекспир, Дант и прочие. Доведи-ка я каким-нибудь процессом нашу парголовскую глину до того, чтобы из нее выходил фарфор лучше саксонского или севрского,
так ты думаешь, что тут не было бы присутствия высшей силы?
— Боже сохрани! Искусство само по себе, ремесло само по себе, а творчество может быть и в том и в другом,
так же точно,
как и не быть. Если нет его,
так ремесленник
так и называется ремесленник, а не творец, и поэт без творчества уж не поэт, а сочинитель… Да разве вам об этом не читали в университете? Чему
же вы там учились?..
—
Как же это
так? Чело по́том проступает, а слезами — не видывал.
— Он картежник. Посадит тебя с двумя
такими же молодцами,
как сам, а те стакнутся и оставят тебя без гроша.
—
Как же это ты бородавки у носа не заметил, а уж узнал, что она добрая и почтенная? это странно. Да позволь… у ней ведь есть дочь — эта маленькая брюнетка. А! теперь не удивляюсь.
Так вот отчего ты не заметил бородавки на носу!
—
Как же, я содержу для тебя шпионов на жалованье. С чего ты взял, что я
так забочусь о тебе? мне что за дело?
Они пожирают взглядами бедную жертву и
как будто говорят: «Вот, когда мы истощим свежесть, здоровье, оплешивеем, и мы женимся, и нам достанется
такой же пышный цветок…» Ужасно!..
Если б мы жили среди полей и лесов дремучих —
так, а то жени вот этакого молодца,
как ты, — много будет проку! в первый год с ума сойдет, а там и пойдет заглядывать за кулисы или даст в соперницы жене ее
же горничную, потому что права-то природы, о которых ты толкуешь, требуют перемены, новостей — славный порядок! а там и жена, заметив мужнины проказы, полюбит вдруг каски, наряды да маскарады и сделает тебе того… а без состояния
так еще хуже! есть, говорит, нечего!
— Потому что ты
такой же человек,
как другие, а других я давно знаю. Ну, скажи-ка ты, зачем женишься?
Ожидаешь вслед за тем опять
такого же пронзительного луча — отнюдь нет! веки подымутся тихо, медленно — вас озарит кроткое сияние взоров
как будто медленно выплывшей из-за облаков луны.
— Отчего? Что
же, — начал он потом, — может разрушить этот мир нашего счастья — кому нужда до нас? Мы всегда будем одни, станем удаляться от других; что нам до них за дело? и что за дело им до нас? нас не вспомнят, забудут, и тогда нас не потревожат и слухи о горе и бедах, точно
так,
как и теперь, здесь, в саду, никакой звук не тревожит этой торжественной тишины…
Он был одинаково любезен и с матерью и с дочерью, не искал случая говорить с одной Наденькой, не бежал за нею в сад, глядел на нее точно
так же,
как и на мать.
— Не бежать
же мне от него, когда maman выйдет из комнаты! а езда верхом значит… что я люблю ездить…
так приятно: скачешь… ах,
какая миленькая эта лошадка Люси! вы видели?.. она уж знает меня…
«А отчего
же перемена в обращении со мной? — вдруг спрашивал он себя и снова бледнел. — Зачем она убегает меня, молчит, будто стыдится? зачем вчера, в простой день, оделась
так нарядно? гостей, кроме его, не было. Зачем спросила, скоро ли начнутся балеты?» Вопрос простой; но он вспомнил, что граф вскользь обещал доставать всегда ложу, несмотря ни на
какие трудности: следовательно, он будет с ними. «Зачем вчера ушла из саду? зачем не пришла в сад? зачем спрашивала то, зачем не спрашивала…»
—
Как же так? Я лет пять его знаю и все считал порядочным человеком, да и от кого ни послышишь — все хвалят, а ты вдруг
так уничтожил его.
— Ну
так воля твоя, — он решит в его пользу. Граф, говорят, в пятнадцати шагах пулю в пулю
так и сажает, а для тебя,
как нарочно, и промахнется! Положим даже, что суд божий и попустил бы
такую неловкость и несправедливость: ты бы как-нибудь ненарочно и убил его — что ж толку? разве ты этим воротил бы любовь красавицы? Нет, она бы тебя возненавидела, да притом тебя бы отдали в солдаты… А главное, ты бы на другой
же день стал рвать на себе волосы с отчаяния и тотчас охладел бы к своей возлюбленной…
Оно живет своею жизнию и
так же,
как и все в человеке, имеет свою молодость и старость.
— А разве от нее зависело полюбить графа? Сам
же твердил, что не надо стеснять порывов чувства, а
как дело дошло до самого,
так зачем полюбила! Зачем такой-то умер, такая-то с ума сошла? —
как отвечать на
такие вопросы? Любовь должна
же кончиться когда-нибудь: она не может продолжаться век.
«Ты еще все, говорит,
такой же мечтатель!» — потом вдруг переменил разговор,
как будто считая его пустяками, и начал серьезно расспрашивать меня о моих делах, о надеждах на будущее, о карьере,
как дядюшка.
— В самом деле, бедный!
Как это достает тебя?
Какой страшный труд: получить раз в месяц письмо от старушки и, не читая, бросить под стол или поговорить с племянником!
Как же, ведь это отвлекает от виста! Мужчины, мужчины! Если есть хороший обед, лафит за золотой печатью да карты — и все тут; ни до кого и дела нет! А если к этому еще случай поважничать и поумничать —
так и счастливы.
— Скажи
же мне, чего ты хотел от своего друга? жертвы, что ли, какой-нибудь: чтоб он на стену полез или кинулся из окошка?
Как ты понимаешь дружбу, что она
такое? — спросил Петр Иваныч.
— А оттого, что у этих зверей ты несколько лет сряду находил всегда радушный прием: положим, перед теми, от кого эти люди добивались чего-нибудь, они хитрили, строили им козни,
как ты говоришь; а в тебе им нечего было искать: что
же заставило их зазывать тебя к себе, ласкать?.. Нехорошо, Александр!.. — прибавил серьезно Петр Иваныч. — Другой за одно это, если б и знал за ними какие-нибудь грешки,
так промолчал бы.
На Александра довольно сильно подействовал нагоняй дяди. Он тут
же, сидя с теткой, погрузился в мучительные думы. Казалось, спокойствие, которое она с
таким трудом,
так искусно водворила в его сердце, вдруг оставило его. Напрасно ждала она какой-нибудь злой выходки, сама называлась на колкость и преусердно подводила под эпиграмму Петра Иваныча: Александр был глух и нем. На него
как будто вылили ушат холодной воды.
—
Как не найти! есть. Ты не глуп:
как же у неглупого человека в нескольких пудах сочинений не найти удачной мысли?
Так ведь это не талант, а ум.
Он
же, к несчастию,
как ты видишь, недурен собой, то есть румян, гладок, высок, ну, всегда завит, раздушен, одет по картинке: вот и воображает, что все женщины от него без ума —
так, фат!
— Экой
какой! Ну, слушай: Сурков мне раза два проговорился, что ему скоро понадобятся деньги. Я сейчас догадался, что это значит, только с
какой стороны ветер дует — не мог угадать. Я допытываться, зачем деньги? Он мялся, мялся, наконец сказал, что хочет отделать себе квартиру на Литейной. Я припоминать, что бы
такое было на Литейной, — и вспомнил, что Тафаева живет там
же и прямехонько против того места, которое он выбрал. Уж и задаток дал. Беда грозит неминучая, если… не поможешь ты. Теперь догадался?
Эта женщина поддалась чувству без борьбы, без усилий, без препятствий,
как жертва: слабая, бесхарактерная женщина! осчастливила своей любовью первого, кто попался; не будь меня, она полюбила бы точно
так же Суркова, и уже начала любить: да!
как она ни защищайся — я видел! приди кто-нибудь побойчее и поискуснее меня, она отдалась бы тому… это просто безнравственно!
—
Так, ничего. Вздумали поддеть меня! А называли когда-то неглупым человеком! хотите играть мной,
как мячиком, — это обидно! Не век
же быть юношей. К чему-нибудь да пригодилась школа, которую я прошел.
Как вы пустились ораторствовать! будто у меня нет глаз? Вы только устроили фокус, а я смотрел.
Александр
так же усердно старался умертвить в себе духовное начало,
как отшельники стараются об умерщвлении плоти.
«Животное! — бормотал он про себя, —
так вот
какая мысль бродит у тебя в уме… а! обнаженные плечи, бюст, ножка… воспользоваться доверчивостью, неопытностью… обмануть… ну, хорошо, обмануть, а там что? — Та
же скука, да еще, может быть, угрызение совести, а из чего? Нет! нет! не допущу себя, не доведу и ее… О, я тверд! чувствую в себе довольно чистоты души, благородства сердца… Я не паду во прах — и не увлеку ее».
«Что ж за важность, — думал он, идучи за ней, — что я пойду? ведь я
так только… взгляну,
как у них там, в беседке… отец звал
же меня; ведь я мог бы идти прямо и открыто… но я далек от соблазна, ей-богу, далек, и докажу это: вот нарочно пришел сказать, что еду… хотя и не еду никуда!
— И дружбу хорошо ты понимал, — сказал он, — тебе хотелось от друга
такой же комедии,
какую разыграли, говорят, в древности вон эти два дурака…
как их? что один еще остался в залоге, пока друг его съездил повидаться… Что, если б все-то
так делали, ведь просто весь мир был бы дом сумасшедших!
— Ну,
так как же вы там: плохо? — спросил Антон Иваныч.
— Ну
так как же? — спросил Антон Иваныч, прожевав.
— Да что, сударь, не на что смотреть! Не узнаешь, что и ешь: немцы накладут в кушанье бог знает чего: и в рот-то взять не захочется. И перец-то у них не
такой; подливают в соус чего-то из заморских склянок… Раз угостил меня повар Петра Иваныча барским кушаньем,
так три дня тошнило. Смотрю, оливка в кушанье: думал,
как и здесь оливка; раскусил — глядь: а там рыбка маленькая; противно стало, выплюнул; взял другую — и там то
же; да во всех… ах вы, чтоб вас, проклятые!..
—
Как коварна судьба, доктор! уж я ли не был осторожен с ней? — начал Петр Иваныч с несвойственным ему жаром, — взвешивал, кажется, каждый свой шаг… нет, где-нибудь да подкосит, и когда
же? при всех удачах, на
такой карьере… А!
Он думал сделать, может быть, то
же, но иначе,
так,
как это теперь было нужно и возможно.
—
Как зачем? Не все
же так шататься! Одиночество наскучило; пришла пора, ma tante, усесться на месте, основаться, обзавестись своим домком, исполнить долг… Невеста
же хорошенькая, богатая… Да вот дядюшка скажет вам, зачем жениться: он
так обстоятельно рассказывает…