Неточные совпадения
В Петербурге он слыл за
человека с деньгами, и,
может быть, не без причины; служил при каком-то важном лице чиновником особых поручений и носил несколько ленточек в петлице фрака; жил на большой улице, занимал хорошую квартиру, держал троих
людей и столько же лошадей.
— Нет, дядюшка, пусть же я буду вечно глуп в ваших глазах, но я не
могу существовать с такими понятиями о жизни, о
людях. Это больно, грустно! тогда мне не надо жизни, я не хочу ее при таких условиях — слышите ли? я не хочу.
— А зато, когда настанет, — перебил дядя, — так подумаешь — и горе пройдет, как проходило тогда-то и тогда-то, и со мной, и с тем, и с другим. Надеюсь, это не дурно и стоит обратить на это внимание; тогда и терзаться не станешь, когда разглядишь переменчивость всех шансов в жизни; будешь хладнокровен и покоен, сколько
может быть покоен
человек.
А там откуда ни возьмется поздний ветерок, пронесется над сонными водами, но не
сможет разбудить их, а только зарябит поверхность и повеет прохладой на Наденьку и Александра или принесет им звук дальней песни — и снова все смолкнет, и опять Нева неподвижна, как спящий
человек, который при легком шуме откроет на минуту глаза и тотчас снова закроет; и сон пуще сомкнет его отяжелевшие веки.
«О, как
человек может быть счастлив!» — сказал про себя Александр и опять наклонился к ее губам и пробыл так несколько секунд.
«Нет, — говорил он сам с собой, — нет, этого быть не
может! дядя не знал такого счастья, оттого он так строг и недоверчив к
людям. Бедный! мне жаль его холодного, черствого сердца: оно не знало упоения любви, вот отчего это желчное гонение на жизнь. Бог его простит! Если б он видел мое блаженство, и он не наложил бы на него руки, не оскорбил бы нечистым сомнением. Мне жаль его…»
«Смеются! — говорил Александр, — они
могут смеяться, когда… Наденька… переменилась ко мне! Им это ничего! Жалкие, пустые
люди: всему радуются!»
Разрушить счастье
человека, забыть, уничтожить все так скоро, легко: лицемерие, неблагодарность, ложь, измена!.. да, измена!.. как
могли вы допустить себя до этого?
— Все это правда, дядюшка: вы и подобные вам
могут рассуждать так. Вы от природы
человек холодный… с душой, неспособной к волнениям…
— Надеюсь, это не дурно: лучше, чем выскочить из колеи, бухнуть в ров, как ты теперь, и не уметь встать на ноги. Пар! пар! да пар-то, вот видишь, делает
человеку честь. В этой выдумке присутствует начало, которое нас с тобой делает
людьми, а умереть с горя
может и животное. Были примеры, что собаки умирали на могиле господ своих или задыхались от радости после долгой разлуки. Что ж это за заслуга? А ты думал: ты особое существо, высшего разряда, необыкновенный
человек…
Вспомните о летах вашей молодости, — всхлипывая, говорил Александр, — ужели вы покойно и равнодушно
могли бы перенести самое горькое оскорбление, какое только судьба посылает
человеку?
Так прошло несколько недель. Кажется, вот еще бы недели две, так чудак и успокоился бы совсем и,
может быть, сделался бы совсем порядочным, то есть простым и обыкновенным
человеком, как все. Так нет! Особенность его странной натуры находила везде случай проявиться.
«Давно ли ты здесь?» Удивился, что мы до сих пор не встретились, слегка спросил, что я делаю, где служу, долгом счел уведомить, что он имеет прекрасное место, доволен и службой, и начальниками, и товарищами, и… всеми
людьми, и своей судьбой… потом сказал, что ему некогда, что он торопится на званый обед — слышите, ma tante? при свидании, после долгой разлуки, с другом, он не
мог отложить обеда…
Я удивился, не верил, чтоб в
человеке могло до такой степени огрубеть сердце.
«А что? — вдруг перебил он с испугом, — верно, обокрали?» Он думал, что я говорю про лакеев; другого горя он не знает, как дядюшка: до чего
может окаменеть
человек!
— Не соглашусь, ни за что не соглашусь: это главное там на заводе,
может быть, а вы забываете, что у
человека есть еще чувство…
А потом — коварный
человек! — заметил на лице друга кислую мину и давай расспрашивать о его делах, об обстоятельствах, о нуждах — какое гнусное любопытство! да еще — о, верх коварства! — осмелился предлагать свои услуги… помощь…
может быть, деньги! и никаких искренних излияний! ужасно, ужасно!
Посуди сам: ты приобретешь славу, почет,
может быть, еще бессмертие, а я останусь темным
человеком и принужден буду довольствоваться названием полезного труженика.
— Что? опять перевод какой-нибудь о картофеле? Разве это
может занять молодого
человека и особенно пылкого и восторженного? У тебя бы только была занята голова.
«Что
могло увлечь его? Пленительных надежд, беспечности — нет! он знал все, что впереди. Почет, стремление по пути честей? Да что ему в них. Стоит ли, для каких-нибудь двадцати, тридцати лет, биться как рыба об лед? И греет ли это сердце? Отрадно ли душе, когда тебе несколько
человек поклонятся низко, а сами подумают,
может быть: „Черт бы тебя взял!“
Такой
человек был не опасен Александру и душевных волнений пробудить не
мог.
Кто жил и мыслил, тот не
может в душе не презирать
людей.
[Кто жил и мыслил, тот не
может в душе не презирать
людей — из «Евгения Онегина» А.С. Пушкина (гл. 1, строфа XLVI)] Деятельность, хлопоты, заботы, развлечение — все надоело мне.
Вы,
может быть, отчасти виноваты тем, что поняли мою натуру с первого раза и, несмотря на то, хотели переработать ее; вы, как
человек опытный, должны были видеть, что это невозможно… вы возбудили во мне борьбу двух различных взглядов на жизнь и не
могли примирить их: что ж вышло?
—
Может быть. Но вы только выпустили одно из виду, дядюшка: счастье. Вы забыли, что
человек счастлив заблуждениями, мечтами и надеждами; действительность не счастливит…
Петр Иваныч слушал и поглаживал одной рукой спину. Он возражал небрежно, как
человек, который, казалось, одним словом
мог уничтожить все взводимые на него обвинения.
— Спасибо вам, Антон Иваныч: бог вас наградит! А я другую ночь почти не сплю и
людям не даю спать: неравно приедет, а мы все дрыхнем — хорошо будет! Вчера и третьего дня до рощи пешком ходила, и нынче бы пошла, да старость проклятая одолевает. Ночью бессонница истомила. Садитесь-ка, Антон Иваныч. Да вы все перемокли: не хотите ли выпить и позавтракать? Обедать-то,
может быть, поздно придется: станем поджидать дорогого гостя.
Неточные совпадения
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого
человека, а за такого, что и на свете еще не было, что
может все сделать, все, все, все!
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на бога ропщешь,
человек!..» Ну и другие… теперь не
могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не
могу сказать. Да и странно говорить: нет
человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Артемий Филиппович.
Человек десять осталось, не больше; а прочие все выздоровели. Это уж так устроено, такой порядок. С тех пор, как я принял начальство, —
может быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают. Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
Так как я знаю, что за тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что ты
человек умный и не любишь пропускать того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую тебе взять предосторожность, ибо он
может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…