Неточные совпадения
Дальше ничего нельзя
было разобрать. В эту минуту послышался звук другого колокольчика: на двор влетела телега, запряженная тройкой. С телеги соскочил, весь в пыли, какой-то молодой человек, вбежал в
комнату и бросился на шею Александру.
— Да, порядочно; сбываем больше во внутренние губернии на ярмарки. Последние два года — хоть куда! Если б еще этак лет пять, так и того… Один компанион, правда, не очень надежен — все мотает, да я умею держать его в руках. Ну, до свидания. Ты теперь посмотри город, пофлянируй, пообедай где-нибудь, а вечером приходи ко мне
пить чай, я дома
буду, — тогда поговорим. Эй, Василий! ты покажешь им
комнату и поможешь там устроиться.
— На, отнеси, Евсей, — сказал Петр Иваныч. — Ну, вот теперь у тебя в
комнате чисто и хорошо: пустяков нет; от тебя
будет зависеть наполнить ее сором или чем-нибудь дельным. Поедем на завод прогуляться, рассеяться, подышать свежим воздухом и посмотреть, как работают.
— Мудрено! с Адама и
Евы одна и та же история у всех, с маленькими вариантами. Узнай характер действующих лиц, узнаешь и варианты. Это удивляет тебя, а еще писатель! Вот теперь и
будешь прыгать и скакать дня три, как помешанный, вешаться всем на шею — только, ради бога, не мне. Я тебе советовал бы запереться на это время в своей
комнате, выпустить там весь этот пар и проделать все проделки с Евсеем, чтобы никто не видал. Потом немного одумаешься,
будешь добиваться уж другого, поцелуя например…
Послезавтра Александр приехал пораньше. Еще в саду до него из
комнаты доносились незнакомые звуки… виолончель не виолончель… Он ближе…
поет мужской голос, и какой голос! звучный, свежий, который так, кажется, и просится в сердце женщины. Он дошел до сердца и Адуева, но иначе: оно замерло, заныло от тоски, зависти, ненависти, от неясного и тяжелого предчувствия. Александр вошел в переднюю со двора.
Все благоприятствовало ему. Кареты у подъезда не
было. Тихо прошел он залу и на минуту остановился перед дверями гостиной, чтобы перевести дух. Там Наденька играла на фортепиано. Дальше через
комнату сама Любецкая сидела на диване и вязала шарф. Наденька, услыхавши шаги в зале, продолжала играть тише и вытянула головку вперед. Она с улыбкой ожидала появления гостя. Гость появился, и улыбка мгновенно исчезла; место ее заменил испуг. Она немного изменилась в лице и встала со стула. Не этого гостя ожидала она.
Он взял ее руку, поцеловал ее и неровными шагами вышел из
комнаты. На него страшно
было смотреть. Наденька осталась неподвижна на своем месте.
— Сейчас, maman! — отвечала она и, задумчиво склонив голову немного на сторону, робко начала перебирать клавиши. Пальцы у ней дрожали. Она, видимо, страдала от угрызений совести и от сомнения, брошенного в нее словом: «Берегитесь!» Когда приехал граф, она
была молчалива, скучна; в манерах ее
было что-то принужденное. Она под предлогом головной боли рано ушла в свою
комнату. И ей в этот вечер казалось горько жить на свете.
Дверь
была не заперта. Он вошел. Евсей храпел, растянувшись в передней диагонально на полу. Светильня страшно нагорела и свесилась с подсвечника. Он заглянул в другую
комнату: темно.
Потом воротились домой и начали толковать о будущем порядке в доме, о распределении
комнат и прочее. Пришли к тому, как убрать
комнаты. Александр предложил обратить ее уборную в свой кабинет, так, чтоб это
было подле спальни.
Однажды приехал какой-то гость из ее стороны, где жили ее родные. Гость
был пожилой, некрасивый человек, говорил все об урожае да о своем сенатском деле, так что Александр, соскучившись слушать его, ушел в соседнюю
комнату. Ревновать
было не к чему. Наконец гость стал прощаться.
В таком расположении духа сидел он однажды вечером у Юлии. На дворе
была метель. Снег бил в окна и клочьями прилипал к стеклам. В
комнате слышалось однообразное качанье маятника столовых часов да изредка вздохи Юлии.
Он бежал веселых игр за радостным столом и очутился один в своей
комнате, наедине с собой, с забытыми книгами. Но книга вываливалась из рук, перо не слушалось вдохновения. Шиллер, Гете, Байрон являли ему мрачную сторону человечества — светлой он не замечал: ему
было не до нее.
А как счастлив бывал он в этой
комнате некогда! он
был не один: около него присутствовал тогда прекрасный призрак и осенял его днем за заботливым трудом, ночью бодрствовал над его изголовьем. Там жили с ним тогда мечты, будущее
было одето туманом, но не тяжелым, предвещающим ненастье, а утренним, скрывающим светлую зарю. За тем туманом таилось что-то, вероятно — счастье… А теперь? не только его
комната, для него опустел целый мир, и в нем самом холод, тоска…
Александр прошел по всем
комнатам, потом по саду, останавливаясь у каждого куста, у каждой скамьи. Ему сопутствовала мать. Она, вглядываясь в его бледное лицо, вздыхала, но плакать боялась; ее напугал Антон Иваныч. Она расспрашивала сына о житье-бытье, но никак не могла добиться причины, отчего он стал худ, бледен и куда девались волосы. Она предлагала ему и покушать и
выпить, но он, отказавшись от всего, сказал, что устал с дороги и хочет уснуть.
— Что это значит? — спросил Александр у матери, — что за старуха
была у меня в
комнате?
Он как будто
был в недоумении. Он делал шага два и вдруг останавливался посреди
комнаты или скорыми шагами отмеривал два-три конца от одного угла до другого. Казалось, его посетила непривычная дума.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом
был первый в столице и чтоб у меня в
комнате такое
было амбре, чтоб нельзя
было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме
есть прекрасная для вас
комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую сам, это уж слишком большая честь… Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Городничий (в сторону).Славно завязал узелок! Врет, врет — и нигде не оборвется! А ведь какой невзрачный, низенький, кажется, ногтем бы придавил его. Ну, да постой, ты у меня проговоришься. Я тебя уж заставлю побольше рассказать! (Вслух.)Справедливо изволили заметить. Что можно сделать в глуши? Ведь вот хоть бы здесь: ночь не спишь, стараешься для отечества, не жалеешь ничего, а награда неизвестно еще когда
будет. (Окидывает глазами
комнату.)Кажется, эта
комната несколько сыра?
)«Эй, Осип, ступай посмотри
комнату, лучшую, да обед спроси самый лучший: я не могу
есть дурного обеда, мне нужен лучший обед».
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну, на дне которой метались черти.
Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами, как по
комнате распространился смрад. Но что всего более ужасало его — так это горькая уверенность, что не один он погряз, но в лице его погряз и весь Глупов.