Неточные совпадения
Она в тот
день с ожесточением разлила чай
и вместо того, чтоб первую чашку крепкого чаю подать, по обыкновению, барыне, выплеснула его вон: «никому, дескать, не доставайся»,
и твердо перенесла выговор.
— Я не столько для себя самой, сколько для тебя же отговариваю. Зачем ты едешь? Искать счастья? Да разве тебе здесь нехорошо? разве мать день-деньской не думает о том, как бы угодить всем твоим прихотям? Конечно, ты в таких летах, что одни материнские угождения не составляют счастья; да я
и не требую этого. Ну, погляди вокруг себя: все смотрят тебе в глаза. А дочка Марьи Карповны, Сонюшка? Что… покраснел? Как она, моя голубушка — дай бог ей здоровья — любит тебя: слышь, третью ночь не спит!
В том-то
и дело, что матери не ожидают наград.
Велики вы, славны, красивы, горды, переходит имя ваше из уст в уста, гремят ваши
дела по свету — голова старушки трясется от радости, она плачет, смеется
и молится долго
и жарко.
Как же ему было остаться? Мать желала — это опять другое
и очень естественное
дело. В сердце ее отжили все чувства, кроме одного — любви к сыну,
и оно жарко ухватилось за этот последний предмет. Не будь его, что же ей делать? Хоть умирать. Уж давно доказано, что женское сердце не живет без любви.
А там, как надо что достать в дороге,
и пойдешь все перерывать вверх
дном!
Адуева просидела целый
день молча, не обедала
и не ужинала. Зато говорил, обедал
и ужинал Антон Иваныч.
Вот на какие посылки разложил он весь этот случай. Племянника своего он не знает, следовательно
и не любит, а поэтому сердце его не возлагает на него никаких обязанностей: надо решать
дело по законам рассудка
и справедливости. Брат его женился, наслаждался супружеской жизнию, — за что же он, Петр Иваныч, обременит себя заботливостию о братнем сыне, он, не наслаждавшийся выгодами супружества? Конечно, не за что.
Конечно, это глупо; но если
дело уже сделано
и племянник в Петербурге, без помощи, без знакомых, даже без рекомендательных писем, молодой, без всякой опытности… вправе ли он оставить его на произвол судьбы, бросить в толпе, без наставлений, без совета,
и если с ним случится что-нибудь недоброе — не будет ли он отвечать перед совестью?..
— Прекрасно! отдай ему. Ну, а полотно куда
девать? разве не годится ли на чехлы?.. Так спрячь полотно
и варенье спрячь — его можно есть: кажется, порядочное.
За этим Петр Иваныч начал делать свое
дело, как будто тут никого не было,
и намыливал щеки, натягивая языком то ту, то другую. Александр был сконфужен этим приемом
и не знал, как начать разговор. Он приписал холодность дяди тому, что не остановился прямо у него.
— Василий Тихоныч Заезжалов, — начал Александр Федорыч, — убедительно просит вас справиться
и похлопотать о его
деле…
И он опять вскочил с места с намерением словом
и делом доказать свою признательность.
Александр увидел, что ему, несмотря на все усилия, не удастся в тот
день ни разу обнять
и прижать к груди обожаемого дядю,
и отложил это намерение до другого раза.
Впрочем, когда я дома обедаю, то милости прошу
и тебя, а в другие
дни — здесь молодые люди обыкновенно обедают в трактире, но я советую тебе посылать за своим обедом: дома
и покойнее
и не рискуешь столкнуться бог знает с кем.
Александр, кажется,
разделял мнение Евсея, хотя
и молчал. Он подошел к окну
и увидел одни трубы, да крыши, да черные, грязные, кирпичные бока домов…
и сравнил с тем, что видел, назад тому две недели, из окна своего деревенского дома. Ему стало грустно.
Куда! на него едва глядят, морщатся, извиняются занятиями; если есть
дело, так назначают такой час, когда не обедают
и не ужинают, а адмиральского часу вовсе не знают — ни водки, ни закуски.
— Дельно замечено. Точно, я хорошо обставлен,
и дела мои недурны. Но, сколько я посмотрю, ты
и я — большая разница.
— Не в том
дело; ты, может быть, вдесятеро умнее
и лучше меня… да у тебя, кажется, натура не такая, чтоб поддалась новому порядку; а тамошний порядок — ой, ой! Ты, вон, изнежен
и избалован матерью; где тебе выдержать все, что я выдержал? Ты, должно быть, мечтатель, а мечтать здесь некогда; подобные нам ездят сюда
дело делать.
— Советовать — боюсь. Я не ручаюсь за твою деревенскую натуру: выйдет вздор — станешь пенять на меня; а мнение свое сказать, изволь — не отказываюсь, ты слушай или не слушай, как хочешь. Да нет! я не надеюсь на удачу. У вас там свой взгляд на жизнь: как переработаешь его? Вы помешались на любви, на дружбе, да на прелестях жизни, на счастье; думают, что жизнь только в этом
и состоит: ах да ох! Плачут, хнычут да любезничают, а
дела не делают… как я отучу тебя от всего этого? — мудрено!
—
Дело, кажется, простое, — сказал дядя, — а они бог знает что заберут в голову… «разумно-деятельная толпа»!! Право, лучше бы тебе остаться там. Прожил бы ты век свой славно: был бы там умнее всех, прослыл бы сочинителем
и красноречивым человеком, верил бы в вечную
и неизменную дружбу
и любовь, в родство, счастье, женился бы
и незаметно дожил бы до старости
и в самом
деле был бы по-своему счастлив; а по-здешнему ты счастлив не будешь: здесь все эти понятия надо перевернуть вверх
дном.
Ты прежде всего забудь эти священные да небесные чувства, а приглядывайся к
делу так, проще, как оно есть, право, лучше, будешь
и говорить проще.
У вас встают
и ложатся по солнцу, едят, пьют, когда велит природа; холодно, так наденут себе шапку с наушниками, да
и знать ничего не хотят; светло — так
день, темно — так ночь.
«Нехорошо говорю! — думал он, — любовь
и дружба не вечны? не смеется ли надо мною дядюшка? Неужели здесь такой порядок? Что же Софье
и нравилось во мне особенно, как не дар слова? А любовь ее неужели не вечна?..
И неужели здесь в самом
деле не ужинают?»
— Я пришел посмотреть, как ты тут устроился, — сказал дядя, —
и поговорить о
деле.
— Знаю я эту святую любовь: в твои лета только увидят локон, башмак, подвязку, дотронутся до руки — так по всему телу
и побежит святая, возвышенная любовь, а дай-ка волю, так
и того… Твоя любовь, к сожалению, впереди; от этого никак не уйдешь, а
дело уйдет от тебя, если не станешь им заниматься.
Он думает
и чувствует по-земному, полагает, что если мы живем на земле, так
и не надо улетать с нее на небо, где нас теперь пока не спрашивают, а заниматься человеческими
делами, к которым мы призваны.
Дядя любит заниматься
делом, что советует
и мне, а я тебе: мы принадлежим к обществу, говорит он, которое нуждается в нас; занимаясь, он не забывает
и себя:
дело доставляет деньги, а деньги комфорт, который он очень любит.
— Я никогда не вмешиваюсь в чужие
дела, но ты сам просил что-нибудь для тебя сделать; я стараюсь навести тебя на настоящую дорогу
и облегчить первый шаг, а ты упрямишься; ну, как хочешь; я говорю только свое мнение, а принуждать не стану, я тебе не нянька.
— Как тебе заблагорассудится. Жениха своего она заставит подозревать бог знает что; пожалуй, еще
и свадьба разойдется, а отчего? оттого, что вы там рвали вместе желтые цветы… Нет, так
дела не делаются. Ну, так ты по-русски писать можешь, — завтра поедем в департамент: я уж говорил о тебе прежнему своему сослуживцу, начальнику отделения; он сказал, что есть вакансия; терять времени нечего… Это что за кипу ты вытащил?
— Я бы присмотрелся к
делу, дядюшка, а там месяца через два можно бы
и в начальники отделения…
— Уверен ли ты, что у тебя есть талант? Без этого ведь ты будешь чернорабочий в искусстве — что ж хорошего? Талант — другое
дело: можно работать; много хорошего сделаешь,
и притом это капитал — стоит твоих ста душ.
— Луна непременно: без нее никак нельзя! Если у тебя тут есть мечта
и дева — ты погиб: я отступаюсь от тебя.
— Ни худо, ни хорошо! — сказал он, окончив. — Впрочем, другие начинали
и хуже; попробуй, пиши, занимайся, если есть охота; может быть,
и обнаружится талант; тогда другое
дело.
И каждый
день, каждый час,
и сегодня
и завтра,
и целый век, бюрократическая машина работает стройно, непрерывно, без отдыха, как будто нет людей, — одни колеса да пружины…
Долго, задумчивый, сидел он над статьею, потом медленно, со вздохом, принялся за перо
и начал переводить. Через два
дня статья была готова
и отослана.
Петр Иваныч даст ему утром порядочный урок, Александр выслушает, смутится или глубоко задумается, а там поедет куда-нибудь на вечер
и воротится сам не свой;
дня три ходит как шальной —
и дядина теория пойдет вся к черту.
— Отвези ей эту бумагу, скажи, что вчера только,
и то насилу, выдали из палаты; объясни ей хорошенько
дело: ведь ты слышал, как мы с чиновником говорили?
Мелькнуло несколько месяцев. Александра стало почти нигде не видно, как будто он пропал. Дядю он посещал реже. Тот приписывал это его занятиям
и не мешал ему. Но редактор журнала однажды, при встрече с Петром Иванычем, жаловался, что Александр задерживает статьи. Дядя обещал при первом случае объясниться с племянником. Случай представился
дня через три. Александр вбежал утром к дяде как сумасшедший. В его походке
и движениях видна была радостная суетливость.
— Да, я там за кустом сидел. Мне ведь только
и дела, что бегать за тобой да подслушивать всякий вздор.
— Мудрено! с Адама
и Евы одна
и та же история у всех, с маленькими вариантами. Узнай характер действующих лиц, узнаешь
и варианты. Это удивляет тебя, а еще писатель! Вот теперь
и будешь прыгать
и скакать
дня три, как помешанный, вешаться всем на шею — только, ради бога, не мне. Я тебе советовал бы запереться на это время в своей комнате, выпустить там весь этот пар
и проделать все проделки с Евсеем, чтобы никто не видал. Потом немного одумаешься, будешь добиваться уж другого, поцелуя например…
— Да, я забыл: у тебя еще будут фигурировать «вещественные знаки». Опять нанесешь всякой дряни
и будешь задумываться да разглядывать, а
дело в сторону.
— До сих пор, слава богу, нет, а может случиться, если бросишь
дело; любовь тоже требует денег: тут
и лишнее щегольство
и разные другие траты… Ох, эта мне любовь в двадцать лет! вот уж презренная, так презренная, никуда не годится!
— Нет, чтоб первому мне сообщить вашу радость: вы знаете, как я люблю вас
и как
разделю…
— За тех, кого они любят, кто еще не утратил блеска юношеской красоты, в ком
и в голове
и в сердце — всюду заметно присутствие жизни, в глазах не угас еще блеск, на щеках не остыл румянец, не пропала свежесть — признаки здоровья; кто бы не истощенной рукой повел по пути жизни прекрасную подругу, а принес бы ей в дар сердце, полное любви к ней, способное понять
и разделить ее чувства, когда права природы…
— А тебе — двадцать три: ну, брат, она в двадцать три раза умнее тебя. Она, как я вижу, понимает
дело: с тобою она пошалит, пококетничает, время проведет весело, а там… есть между этими девчонками преумные! Ну, так ты не женишься. Я думал, ты хочешь это как-нибудь поскорее повернуть, да тайком. В твои лета эти глупости так проворно делаются, что не успеешь
и помешать; а то через год! до тех пор она еще надует тебя…
— Не все мужья одинаковы, мой милый: одни очень равнодушны к своим женам, не обращают внимания на то, что делается вокруг них,
и не хотят заметить; другие из самолюбия
и хотели бы, да плохи: не умеют взяться за
дело.
Уж я сказал тебе, что с твоими идеями хорошо сидеть в деревне, с бабой да полдюжиной ребят, а здесь надо
дело делать; для этого беспрестанно надо думать
и помнить, что делал вчера, что делаешь сегодня, чтобы знать, что нужно делать завтра, то есть жить с беспрерывной поверкой себя
и своих занятий.
— Ну, в твоих пяти словах все есть, чего в жизни не бывает или не должно быть. С каким восторгом твоя тетка бросилась бы тебе на шею! В самом
деле, тут
и истинные друзья, тогда как есть просто друзья,
и чаша, тогда как пьют из бокалов или стаканов,
и объятия при разлуке, когда нет разлуки. Ох, Александр!