Неточные совпадения
Заболеет ли кто-нибудь из людей — Татьяна Марковна
вставала даже ночью, посылала ему спирту, мази, но отсылала на другой день в больницу, а больше к Меланхолихе, доктора же не звала. Между
тем чуть у которой-нибудь внучки язычок зачешется или брюшко немного вспучит, Кирюшка или Влас скакали, болтая локтями и ногами на неоседланной лошади, в город, за доктором.
Наше дело теперь — понемногу опять взбираться на потерянный путь и… достигать
той же крепости,
того же совершенства в мысли, в науке, в правах, в нравах и в твоем «общественном хозяйстве»… цельности в добродетелях и, пожалуй, в пороках! низость, мелочи, дрянь — все побледнеет: выправится человек и опять
встанет на железные ноги…
Те же все представления, лишь он проснется, как неподвижная кулиса,
вставали перед ним; двигались
те же лица, разные твари.
Она не читала, а глядела
то на Волгу,
то на кусты. Увидя Райского, она переменила позу, взяла книгу, потом тихо
встала и пошла по дорожке к старому дому.
Вера приходила, уходила, он замечал это, но не вздрагивал, не волновался, не добивался ее взгляда, слова и,
вставши однажды утром, почувствовал себя совершенно твердым,
то есть равнодушным и свободным, не только от желания добиваться чего-нибудь от Веры, но даже от желания приобретать ее дружбу.
—
То и уезжайте! — повторила она,
встав с места и подойдя к окну.
Долго шептали они, много раз бабушка крестила и целовала Марфеньку, пока наконец
та заснула на ее плече. Бабушка тихо сложила ее голову на подушку, потом уже
встала и молилась в слезах, призывая благословение на новое счастье и новую жизнь своей внучки. Но еще жарче молилась она о Вере. С мыслью о ней она подолгу склоняла седую голову к подножию креста и шептала горячую молитву.
Одевшись, сложив руки на руки, украшенные на этот раз старыми, дорогими перстнями, торжественной поступью вошла она в гостиную и, обрадовавшись, что увидела любимое лицо доброй гостьи, чуть не испортила своей важности, но тотчас оправилась и стала серьезна.
Та тоже обрадовалась и проворно
встала со стула и пошла ей навстречу.
— Если б я была барышня и хотела только замуж,
то, конечно, выбрала бы для этого кого-нибудь другого, Марк, — сказала она,
вставая с места.
В глазах был испуг и тревога. Она несколько раз трогала лоб рукой и села было к столу, но в
ту же минуту
встала опять, быстро сдернула с плеч платок и бросила в угол за занавес, на постель, еще быстрее отворила шкаф, затворила опять, ища чего-то глазами по стульям, на диване — и, не найдя, что ей нужно, села на стул, по-видимому, в изнеможении.
И оба
встали с места, оба бледные, стараясь не глядеть друг на друга. Она искала, при слабом, проницавшем сквозь ветви лунном свете, свою мантилью. Руки у ней дрожали и брали не
то, что нужно. Она хваталась даже за ружье.
Вдруг издали увидел Веру — и до
того потерялся, испугался, ослабел, что не мог не только выскочить, «как барс», из засады и заградить ей путь, но должен был сам крепко держаться за скамью, чтоб не упасть. Сердце билось у него, коленки дрожали, он приковал взгляд к идущей Вере и не мог оторвать его, хотел
встать — и тоже не мог: ему было больно даже дышать.
Он вышел от нее, когда стал брезжиться день. Когда он кончил, она
встала, выпрямилась медленно, с напряжением, потом так же медленно опустила опять плечи и голову, стоя, опершись рукой о стол. Из груди ее вырвался не
то вздох, не
то стон.
Он не забирался при ней на диван прилечь,
вставал, когда она подходила к нему, шел за ней послушно в деревню и поле, когда она шла гулять, терпеливо слушал ее объяснения по хозяйству. Во все, даже мелкие отношения его к бабушке, проникло
то удивление, какое вызывает невольно женщина с сильной нравственной властью.
Он, от радости, вдруг засмеется и закроется салфеткой, потрет руки одна о другую с жаром или
встанет и ни с
того ни с сего поклонится всем присутствующим и отчаянно шаркнет ножкой. А когда все засмеются над ним, он засмеется пуще всех, снимет парик и погладит себе с исступлением лысину или потреплет, вместо Пашутки, Василису по щечке.
Еще несколько недель, месяцев покоя, забвения, дружеской ласки — и она
встала бы мало-помалу на ноги и начала бы жить новой жизнью. А между
тем она медлит протянуть к ним доверчиво руки — не из гордости уже, а из пощады, из любви к ним.
Он пошел к Райскому. Татьяна Марковна и Вера услыхали их разговор, поспешили одеться и позвали обоих пить чай, причем, конечно, Татьяна Марковна успела задержать их еще на час и предложила проект такого завтрака, что они погрозили уехать в
ту же минуту, если она не ограничится одним бифштексом. Бифштексу предшествовала обильная закуска, а вслед за бифштексом явилась рыба, за рыбою жареная дичь. Дело доходило до пирожного, но они
встали из-за стола и простились — не надолго.
Три фигуры следовали за ним и по
ту сторону Альп, когда перед ним
встали другие три величавые фигуры: природа, искусство, история…