Неточные совпадения
Полгода томилась мать на постели и умерла. Этот гроб, ставши между ими и браком — глубокий траур, вдруг облекший ее молодую жизнь, надломил и ее хрупкий, наследственно-болезненный организм, в котором, еще сильнее скорби и недуга, горела
любовь и волновала нетерпением и жаждой
счастья.
Полина Карповна вдова. Она все вздыхает, вспоминая «несчастное супружество», хотя все говорят, что муж у ней был добрый, смирный человек и в ее дела никогда не вмешивался. А она называет его «тираном», говорит, что молодость ее прошла бесплодно, что она не жила
любовью и
счастьем, и верит, что «час ее пробьет, что она полюбит и будет любить идеально».
—
Счастье приобрести вашу
любовь.
— Один ты заперла мне: это взаимность, — продолжал он. — Страсть разрешается путем уступок,
счастья, и обращается там, смотря по обстоятельствам, во что хочешь: в дружбу, пожалуй, в глубокую, святую, неизменную
любовь — я ей не верю, — но во что бы ни было, во всяком случае, в удовлетворение, в покой… Ты отнимаешь у меня всякую надежду… на это
счастье… да?
— Странная просьба, брат, дать горячку! Я не верю страсти — что такое страсть?
Счастье, говорят, в глубокой, сильной
любви…
— Ах, вы барышня! девочка! На какой еще азбуке сидите вы: на манерах да на тоне! Как медленно развиваетесь вы в женщину! Перед вами свобода, жизнь,
любовь,
счастье — а вы разбираете тон, манеры! Где же человек, где женщина в вас!.. Какая тут «правда»!
— У вас рефлексия берет верх над природой и страстью, — сказал он, — вы барышня, замуж хотите! Это не
любовь!.. Это скучно! Мне надо
любви,
счастья… — твердил он, качая головой.
— А, видите, дела? А
любовь,
счастье — забава?
С другой, жгучей и разрушительной страстью он искренно и честно продолжал бороться, чувствуя, что она не разделена Верою и, следовательно, не может разрешиться, как разрешается у двух взаимно любящих честных натур, в тихое и покойное течение, словом, в
счастье, в котором, очистившись от животного бешенства, она превращается в человеческую
любовь.
— Вот где мертвечина и есть, что из природного влечения делают правила и сковывают себя по рукам и ногам.
Любовь —
счастье, данное человеку природой… Это мое мнение…
— И что приобрела этой страшной борьбой? то, что вы теперь бежите от
любви, от
счастья, от жизни… от своей Веры! — сказала она, придвигаясь к нему и кладя руку на плечо.
— Расстаться! Разлука стоит у вас рядом с
любовью! — Она безотрадно вздохнула. — А я думаю, что это крайности, которые никогда не должны встречаться… одна смерть должна разлучить… Прощайте, Марк! — вдруг сказала она, бледная, почти с гордостью. — Я решила… Вы никогда не дадите мне того
счастья, какого я хочу. Для
счастья не нужно уезжать, оно здесь… Дело кончено!..
«Люби открыто, не крадь доверия, наслаждайся
счастьем и плати жертвами, не играй уважением людей,
любовью семьи, не лги позорно и не унижай собой женщины! — думал он. — Да, взглянуть на нее, чтоб она в этом взгляде прочла себе приговор и казнь — и уехать навсегда!»
Вера не шла, боролась — и незаметно мало-помалу перешла сама в активную роль: воротить и его на дорогу уже испытанного добра и правды, увлечь, сначала в правду
любви, человеческого, а не животного
счастья, а там и дальше, в глубину ее веры, ее надежд!..
«Ужели мы в самом деле не увидимся, Вера? Это невероятно. Несколько дней тому назад в этом был бы смысл, а теперь это бесполезная жертва, тяжелая для обоих. Мы больше года упорно бились, добиваясь
счастья, — и когда оно настало, ты бежишь первая, а сама твердила о бессрочной
любви. Логично ли это?»
Он — этой внезапной радостью и этим словом: «
счастье» — будто повторил свое признание в
любви и предложение руки и, кроме того, показал ей, что эгоистически радуется разрыву ее с Марком.
Рассказывать об этих четырех годах нечего; они были счастливы, светло, тихо шло их время;
счастье любви, особенно любви полной, увенчанной, лишенной тревожного ожидания, — тайна, тайна, принадлежащая двоим; тут третий — лишний, тут свидетель не нужен; в этом исключительном посвящении только двоих лежит особая прелесть и невыразимость любви взаимной.
Неточные совпадения
— Вы ничего не сказали; положим, я ничего и не требую, — говорил он, — но вы знаете, что не дружба мне нужна, мне возможно одно
счастье в жизни, это слово, которого вы так не любите… да,
любовь…
То, что он теперь, искупив пред мужем свою вину, должен был отказаться от нее и никогда не становиться впредь между ею с ее раскаянием и ее мужем, было твердо решено в его сердце; но он не мог вырвать из своего сердца сожаления о потере ее
любви, не мог стереть в воспоминании те минуты
счастия, которые он знал с ней, которые так мало ценимы им были тогда и которые во всей своей прелести преследовали его теперь.
Любовь к женщине он не только не мог себе представить без брака, но он прежде представлял себе семью, а потом уже ту женщину, которая даст ему семью. Его понятия о женитьбе поэтому не были похожи на понятия большинства его знакомых, для которых женитьба была одним из многих общежитейских дел; для Левина это было главным делом жизни, от которогo зависело всё ее
счастье. И теперь от этого нужно было отказаться!
— Нет, я бы чувствовал хотя немного, что, кроме своего чувства (он не хотел сказать при нем —
любви)… и
счастия, всё-таки жаль потерять свободу… Напротив, я этой-то потере свободы и рад.
Она живо вспомнила это мужественное, твердое лицо, это благородное спокойствие и светящуюся во всем доброту ко всем; вспомнила
любовь к себе того, кого она любила, и ей опять стало радостно на душе, и она с улыбкой
счастия легла на подушку.