Неточные совпадения
Он повел
было жизнь холостяка, пересиливал годы и
природу, но не пересилил и только смотрел, как
ели и
пили другие, а у него желудок не варил. Но он уже успел нанести смертельный удар своему состоянию.
Тит Никоныч
был джентльмен по своей
природе. У него
было тут же, в губернии, душ двести пятьдесят или триста — он хорошенько не знал, никогда в имение не заглядывал и предоставлял крестьянам делать, что хотят, и платить ему оброку, сколько им заблагорассудится. Никогда он их не поверял. Возьмет стыдливо привезенные деньги, не считая, положит в бюро, а мужикам махнет рукой, чтоб ехали, куда хотят.
— Да, помните, в вашей программе
было и это, — заметила она, — вы посылали меня в чужие края, даже в чухонскую деревню, и там, «наедине с
природой»… По вашим словам, я должна
быть теперь счастлива? — дразнила она его. — Ах, cousin! — прибавила она и засмеялась, потом вдруг сдержала смех.
— Отчего вы такой? — повторил он в раздумье, останавливаясь перед Марком, — я думаю, вот отчего: от
природы вы
были пылкий, живой мальчик. Дома мать, няньки избаловали вас.
Ему пришла в голову прежняя мысль «писать скуку»: «Ведь жизнь многостороння и многообразна, и если, — думал он, — и эта широкая и голая, как степь, скука лежит в самой жизни, как лежат в
природе безбрежные пески, нагота и скудость пустынь, то и скука может и должна
быть предметом мысли, анализа, пера или кисти, как одна из сторон жизни: что ж, пойду, и среди моего романа вставлю широкую и туманную страницу скуки: этот холод, отвращение и злоба, которые вторглись в меня,
будут красками и колоритом… картина
будет верна…»
Дух анализа тоже не касался их, и пищею обмена их мыслей
была прочитанная повесть, доходившие из столицы новости да поверхностные впечатления окружающей
природы и быта.
Нет, это не его женщина! За женщину страшно, за человечество страшно, — что женщина может
быть честной только случайно, когда любит, перед тем только, кого любит, и только в ту минуту, когда любит, или тогда, наконец, когда
природа отказала ей в красоте, следовательно — когда нет никаких страстей, никаких соблазнов и борьбы, и нет никому дела до ее правды и лжи!
— Может
быть, — говорила она, как будто отряхивая хмель от головы. — Так что же? что вам? не все ли равно? вы этого хотели! «
Природа влагает страсть только в живые организмы, — твердили вы, — страсть прекрасна!..» Ну вот она — любуйтесь!..
— Вот где мертвечина и
есть, что из природного влечения делают правила и сковывают себя по рукам и ногам. Любовь — счастье, данное человеку
природой… Это мое мнение…
Он забыл, где он — и, может
быть, даже — кто он такой.
Природа взяла свое, и этим крепким сном восстановила равновесие в силах. Никакой боли, пытки не чувствовал он. Все — как в воду кануло.
Она
будет лелеять, ласкать ее, пожалуй, больше прежнего, но ласкать, как ласкают бедного идиота помешанного, обиженного
природой или судьбой, или еще хуже — как падшего, несчастного брата, которому люди бросают милостыню сострадания!
Но в этой тишине отсутствовала беспечность. Как на
природу внешнюю, так и на людей легла будто осень. Все
были задумчивы, сосредоточенны, молчаливы, от всех отдавало холодом, слетели и с людей, как листья с деревьев, улыбки, смех, радости. Мучительные скорби миновали, но колорит и тоны прежней жизни изменились.
Заслуги мучительного труда над обработкой данного ему, почти готового материала — у него не
было и нет, это правда. Он не
был сам творцом своего пути, своей судьбы; ему, как планете, очерчена орбита, по которой она должна вращаться;
природа снабдила ее потребным количеством тепла и света, дала нужные свойства для этого течения — и она идет неуклонно по начертанному пути.
А у него этого разлада не
было. Внутреннею силою он отражал внешние враждебные притоки, а свой огонь горел у него неугасимо, и он не уклоняется, не изменяет гармонии ума с сердцем и с волей — и совершает свой путь безупречно, все стоит на той высоте умственного и нравственного развития, на которую, пожалуй, поставили его
природа и судьба, следовательно, стоит почти бессознательно.
А Тушин держится на своей высоте и не сходит с нее. Данный ему талант —
быть человеком — он не закапывает, а пускает в оборот, не теряя, а только выигрывая от того, что создан
природою, а не сам сделал себя таким, каким он
есть.
«Нет, это не ограниченность в Тушине, — решал Райский, — это — красота души, ясная, великая! Это само благодушие
природы, ее лучшие силы, положенные прямо в готовые прочные формы. Заслуга человека тут — почувствовать и удержать в себе эту красоту природной простоты и уметь достойно носить ее, то
есть ценить ее, верить в нее,
быть искренним, понимать прелесть правды и жить ею — следовательно, ни больше, ни меньше, как иметь сердце и дорожить этой силой, если не выше силы ума, то хоть наравне с нею.
Неточные совпадения
Стародум. Богату! А кто богат? Да ведаешь ли ты, что для прихотей одного человека всей Сибири мало! Друг мой! Все состоит в воображении. Последуй
природе, никогда не
будешь беден. Последуй людским мнениям, никогда богат не
будешь.
Но этого мало: самая
природа перестала
быть благосклонною к глуповцам.
Нельзя сказать, чтоб предводитель отличался особенными качествами ума и сердца; но у него
был желудок, в котором, как в могиле, исчезали всякие куски. Этот не весьма замысловатый дар
природы сделался для него источником живейших наслаждений. Каждый день с раннего утра он отправлялся в поход по городу и поднюхивал запахи, вылетавшие из обывательских кухонь. В короткое время обоняние его
было до такой степени изощрено, что он мог безошибочно угадать составные части самого сложного фарша.
Дома он через минуту уже решил дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига
были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не
было той силы в
природе, которая могла бы убедить прохвоста в неведении чего бы то ни
было, то в этом случае невежество являлось не только равносильным знанию, но даже в известном смысле
было прочнее его.
Напоминанием об опасном хождении, — говорит он, — жители города Глупова нимало потревожены не
были, ибо и до того, по самой своей
природе, великую к таковому хождению способность имели и повсеминутно в оном упражнялись.