Неточные совпадения
Повыситься из статских в действительные статские, а под конец, за долговременную и полезную службу и «неусыпные труды», как по службе, так и в картах, — в тайные советники, и бросить якорь в порте, в какой-нибудь нетленной комиссии или в комитете, с сохранением окладов, — а там, волнуйся себе человеческий океан, меняйся век, лети в пучину судьба народов, царств, — все пролетит мимо его,
пока апоплексический или другой удар
не остановит течение его жизни.
После долго ходил он бледен и скучен,
пока опять чужая жизнь и чужие радости
не вспрыснут его, как живой водой.
— Учи, батюшка, — сказал он, —
пока они спят. Никто
не увидит, а завтра будешь знать лучше их: что они в самом деле обижают тебя, сироту!
Он гордо ходил один по двору, в сознании, что он лучше всех, до тех пор,
пока на другой день публично
не осрамился в «серьезных предметах».
Его
не стало, он куда-то пропал, опять его несет кто-то по воздуху, опять он растет, в него льется сила, он в состоянии поднять и поддержать свод, как тот, которого Геркулес сменил. [Имеется в виду один из персонажей греческой мифологии, исполин Атлант, державший на своих плечах небесный свод. Геркулес заменил его,
пока Атлант ходил за золотыми яблоками.]
— Наутро, — продолжала Софья со вздохом, — я ждала,
пока позовут меня к maman, но меня долго
не звали. Наконец за мной пришла ma tante, Надежда Васильевна, и сухо сказала, чтобы я шла к maman. У меня сердце сильно билось, и я сначала даже
не разглядела, что было и кто был у maman в комнате. Там было темно, портьеры и шторы спущены, maman казалась утомлена; подло нее сидели тетушка, mon oncle, prince Serge, и папа…
— Весь вечер, всю ночь; я
не отойду от тебя,
пока…
Теперь он возложил какие-то, еще неясные ему самому, надежды на кузину Беловодову, наслаждаясь сближением с ней. Ему
пока ничего
не хотелось больше, как видеть ее чаще, говорить, пробуждать в ней жизнь, если можно — страсть.
А зародыш впечатления еще
не совсем угас, еще искра тлела, и его влекло к ней,
пока он ее видел.
Он,
не дожидаясь,
пока ямщик завернет в ворота, бросился вперед, пробежал остаток решетки и вдруг очутился перед девушкой.
Все время,
пока Борис занят был с Марфенькой, бабушка задумчиво глядела на него, опять припоминала в нем черты матери, но заметила и перемены: убегающую молодость, признаки зрелости, ранние морщины и странный, непонятный ей взгляд, «мудреное» выражение. Прежде, бывало, она так и читала у него на лице, а теперь там было написано много такого, чего она разобрать
не могла.
— Нет,
не ее, а
пока бабушкино, — заметила Татьяна Марковна. —
Пока я жива, она из повиновения
не выйдет.
Что из этого будет — он
не знал, и
пока решил написать Марфенькин портрет масляными красками.
Даст ли ему кто щелчка или дернет за волосы, ущипнет, — он сморщится, и вместо того, чтоб вскочить, броситься и догнать шалуна, он когда-то соберется обернуться и посмотрит рассеянно во все стороны, а тот уж за версту убежал, а он почесывает больное место, опять задумывается,
пока новый щелчок или звонок к обеду
не выведут его из созерцания.
Леонтий обмер, увидя тысячи три волюмов — и старые, запыленные, заплесневелые книги получили новую жизнь, свет и употребление,
пока, как видно из письма Козлова, какой-то Марк чуть было
не докончил дела мышей.
— Ну, мы затеяли с тобой опять старый, бесконечный спор, — сказал Райский, — когда ты оседлаешь своего конька, за тобой
не угоняешься: оставим это
пока. Обращусь опять к своему вопросу: ужели тебе
не хочется никуда отсюда, дальше этой жизни и занятий?
Марина выказала всю данную ей природой ловкость, извиваясь, как змея, бросаясь из угла в угол, прыгая на лавки, на столы, металась к окнам, на печь, даже пробовала в печь: вожжа следовала за ней и доставала повсюду,
пока, наконец, Марина
не попала случайно на дверь.
Пока ветер качал и гнул к земле деревья, столбами нес пыль, метя поля,
пока молнии жгли воздух и гром тяжело, как хохот, катался в небе, бабушка
не смыкала глаз,
не раздевалась, ходила из комнаты в комнату, заглядывала, что делают Марфенька и Верочка, крестила их и крестилась сама, и тогда только успокаивалась, когда туча, истратив весь пламень и треск, бледнела и уходила вдаль.
Все это часто повторялось с ним, повторилось бы и теперь: он ждал и боялся этого. Но еще в нем
не изжили
пока свой срок впечатления наивной среды, куда он попал. Ему еще
пока приятен был ласковый луч солнца, добрый взгляд бабушки, радушная услужливость дворни, рождающаяся нежная симпатия Марфеньки — особенно последнее.
Но опыты над Марфенькой
пока еще
не подвигались вперед, и
не будь она такая хорошенькая, он бы устал давно от бесплодной работы над ее развитием.
— Ни ему, ни мне, никому на свете… помни, Марфенька, это: люби, кто понравится, но прячь это глубоко в душе своей,
не давай воли ни себе, ни ему,
пока… позволит бабушка и отец Василий. Помни проповедь его…
Райский подождал в тени забора,
пока тот перескочил совсем. Он колебался, на что ему решиться, потому что
не знал, вор ли это или обожатель Ульяны Андреевны, какой-нибудь m-r Шарль, — и потому боялся поднять тревогу.
—
Не забудьте.
Пока довольно с меня. Ну-с, что же дальше: «занимают деньги и
не отдают»? — говорил Марк, пряча ассигнации в карман.
— Ну, им и отдайте ваше седло! Сюда
не заносите этих затей:
пока жива,
не позволю. Этак, пожалуй, и до греха недолго: курить станет.
Опенкин за обедом,
пока еще
не опьянел, продолжал чествовать бабушку похвалами, называл Верочку с Марфенькой небесными горлицами, потом, опьяневши, вздыхал, сопел, а после обеда ушел на сеновал спать.
Не знали, бедные, куда деться, как сжаться, краснели, пыхтели и потели,
пока Татьяна Марковна, частию из жалости, частию оттого, что от них в комнате было и тесно, и душно, и «пахло севрюгой», как тихонько выразилась она Марфеньке,
не выпустила их в сад, где они, почувствовав себя на свободе, начали бегать и скакать, только прутья от кустов полетели в стороны, в ожидании,
пока позовут завтракать.
А
пока глупая надежда слепо шепчет: «
Не отчаивайся,
не бойся ее суровости: она молода; если бы кто-нибудь и успел предупредить тебя, то разве недавно, чувство
не могло упрочиться здесь, в доме, под десятками наблюдающих за ней глаз, при этих наростах предрассудков, страхов, старой бабушкиной морали. Погоди, ты вытеснишь впечатление, и тогда…» и т. д. — до тех пор недуг
не пройдет!
— Да, нужно имя — и тогда только я успокоюсь и уеду. Иначе я
не поверю, до тех пор
не поверю,
пока будет тайна…
— Какая? Нил Андреич разбойником назовет, губернатор донесет, и вас возьмут на замечание!.. Перестанемте холопствовать:
пока будем бояться, до тех пор
не вразумим губернаторов…
—
Не шути этим, Борюшка; сам сказал сейчас, что она
не Марфенька!
Пока Вера капризничает без причины, молчит, мечтает одна — Бог с ней! А как эта змея, любовь, заберется в нее, тогда с ней
не сладишь! Этого «рожна» я и тебе,
не только девочкам моим,
не пожелаю. Да ты это с чего взял: говорил, что ли, с ней, заметил что-нибудь? Ты скажи мне, родной, всю правду! — умоляющим голосом прибавила она, положив ему на плечо руку.
Пока Марина ходила спрашивать, что делать с ужином, Егорка, узнав, что никто ужинать
не будет, открыл крышку соусника, понюхал и пальцами вытащил какую-то «штучку» — «попробовать», как объяснил он заставшему его Якову, которого также пригласил отведать.
Этот вечный спор шел с утра до вечера между ними, с промежутками громкого смеха. А когда они были уж очень дружны, то молчали как убитые,
пока тот или другой
не прервет молчания каким-нибудь замечанием, вызывающим непременно противоречие с другой стороны. И пошло опять.
— И я
не спала. Моя-то смиренница ночью приползла ко мне, вся дрожит, лепечет: «Что я наделала, бабушка, простите, простите, беда вышла!» Я испугалась,
не знала, что и подумать… Насилу она могла пересказать: раз пять принималась,
пока кончила.
— Испортить хотите их, — говорила она, — чтоб они нагляделись там «всякого нового распутства», нет, дайте мне прежде умереть. Я
не пущу Марфеньку,
пока она
не приучится быть хозяйкой и матерью!
— Да, соловей, он пел, а мы росли: он нам все рассказал, и
пока мы с Марфой Васильевной будем живы — мы забудем многое, все, но этого соловья, этого вечера, шепота в саду и ее слез никогда
не забудем. Это-то счастье и есть, первый и лучший шаг его — и я благодарю Бога за него и благодарю вас обеих, тебя, мать, и вас, бабушка, что вы обе благословили нас… Вы это сами думаете, да только так, из упрямства,
не хотите сознаться: это нечестно…
Обе принялись целовать ее и успокаивать. Но она наотрез отказалась идти к обеду и к завтраку,
пока все
не перебывали у ней в комнате и
не поздравили по очереди.
— Я тебе сказал, что во мне
не может умереть надежда,
пока я
не знаю, что ты
не свободна, любишь кого-нибудь…
— Позволь мне остаться,
пока ты там… Мы
не будем видеться, я надоедать
не стану! Но я буду знать, где ты, буду ждать,
пока ты успокоишься, и — по обещанию — объяснишь… Ты сейчас сама сказала… Здесь близко, можно перекинуться письмом…
— И мне жаль, Борюшка. Я хотела сама съездить к нему — у него честная душа, он — как младенец! Бог дал ему ученость, да остроты
не дал… закопался в свои книги! У кого он там на руках!.. Да вот что: если за ним нет присмотру, перевези его сюда — в старом доме пусто, кроме Вериной комнаты… Мы его там
пока поместим… Я на случай велела приготовить две комнаты.
— Уничтожь его, — советовал он, —
пока оно цело, ты
не успокоишься…
— Зайдите вот сюда — знаете большой сад — в оранжерею, к садовнику. Я уж говорила ему; выберите понаряднее букет цветов и пришлите мне,
пока Марфенька
не проснулась… Я полагаюсь на ваш вкус…
И жертвы есть, — по мне это
не жертвы, но я назову вашим именем, я останусь еще в этом болоте,
не знаю сколько времени, буду тратить силы вот тут — но
не для вас, а прежде всего для себя, потому что в настоящее время это стало моей жизнью, — и я буду жить,
пока буду счастлив,
пока буду любить.
Он постучал в окно его и, когда тот отворил, велел принести ключ от калитки, выпустить его и
не запирать. Но прежде забежал к себе, взял купленный им porte-bouquet и бросился в оранжерею, к садовнику. Долго стучался он,
пока тот проснулся, и оба вошли в оранжерею.
Но
пока еще обида и долго переносимая пытка заглушали все человеческое в нем. Он злобно душил голос жалости. И «добрый дух» печально молчал в нем.
Не слышно его голоса; тихая работа его остановилась. Бесы вторглись и рвали его внутренность.
— Скорей! я замучаюсь,
пока она
не узнает, а у меня еще много мук… — «И это неглавная!» — подумала про себя. — Дай мне спирт, там где-то… — прибавила она, указывая, где стоял туалет. — А теперь поди… оставь меня… я устала…
Она готовилась
пока разделить с сестрой ее труды — лишь только, так или иначе, выйдет из этой тяжкой борьбы с Марком, которая кончилась наконец недавно,
не победой того или другого, а взаимным поражением и разлукой навсегда.
Например, если б бабушка на полгода или на год отослала ее с глаз долой, в свою дальнюю деревню, а сама справилась бы как-нибудь с своими обманутыми и поруганными чувствами доверия, любви и потом простила, призвала бы ее, но долго еще
не принимала бы ее в свою любовь,
не дарила бы лаской и нежностью,
пока Вера несколькими годами, работой всех сил ума и сердца,
не воротила бы себе права на любовь этой матери — тогда только успокоилась бы она, тогда настало бы искупление или, по крайней мере, забвение, если правда, что «время все стирает с жизни», как утверждает Райский.
Она,
пока Вера хворала, проводила ночи в старом доме, ложась на диване, против постели Веры, и караулила ее сон. Но почти всегда случалось так, что обе женщины, думая подстеречь одна другую, видели, что ни та, ни другая
не спит.
— Я как-нибудь, через брата, или соберусь с силами и сама отвечу на эти письма, дам понять, в каком я положении, отниму всякие надежды на свидание. А теперь мне нужно
пока дать ему знать только, чтоб он
не ходил в беседку и
не ждал напрасно…
От этого у Тушина, тихо,
пока украдкой от него самого, теплился, сквозь горе, сквозь этот хаос чувств, тоски, оскорблений — слабый луч надежды,
не на прежнее, конечно, полное, громадное счастье взаимности, но на счастье
не совсем терять Веру из виду, удержать за собой навсегда ее дружбу и вдалеке когда-нибудь, со временем, усилить ее покойную, прочную симпатию к себе и… и…