Неточные совпадения
Перед окнами маленького домика пестрел на солнце большой цветник, из которого вела дверь во двор, а другая, стеклянная дверь, с большим балконом, вроде веранды, в деревянный жилой
дом.
С другой стороны
дома, обращенной к дворам, ей было видно все, что делается на большом дворе, в людской, в кухне, на сеновале, в конюшне, в погребах. Все это было у ней
перед глазами как на ладони.
Если в
доме есть девицы, то принесет фунт конфект, букет цветов и старается подладить тон разговора под их лета, занятия, склонности, сохраняя утонченнейшую учтивость, смешанную с неизменною почтительностью рыцарей старого времени, не позволяя себе нескромной мысли, не только намека в речи, не являясь
перед ними иначе, как во фраке.
Но «Армида» и две дочки предводителя царствовали наперекор всему. Он попеременно ставил на пьедестал то одну, то другую, мысленно становился на колени
перед ними, пел, рисовал их, или грустно задумывался, или мурашки бегали по нем, и он ходил, подняв голову высоко, пел на весь
дом, на весь сад, плавал в безумном восторге. Несколько суток он беспокойно спал, метался…
Прочими книгами в старом
доме одно время заведовала Вера, то есть брала, что ей нравилось, читала или не читала, и ставила опять на свое место. Но все-таки до книг дотрогивалась живая рука, и они кое-как уцелели, хотя некоторые, постарее и позамасленнее, тронуты были мышами. Вера писала об этом через бабушку к Райскому, и он поручил
передать книги на попечение Леонтия.
Если же вдруг останавливалась над городом и Малиновкой (так звали деревушку Райского) черная туча и разрешалась продолжительной, почти тропической грозой — все робело, смущалось, весь
дом принимал, как будто
перед нашествием неприятеля, оборонительное положение. Татьяна Марковна походила на капитана корабля во время шторма.
— Отчего вы такой? — повторил он в раздумье, останавливаясь
перед Марком, — я думаю, вот отчего: от природы вы были пылкий, живой мальчик.
Дома мать, няньки избаловали вас.
— Она красавица, воспитана в самом дорогом пансионе в Москве. Одних брильянтов тысяч на восемьдесят… Тебе полезно жениться… Взял бы богатое приданое, зажил бы большим
домом, у тебя бы весь город бывал, все бы раболепствовали
перед тобой, поддержал бы свой род, связи… И в Петербурге не ударил бы себя в грязь… — мечтала почти про себя бабушка.
Когда кто приходил посторонний в
дом и когда в прихожей не было ни Якова, ни Егорки, что почти постоянно случалось, и Василиса отворяла двери, она никогда не могла потом сказать, кто приходил. Ни имени, ни фамилии приходившего она
передать никогда не могла, хотя состарилась в городе и знала в лицо последнего мальчишку.
Это особенно усилилось дня за два
перед тем, когда он пришел к ней в старый
дом с Гете, Байроном, Гейне да с каким-то английским романом под мышкой и расположился у ее окна рядом с ней.
— Кто, кто
передал тебе эти слухи, говори! Этот разбойник Марк? Сейчас еду к губернатору. Татьяна Марковна, или мы не знакомы с вами, или чтоб нога этого молодца (он указал на Райского) у вас в
доме никогда не была! Не то я упеку и его, и весь
дом, и вас в двадцать четыре часа куда ворон костей не занашивал…
И постель сделана, все затихло в
доме, Татьяна Марковна наконец очнулась от задумчивости, взглянула на образ, и не стала, как всегда, на колени
перед ним, и не молилась, а только перекрестилась. Тревога превозмогала молитву. Она села на постель и опять задумалась.
Очень просто и случайно. В конце прошлого лета,
перед осенью, когда поспели яблоки и пришла пора собирать их, Вера сидела однажды вечером в маленькой беседке из акаций, устроенной над забором, близ старого
дома, и глядела равнодушно в поле, потом вдаль на Волгу, на горы. Вдруг она заметила, что в нескольких шагах от нее, в фруктовом саду, ветви одной яблони нагибаются через забор.
Проходя мимо часовни, она на минуту остановилась
перед ней. Там было темно. Она, с медленным, затаенным вздохом, пошла дальше, к саду, и шла все тише и тише. Дойдя до старого
дома, она остановилась и знаком головы подозвала к себе Райского.
До света он сидел там, как на угольях, — не от страсти, страсть как в воду канула. И какая страсть устояла бы
перед таким «препятствием»? Нет, он сгорал неодолимым желанием взглянуть Вере в лицо, новой Вере, и хоть взглядом презрения заплатить этой «самке» за ее позор, за оскорбление, нанесенное ему, бабушке, всему
дому, «целому обществу, наконец человеку, женщине!».
«Вот она, „новая жизнь“!» — думала она, потупляя глаза
перед взглядом Василисы и Якова и сворачивая быстро в сторону от Егорки и от горничных. А никто в
доме, кроме Райского, не знал ничего. Но ей казалось, как всем кажется в ее положении, что она читала свою тайну у всех на лице.
— И писем не будете писать, — давал за него ответ Тушин, — потому что их не
передадут. В
дом тоже не придете — вас не примут…
Венчали их в сельской церкви, после обедни в воскресенье, и потом гостям предложен был парадный завтрак в большой зале старого
дома, которую
перед тем за неделю мыли, чистили, скребли, чтоб отпировать в ней в последний раз.
Барыня обнаружила тут свою обычную предусмотрительность, чтобы не перепились ни кучера, ни повара, ни лакеи. Все они были нужны: одни готовить завтрак, другие служить при столе, а третьи — отвезти парадным поездом молодых и всю свиту до переправы через реку.
Перед тем тоже было работы немало. Целую неделю возили приданое за Волгу: гардероб, вещи, множество ценных предметов из старого
дома — словом, целое имущество.
Дома у себя он натаскал глины, накупил моделей голов, рук, ног, торсов, надел фартук и начал лепить с жаром, не спал, никуда не ходил, видясь только с профессором скульптуры, с учениками, ходил с ними в Исакиевский собор, замирая от удивления
перед работами Витали, вглядываясь в приемы, в детали, в эту новую сферу нового искусства.
Неточные совпадения
Мужик я пьяный, ветреный, // В амбаре крысы с голоду // Подохли,
дом пустехонек, // А не взял бы, свидетель Бог, // Я за такую каторгу // И тысячи рублей, // Когда б не знал доподлинно, // Что я
перед последышем // Стою… что он куражится // По воле по моей…»
Молча указывали они на вытянутые в струну
дома свои, на разбитые
перед этими
домами палисадники, на форменные казакины, в которые однообразно были обмундированы все жители до одного, — и трепетные губы их шептали:"Сатана!"
Наконец глуповцы не вытерпели: предводительствуемые излюбленным гражданином Пузановым, они выстроились в каре
перед присутственными местами и требовали к народному суду помощника градоначальника, грозя в противном случае разнести и его самого, и его
дом.
Несмотря на то, что Степан Аркадьич был кругом виноват
перед женой и сам чувствовал это, почти все в
доме, даже нянюшка, главный друг Дарьи Александровны, были на его стороне.
Дома Кузьма
передал Левину, что Катерина Александровна здоровы, что недавно только уехали от них сестрицы, и подал два письма. Левин тут же, в передней, чтобы потом не развлекаться, прочел их. Одно было от Соколова, приказчика. Соколов писал, что пшеницу нельзя продать, дают только пять с половиной рублей, а денег больше взять неоткудова. Другое письмо было от сестры. Она упрекала его за то, что дело ее всё еще не было сделано.