Неточные совпадения
— Я вспомнила в самом деле одну глупость и когда-нибудь расскажу вам. Я была еще
девочкой. Вы увидите, что и у меня были и слезы, и трепет, и краска… et tout се que vous aimez tant! [и все, что вы так любите! (фр.)] Но расскажу с тем, чтобы вы больше о любви, о страстях, о стонах и воплях
не говорили. А теперь пойдемте к тетушкам.
В доме какая радость и мир жили! Чего там
не было? Комнатки маленькие, но уютные, с старинной, взятой из большого дома мебелью дедов, дядей, и с улыбавшимися портретами отца и матери Райского, и также родителей двух оставшихся на руках у Бережковой девочек-малюток.
Марфенька, напротив, беленькая, красненькая и пухленькая
девочка по пятому году. Она часто капризничает и плачет, но
не долго: сейчас же, с невысохшими глазами, уже визжит и смеется.
— Да, правда: мне, как глупой
девочке, было весело смотреть, как он вдруг робел, боялся взглянуть на меня, а иногда, напротив, долго глядел, — иногда даже побледнеет. Может быть, я немного кокетничала с ним, по-детски, конечно, от скуки… У нас было иногда… очень скучно! Но он был, кажется, очень добр и несчастлив: у него
не было родных никого. Я принимала большое участие в нем, и мне было с ним весело, это правда. Зато как я дорого заплатила за эту глупость!..
— Гусенка
не видала? — спросила она у
девочки грудным звонким голосом.
— Согласитесь же отдать всю ветошь и хлам этим милым
девочкам… Я бобыль, мне
не надо, а они будут хозяйками.
Не хотите, отдадим на школы…
Райский немного смутился и поглядывал на Леонтья, что он, а он ничего. Потом он,
не скрывая удивления, поглядел на нее, и удивление его возросло, когда он увидел, что годы так пощадили ее: в тридцать с небольшим лет она казалась если уже
не прежней
девочкой, то только разве расцветшей, развившейся и прекрасно сложившейся физически женщиной.
А она, кажется, всю жизнь, как по пальцам, знает: ни купцы, ни дворня ее
не обманут, в городе всякого насквозь видит, и в жизни своей, и вверенных ее попечению
девочек, и крестьян, и в кругу знакомых — никаких ошибок
не делает, знает, как где ступить, что сказать, как и своим и чужим добром распорядиться! Словом, как по нотам играет!
Она все
девочка, и ни разу
не высказалась в ней даже девица. Быть «девой», по своей здоровой натуре и по простому, почти животному, воспитанию, она решительно
не обещала.
— Верно, влюблены в Марфеньку: недаром портрет пишете! Художники, как лекаря и попы, даром
не любят ничего делать. Пожалуй,
не прочь и того… увлечь
девочку, сыграть какой-нибудь романчик, даже драму…
— И я добра вам хочу. Вот находят на вас такие минуты, что вы скучаете, ропщете; иногда я подкарауливал и слезы. «Век свой одна,
не с кем слова перемолвить, — жалуетесь вы, — внучки разбегутся, маюсь, маюсь весь свой век — хоть бы Бог прибрал меня! Выйдут
девочки замуж, останусь как перст» и так далее. А тут бы подле вас сидел почтенный человек, целовал бы у вас руки, вместо вас ходил бы по полям, под руку водил бы в сад, в пикет с вами играл бы… Право, бабушка, что бы вам…
— Покорно благодарю! Уж
не знаю, соберусь ли я, сама стара, да и через Волгу боюсь ехать. А
девочки мои…
— Ты у меня добрая
девочка, уважаешь каждое слово бабушки…
не то что Верочка…
— Яков, вели Кузьме проводить домой Акима Акимыча! — приказывала бабушка. — И проводи его сам, чтоб он
не ушибся! Ну, прощай, Бог с тобой:
не кричи, ступай,
девочек разбудишь!
Такие
девочки не переводились у Бережковой. Если
девочка вырастала, ее употребляли на другую, серьезную работу, а на ее место брали из деревни другую, на побегушки, для мелких приказаний.
А когда Бережкова уходила или уезжала из дома,
девочка шла к Василисе, влезала на высокий табурет и молча,
не спуская глаз с Василисы, продолжала вязать чулок, насилу одолевая пальцами длинные стальные спицы. Часто клубок вываливался из-под мышки и катился по комнате.
Он правильно заключил, что тесная сфера, куда его занесла судьба, поневоле держала его подолгу на каком-нибудь одном впечатлении, а так как Вера, «по дикой неразвитости», по непривычке к людям или, наконец, он
не знает еще почему,
не только
не спешила с ним сблизиться, но все отдалялась, то он и решил
не давать в себе развиться ни любопытству, ни воображению и показать ей, что она бледная, ничтожная деревенская
девочка, и больше ничего.
Несмотря на данное себе слово
не заниматься ею,
не обращать на нее внимания, а поступать с ней, как с «ничтожной
девочкой», он
не мог отвязаться от мысли о ней.
— Вот, «дай Бог!» девушке — своя воля! Ты
не натолкуй ей еще этого, Борис Павлыч, серьезно прошу тебя! Умен ты, и добрый, и честный, ты
девочкам, конечно, желаешь добра, а иногда брякнешь вдруг — Бог тебя ведает что!
—
Не шути этим, Борюшка; сам сказал сейчас, что она
не Марфенька! Пока Вера капризничает без причины, молчит, мечтает одна — Бог с ней! А как эта змея, любовь, заберется в нее, тогда с ней
не сладишь! Этого «рожна» я и тебе,
не только
девочкам моим,
не пожелаю. Да ты это с чего взял: говорил, что ли, с ней, заметил что-нибудь? Ты скажи мне, родной, всю правду! — умоляющим голосом прибавила она, положив ему на плечо руку.
Этот атлет по росту и силе, по-видимому
не ведающий никаких страхов и опасностей здоровяк, робел перед красивой, слабой
девочкой, жался от ее взглядов в угол, взвешивал свои слова при ней, очевидно сдерживал движения, караулил ее взгляд,
не прочтет ли в нем какого-нибудь желания, боялся,
не сказать бы чего-нибудь неловко,
не промахнуться,
не показаться неуклюжим.
— Это такое важное дело, Марья Егоровна, — подумавши, с достоинством сказала Татьяна Марковна, потупив глаза в пол, — что вдруг решить я ничего
не могу. Надо подумать и поговорить тоже с Марфенькой. Хотя
девочки мои из повиновения моего
не выходят, но все я принуждать их
не могу…
— Что ваша совесть говорит вам? — начала пилить Бережкова, — как вы оправдали мое доверие? А еще говорите, что любите меня и что я люблю вас — как сына! А разве добрые дети так поступают? Я считала вас скромным, послушным, думала, что вы сбивать с толку бедную
девочку не станете, пустяков ей
не будете болтать…
Марфенька обошла каждую избу, прощалась с бабами, ласкала ребятишек, двум из них вымыла рожицы, некоторым матерям дала ситцу на рубашонки детям, да двум
девочкам постарше на платья и две пары башмаков, сказав, чтоб
не смели ходить босоногие по лужам.
— Да,
не правда ли? я знала! Могла ли удержать, в своих слабых сетях бедная
девочка… une nullite, cette pauvre petite fille, qui n’a que sa figure?.. [ничтожество, жалкая
девочка, у которой нет ничего, кроме хорошенькой внешности?.. (фр.)] Ни опытности, ни блеска, дикая!..
Неточные совпадения
И нарочно посмотрите на детей: ни одно из них
не похоже на Добчинского, но все, даже
девочка маленькая, как вылитый судья.
С ребятами, с дево́чками // Сдружился, бродит по лесу… // Недаром он бродил! // «Коли платить
не можете, // Работайте!» — А в чем твоя // Работа? — «Окопать // Канавками желательно // Болото…» Окопали мы… // «Теперь рубите лес…» // — Ну, хорошо! — Рубили мы, // А немчура показывал, // Где надобно рубить. // Глядим: выходит просека! // Как просеку прочистили, // К болоту поперечины // Велел по ней возить. // Ну, словом: спохватились мы, // Как уж дорогу сделали, // Что немец нас поймал!
— Ах, какой вздор! — продолжала Анна,
не видя мужа. — Да дайте мне ее,
девочку, дайте! Он еще
не приехал. Вы оттого говорите, что
не простит, что вы
не знаете его. Никто
не знал. Одна я, и то мне тяжело стало. Его глаза, надо знать, у Сережи точно такие же, и я их видеть
не могу от этого. Дали ли Сереже обедать? Ведь я знаю, все забудут. Он бы
не забыл. Надо Сережу перевести в угольную и Mariette попросить с ним лечь.
Когда они вошли,
девочка в одной рубашечке сидела в креслице у стола и обедала бульоном, которым она облила всю свою грудку.
Девочку кормила и, очевидно, с ней вместе сама ела девушка русская, прислуживавшая в детской. Ни кормилицы, ни няни
не было; они были в соседней комнате, и оттуда слышался их говор на странном французском языке, на котором они только и могли между собой изъясняться.
— Ну, хорошо, хорошо. Погоди еще, и ты придешь к этому. Хорошо, как у тебя три тысячи десятин в Каразинском уезде, да такие мускулы, да свежесть, как у двенадцатилетней
девочки, — а придешь и ты к нам. Да, так о том, что ты спрашивал: перемены нет, но жаль, что ты так давно
не был.