Неточные совпадения
— Вы оттого и не знаете жизни, не ведаете чужих скорбей:
кому что нужно, зачем мужик обливается потом, баба жнет в нестерпимый зной — все оттого, что вы не любили! А любить, не страдая — нельзя. Нет! — сказал он, — если б лгал ваш язык, не солгали
бы глаза, изменились
бы хоть на минуту эти краски. А глаза ваши говорят, что вы как будто вчера родились…
—
Кому ты это говоришь! — перебил Райский. — Как будто я не знаю! А я только и во сне, и наяву вижу, как
бы обжечься. И если б когда-нибудь обжегся неизлечимою страстью, тогда
бы и женился на той… Да нет: страсти — или излечиваются, или, если неизлечимы, кончаются не свадьбой. Нет для меня мирной пристани: или горение, или — сон и скука!
Вокруг его не было никого,
кто направил
бы эти жадные порывы любознательности в определенную колею.
Он сохранял всегда учтивость и сдержанность в словах и жестах, как
бы с
кем близок ни был.
Тит Никоныч любил беседовать с нею о том, что делается в свете,
кто с
кем воюет, за что; знал, отчего у нас хлеб дешев и что
бы было, если б его можно было возить отвсюду за границу. Знал он еще наизусть все старинные дворянские домы, всех полководцев, министров, их биографии; рассказывал, как одно море лежит выше другого; первый уведомит, что выдумали англичане или французы, и решит, полезно ли это или нет.
Это было более торжественное шествие бабушки по городу. Не было человека, который
бы не поклонился ей. С иными она останавливалась поговорить. Она называла внуку всякого встречного, объясняла, проезжая мимо домов,
кто живет и как, — все это бегло, на ходу.
— Вот что значит Олимп! — продолжал он. — Будь вы просто женщина, не богиня, вы
бы поняли мое положение, взглянули
бы в мое сердце и поступили
бы не сурово, а с пощадой, даже если б я был вам совсем чужой. А я вам близок. Вы говорите, что любите меня дружески, скучаете, не видя меня… Но женщина бывает сострадательна, нежна, честна, справедлива только с тем,
кого любит, и безжалостна ко всему прочему. У злодея под ножом скорее допросишься пощады, нежели у женщины, когда ей нужно закрыть свою любовь и тайну.
Там кто-то бездействует у окна, с пенковой трубкой, и когда
бы кто ни прошел, всегда сидит он — с довольным, ничего не желающим и нескучающим взглядом.
«Что это такое, что же это!.. Она, кажется, добрая, — вывел он заключение, — если б она только смеялась надо мной, то пуговицы
бы не пришила. И где она взяла ее? Кто-нибудь из наших потерял!»
— Егорка
бы проводил! — шептала она, — сидела
бы дома —
кто просил!
Но, несмотря на страсть к танцам, ждет с нетерпением лета, поры плодов, любит, чтобы много вишен уродилось и арбузы вышли большие, а яблоков народилось
бы столько, как ни у
кого в садах.
— И я добра вам хочу. Вот находят на вас такие минуты, что вы скучаете, ропщете; иногда я подкарауливал и слезы. «Век свой одна, не с
кем слова перемолвить, — жалуетесь вы, — внучки разбегутся, маюсь, маюсь весь свой век — хоть
бы Бог прибрал меня! Выйдут девочки замуж, останусь как перст» и так далее. А тут
бы подле вас сидел почтенный человек, целовал
бы у вас руки, вместо вас ходил
бы по полям, под руку водил
бы в сад, в пикет с вами играл
бы… Право, бабушка, что
бы вам…
— Вот как:
кто ж ему позволит выгнать! Что, если
бы все помещики походили на тебя!
«Странно, как мне знаком этот прозрачный взгляд! — думал он, — таков бывает у всех женщин, когда они обманывают! Она меня усыпляет… Что
бы это значило? Уж в самом деле не любит ли она? У ней только и речи, чтоб „не стеснять воли“. Да нет…
кого здесь!..»
Дружба ее не дошла еще до того, чтоб она поверила ему если не тайны свои, так хоть обратилась
бы к его мнению, к авторитету его опытности в чем-нибудь, к его дружбе, наконец сказала
бы ему, что ее занимает,
кто ей нравится,
кто нет.
«Надо узнать, от
кого письмо, во что
бы то ни стало, — решил он, — а то меня лихорадка бьет. Только лишь узнаю, так успокоюсь и уеду!» — сказал он и пошел к ней тотчас после чаю.
«Или страсть подай мне, — вопил он бессонный, ворочаясь в мягких пуховиках бабушки в жаркие летние ночи, — страсть полную, в которой я мог
бы погибнуть, — я готов, — но с тем, чтобы упиться и захлебнуться ею, или скажи решительно, от
кого письмо и
кого ты любишь, давно ли любишь, невозвратно ли любишь — тогда я и успокоюсь, и вылечусь. Вылечивает безнадежность!»
—
Кто, я? — спросила бабушка. — Пусть
бы она оставила свою гордость и доверилась бабушке: может быть, хватило
бы ума и на другую систему.
— Какой вздор вы говорите — тошно слушать! — сказала она, вдруг обернувшись к нему и взяв его за руки. — Ну
кто его оскорбляет? Что вы мне мораль читаете! Леонтий не жалуется, ничего не говорит… Я ему отдала всю жизнь, пожертвовала собой: ему покойно, больше ничего не надо, а мне-то каково без любви! Какая
бы другая связалась с ним!..
— Ты, мой батюшка, что! — вдруг всплеснув руками, сказала бабушка, теперь только заметившая Райского. — В каком виде! Люди, Егорка! — да как это вы угораздились сойтись? Из какой тьмы кромешной! Посмотри, с тебя течет, лужа на полу! Борюшка! ведь ты уходишь себя! Они домой ехали, а тебя
кто толкал из дома? Вот — охота пуще неволи! Поди, поди переоденься, — да рому к чаю! — Иван Иваныч! — вот и вы пошли
бы с ним… Да знакомы ли вы? Внук мой, Борис Павлыч Райский — Иван Иваныч Тушин!..
— А что ж делать? Вот, чтоб этого не терпеть, — говорила бабушка, стороной глядя на Веру, — и надо
бы было этой Кунигунде спроситься у тех,
кто уже пожил и знает, что значит страсти.
— Я боюсь,
кто храпит. Если б знала прежде, так
бы…
— Сам знаю, что глупо спрашивать, а хочется знать. Кажется, я
бы… Ах, Вера, Вера, —
кто же даст тебе больше счастья, нежели я? Почему же ты ему веришь, а мне нет? Ты меня судила так холодно, так строго, а
кто тебе сказал, что тот,
кого ты любишь, даст тебе счастья больше, нежели на полгода? — Почему ты веришь?
«Пошлю завтра ящик», — думал Райский и послал, — между прочим, потому, что «ведь просит тот, у
кого нет… — говорил он, — богатый не попросил
бы».
«Хоть
бы красоты ее пожалел… пожалела… пожалело…
кто? зачем? за что?» — думал он и невольно поддавался мистическому влечению верить каким-то таинственным, подготовляемым в человеческой судьбе минутам, сближениям, встречам, наводящим человека на роковую идею, на мучительное чувство, на преступное желание, нужное зачем-то, для цели, неведомой до поры до времени самому человеку, от которого только непреклонно требуется борьба.
Я не спросил
бы даже —
кого.
— Если б вы умели понять ее, — остановил его Тушин, — то давно
бы знали, что она из тех,
кому «объяснять» нечего и «советовать» нельзя. А колебать «бабушкину мораль» я не нахожу нужным, потому что разделяю эту мораль.
И — пожалуй — засмеялись
бы над тем,
кто вздумал
бы серьезно настаивать на необходимости развития и разлития правил в общественной массе и обращении их в принципы — так же настоятельно и неотложно, как, например, на необходимости неотложного построения железных дорог.
Если скульптура изменит мне (Боже сохрани! я не хочу верить: слишком много говорит за), я сам казню себя, сам отыщу того, где
бы он ни был —
кто первый усомнился в успехе моего романа (это — Марк Волохов), и торжественно скажу ему: да, ты прав: я — неудачник!