Неточные совпадения
Вера умна, но он опытнее ее
и знает жизнь. Он может остеречь ее от грубых ошибок, научить распознавать ложь
и истину, он будет работать, как мыслитель
и как художник; этой жажде свободы даст пищу: идеи добра,
правды,
и как художник вызовет в ней внутреннюю красоту на свет! Он угадал бы ее судьбу, ее урок жизни
и…
и… вместе бы исполнил его!
Чтобы уже довершить над собой победу, о которой он, надо
правду сказать, хлопотал из всех сил, не спрашивая себя только, что кроется под этим рвением: искреннее ли намерение оставить
Веру в покое
и уехать или угодить ей, принести «жертву», быть «великодушным», — он обещал бабушке поехать с ней с визитами
и даже согласился появиться среди ее городских гостей, которые приедут в воскресенье «на пирог».
Видишь ли,
Вера, как прекрасна страсть, что даже один след ее кладет яркую печать на всю жизнь,
и люди не решаются сознаться в
правде — то есть что любви уже нет, что они были в чаду, не заметили, прозевали ее, упиваясь,
и что потом вся жизнь их окрашена в те великолепные цвета, которыми горела страсть!..
— Не шути этим, Борюшка; сам сказал сейчас, что она не Марфенька! Пока
Вера капризничает без причины, молчит, мечтает одна — Бог с ней! А как эта змея, любовь, заберется в нее, тогда с ней не сладишь! Этого «рожна» я
и тебе, не только девочкам моим, не пожелаю. Да ты это с чего взял: говорил, что ли, с ней, заметил что-нибудь? Ты скажи мне, родной, всю
правду! — умоляющим голосом прибавила она, положив ему на плечо руку.
Он охмелел от письма, вытвердил его наизусть —
и к нему воротилась уверенность к себе,
вера в
Веру, которая являлась ему теперь в каком-то свете
правды, чистоты, грации, нежности.
Потом опять бросался к
Вере, отыскивая там луча чистоты,
правды, незараженных понятий, незлоупотребленного чувства, красоты души
и тела, нераздельно-истинной красоты!
Пробегая мысленно всю нить своей жизни, он припоминал, какие нечеловеческие боли терзали его, когда он падал, как медленно вставал опять, как тихо чистый дух будил его, звал вновь на нескончаемый труд, помогая встать, ободряя, утешая, возвращая ему
веру в красоту
правды и добра
и силу — подняться, идти дальше, выше…
Он это видел, гордился своим успехом в ее любви,
и тут же падал, сознаваясь, что, как он ни бился развивать
Веру, давать ей свой свет, но кто-то другой, ее
вера, по ее словам, да какой-то поп из молодых, да Райский с своей поэзией, да бабушка с моралью, а еще более — свои глаза, свой слух, тонкое чутье
и женские инстинкты, потом воля — поддерживали ее силу
и давали ей оружие против его
правды,
и окрашивали старую, обыкновенную жизнь
и правду в такие здоровые цвета, перед которыми казалась
и бледна,
и пуста,
и фальшива,
и холодна — та
правда и жизнь, какую он добывал себе из новых, казалось бы — свежих источников.
Иногда, в этом безусловном рвении к какой-то новой
правде, виделось ей только неуменье справиться с старой
правдой, бросающееся к новой, которая давалась не опытом
и борьбой всех внутренних сил, а гораздо дешевле, без борьбы
и сразу, на основании только слепого презрения ко всему старому, не различавшего старого зла от старого добра,
и принималась на
веру от не проверенных ничем новых авторитетов, невесть откуда взявшихся новых людей — без имени, без прошедшего, без истории, без прав.
А он требовал не только честности,
правды, добра, но
и веры в свое учение, как требует ее другое учение, которое за нее обещает — бессмертие в будущем
и, в залог этого обещания, дает
и в настоящем просимое всякому, кто просит, кто стучится, кто ищет.
Вера не шла, боролась —
и незаметно мало-помалу перешла сама в активную роль: воротить
и его на дорогу уже испытанного добра
и правды, увлечь, сначала в
правду любви, человеческого, а не животного счастья, а там
и дальше, в глубину ее
веры, ее надежд!..
Все слышали, что
Вера Васильевна больна,
и пришли наведаться. Татьяна Марковна объявила, что
Вера накануне прозябла
и на два дня осталась в комнате, а сама внутренне страдала от этой лжи, не зная, какая
правда кроется под этой подложной болезнью,
и даже не смела пригласить доктора, который тотчас узнал бы, что болезни нет, а есть моральное расстройство, которому должна быть причина.
Например, если б бабушка на полгода или на год отослала ее с глаз долой, в свою дальнюю деревню, а сама справилась бы как-нибудь с своими обманутыми
и поруганными чувствами доверия, любви
и потом простила, призвала бы ее, но долго еще не принимала бы ее в свою любовь, не дарила бы лаской
и нежностью, пока
Вера несколькими годами, работой всех сил ума
и сердца, не воротила бы себе права на любовь этой матери — тогда только успокоилась бы она, тогда настало бы искупление или, по крайней мере, забвение, если
правда, что «время все стирает с жизни», как утверждает Райский.
Вера слушала в изумлении, глядя большими глазами на бабушку, боялась верить, пытливо изучала каждый ее взгляд
и движение, сомневаясь, не героический ли это поступок, не великодушный ли замысел — спасти ее, падшую, поднять? Но молитва, коленопреклонение, слезы старухи, обращение к умершей матери… Нет, никакая актриса не покусилась бы играть в такую игру, а бабушка — вся
правда и честность!
Стало быть, ей,
Вере, надо быть бабушкой в свою очередь, отдать всю жизнь другим
и путем долга, нескончаемых жертв
и труда, начать «новую» жизнь, непохожую на ту, которая стащила ее на дно обрыва… любить людей,
правду, добро…
«А отчего у меня до сих пор нет ее портрета кистью? — вдруг спросил он себя, тогда как он, с первой же встречи с Марфенькой, передал полотну ее черты, под влиянием первых впечатлений,
и черты эти вышли говорящи, „в портрете есть
правда, жизнь, верность во всем… кроме плеча
и рук“, — думал он. А портрета
Веры нет; ужели он уедет без него!.. Теперь ничто не мешает, страсти у него нет, она его не убегает… Имея портрет, легче писать
и роман: перед глазами будет она, как живая…
Он касался кистью зрачка на полотне, думал поймать
правду —
и ловил
правду чувства, а там, в живом взгляде
Веры, сквозит еще что-то, какая-то спящая сила. Он клал другую краску, делал тень —
и как ни бился, — но у него выходили ее глаза
и не выходило ее взгляда.
— Мое горе не должно беспокоить вас,
Вера Васильевна. Оно — мое. Я сам напросился на него, а вы только смягчили его. Вон вы вспомнили обо мне
и писали, что вам хочется видеть меня: ужели это
правда?
— Что ты затеваешь? Боже тебя сохрани! Лучше не трогай! Ты станешь доказывать, что это неправда,
и, пожалуй, докажешь. Оно
и не мудрено, стоит только справиться, где был Иван Иванович накануне рожденья Марфеньки. Если он был за Волгой, у себя, тогда люди спросят, где же
правда!.. с кем она в роще была? Тебя Крицкая видела на горе одного, а
Вера была…
— За ним потащилась Крицкая; она заметила, что Борюшка взволнован… У него вырвались какие-то слова о Верочке… Полина Карповна приняла их на свой счет. Ей, конечно, не поверили — знают ее —
и теперь добираются
правды, с кем была
Вера, накануне рождения, в роще… Со дна этого проклятого обрыва поднялась туча
и покрыла всех нас…
и вас тоже.
— Надо сказать, что было:
правду. Вам теперь, — решительно заключила Татьяна Марковна, — надо прежде всего выгородить себя: вы были чисты всю жизнь, таким должны
и остаться… А мы с
Верой, после свадьбы Марфеньки, тотчас уедем в Новоселово, ко мне, навсегда… Спешите же к Тычкову
и скажите, что вас не было в городе накануне
и, следовательно, вы
и в обрыве быть не могли…
— Я сказал бы Тычкову, — да не ему, я с ним
и говорить не хочу, а другим, — что я был в городе, потому что это —
правда: я не за Волгой был, а дня два пробыл у приятеля здесь —
и сказал бы, что я был накануне… в обрыве — хоть это
и не
правда, — с
Верой Васильевной…
— Иван Иванович! — сказала она с упреком, — за кого вы нас считаете с
Верой? Чтобы заставить молчать злые языки, заглушить не сплетню, а горькую
правду, — для этого воспользоваться вашей прежней слабостью к ней
и великодушием?
И потом, чтоб всю жизнь — ни вам, ни ей не было покоя! Я не ожидала этого от вас!..
Как ни велика была надежда Татьяны Марковны на дружбу
Веры к нему
и на свое влияние на нее, но втайне у ней возникали некоторые опасения. Она рассчитывала на послушание
Веры — это
правда, но не на слепое повиновение своей воле. Этого она
и не хотела
и не взялась бы действовать на волю.
Неточные совпадения
Правда, что легкость
и ошибочность этого представления о своей
вере смутно чувствовалась Алексею Александровичу,
и он знал, что когда он, вовсе не думая о том, что его прощение есть действие высшей силы, отдался этому непосредственному чувству, он испытал больше счастья, чем когда он, как теперь, каждую минуту думал, что в его душе живет Христос
и что, подписывая бумаги, он исполняет Его волю; но для Алексея Александровича было необходимо так думать, ему было так необходимо в его унижении иметь ту, хотя бы
и выдуманную, высоту, с которой он, презираемый всеми, мог бы презирать других, что он держался, как за спасение, за свое мнимое спасение.
— Мы — бога во Христе отрицаемся, человека же — признаем!
И был он, Христос, духовен человек, однако — соблазнил его Сатана,
и нарек он себя сыном бога
и царем
правды. А для нас — несть бога, кроме духа! Мы — не мудрые, мы — простые. Мы так думаем, что истинно мудр тот, кого люди безумным признают, кто отметает все
веры, кроме
веры в духа. Только дух — сам от себя, а все иные боги — от разума, от ухищрений его,
и под именем Христа разум же скрыт, — разум церкви
и власти.
— Помилуйте, вы хотите послушания
и мистицизма. Согласитесь в том, что, например, христианская
вера послужила лишь богатым
и знатным, чтобы держать в рабстве низший класс, не
правда ли?
—
Правда, вы не мне рассказывали; но вы рассказывали в компании, где
и я находился, четвертого года это дело было. Я потому
и упомянул, что рассказом сим смешливым вы потрясли мою
веру, Петр Александрович. Вы не знали о сем, не ведали, а я воротился домой с потрясенною
верой и с тех пор все более
и более сотрясаюсь. Да, Петр Александрович, вы великого падения были причиной! Это уж не Дидерот-с!
Теперь, видите сами, часто должно пролетать время так, что
Вера Павловна еще не успеет подняться, чтобы взять ванну (это устроено удобно, стоило порядочных хлопот: надобно было провести в ее комнату кран от крана
и от котла в кухне;
и правду сказать, довольно много дров выходит на эту роскошь, но что ж, это теперь можно было позволить себе? да, очень часто
Вера Павловна успевает взять ванну
и опять прилечь отдохнуть, понежиться после нее до появления Саши, а часто, даже не чаще ли, так задумывается
и заполудремлется, что еще не соберется взять ванну, как Саша уж входит.