Сам хозяин, однако, смотрел на убранство своего кабинета так холодно и рассеянно, как будто
спрашивал глазами: «Кто сюда натащил и наставил все это?» От такого холодного воззрения Обломова на свою собственность, а может быть, и еще от более холодного воззрения на тот же предмет слуги его, Захара, вид кабинета, если осмотреть там все повнимательнее, поражал господствующею в нем запущенностью и небрежностью.
«Что ж это? — с ужасом думала она. — Ужели еще нужно и можно желать чего-нибудь? Куда же идти? Некуда! Дальше нет дороги… Ужели нет, ужели ты совершила круг жизни? Ужели тут все… все…» — говорила душа ее и чего-то не договаривала… и Ольга с тревогой озиралась вокруг, не узнал бы, не подслушал бы кто этого шепота души…
Спрашивала глазами небо, море, лес… нигде нет ответа: там даль, глубь и мрак.
Неточные совпадения
— Дайте руку, — сказал доктор, взял пульс и закрыл на минуту
глаза. — А кашель есть? —
спросил он.
Мать осыпала его страстными поцелуями, потом осмотрела его жадными, заботливыми
глазами, не мутны ли глазки,
спросила, не болит ли что-нибудь, расспросила няньку, покойно ли он спал, не просыпался ли ночью, не метался ли во сне, не было ли у него жару? Потом взяла его за руку и подвела его к образу.
— Чего тебе? — грозно
спросил Обломов, вдруг открыв оба
глаза.
— Вы любите Андрея? —
спросил ее Обломов и погрузил напряженный, испытующий взгляд в ее
глаза.
Молодая, наивная, почти детская усмешка ни разу не показалась на губах, ни разу не взглянула она так широко, открыто,
глазами, когда в них выражался или вопрос, или недоумение, или простодушное любопытство, как будто ей уж не о чем
спрашивать, нечего знать, нечему удивляться!
— Что ж, роман? —
спросила она и подняла на него
глаза, чтоб посмотреть, с каким лицом он станет лгать.
— У вас ячмень совсем прошел? —
спросила она, глядя ему прямо в правый
глаз.
— Я ничего не подозреваю; я сказала вам вчера, что я чувствую, а что будет через год — не знаю. Да разве после одного счастья бывает другое, потом третье, такое же? —
спрашивала она, глядя на него во все
глаза. — Говорите, вы опытнее меня.
Он не поверил и отправился сам. Ольга была свежа, как цветок: в
глазах блеск, бодрость, на щеках рдеют два розовые пятна; голос так звучен! Но она вдруг смутилась, чуть не вскрикнула, когда Обломов подошел к ней, и вся вспыхнула, когда он
спросил: «Как она себя чувствует после вчерашнего?»
— Уж не Сонечка ли? —
спросил Обломов, с неподвижными от ужаса
глазами.
— А говорил с братом хозяйки? Приискал квартиру? —
спросила она потом, не поднимая
глаз.
— Кто ж вам позволит? Уж не спать ли вы собираетесь? —
спрашивала она, строго поглядев ему попеременно в один
глаз, потом в другой.
— Я же-нюсь! На ком? — с ужасом
спросил Обломов, пожирая Захара изумленными
глазами.
Он накрепко наказал Захару не сметь болтать с Никитой и опять
глазами проводил последнего до калитки, а Анисье погрозил пальцем, когда она показала было нос из кухни и что-то хотела
спросить Никиту.
— Что ж ты делал эти дни? —
спросила она, в первый раз оглядывая
глазами комнату. — У тебя нехорошо: какие низенькие комнаты! Окна маленькие, обои старые… Где ж еще у тебя комнаты?
Отчего по ночам, не надеясь на Захара и Анисью, она просиживала у его постели, не спуская с него
глаз, до ранней обедни, а потом, накинув салоп и написав крупными буквами на бумажке: «Илья», бежала в церковь, подавала бумажку в алтарь, помянуть за здравие, потом отходила в угол, бросалась на колени и долго лежала, припав головой к полу, потом поспешно шла на рынок и с боязнью возвращалась домой, взглядывала в дверь и шепотом
спрашивала у Анисьи...
Она молча приняла обязанности в отношении к Обломову, выучила физиономию каждой его рубашки, сосчитала протертые пятки на чулках, знала, какой ногой он встает с постели, замечала, когда хочет сесть ячмень на
глазу, какого блюда и по скольку съедает он, весел он или скучен, много спал или нет, как будто делала это всю жизнь, не
спрашивая себя, зачем, что такое ей Обломов, отчего она так суетится.
Она слушает неподвижно, но не проронит слова, не пропустит ни одной черты. Он замолчит, она еще слушает,
глаза еще
спрашивают, и он на этот немой вызов продолжает высказываться с новой силой, с новым увлечением.