Неточные совпадения
Аммос Федорович. Я
думаю, Антон Антонович,
что здесь тонкая и больше политическая причина. Это значит вот
что: Россия… да… хочет вести войну, и министерия-то, вот видите, и подослала чиновника, чтобы узнать, нет ли где измены.
Я
думал,
что пожар, ей-богу!
Городничий. Ну,
что? Как вы
думаете об этом?
Почтмейстер. А
что думаю? война с турками будет.
Хлестаков. Ты растолкуй ему сурьезно,
что мне нужно есть. Деньги сами собою… Он
думает,
что, как ему, мужику, ничего, если не поесть день, так и другим тоже. Вот новости!
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я
думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)
Что это за жаркое? Это не жаркое.
Хлестаков. Сделайте милость, садитесь. Я теперь вижу совершенно откровенность вашего нрава и радушие, а то, признаюсь, я уж
думал,
что вы пришли с тем, чтобы меня… (Добчинскому.)Садитесь.
Хлестаков. Нет, батюшка меня требует. Рассердился старик,
что до сих пор ничего не выслужил в Петербурге. Он
думает,
что так вот приехал да сейчас тебе Владимира в петлицу и дадут. Нет, я бы послал его самого потолкаться в канцелярию.
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но, верите ли,
что, даже когда ложишься спать, все
думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я буду спокоен в сердце.
Вы, может быть,
думаете,
что я только переписываю; нет, начальник отделения со мной на дружеской ноге.
Хлестаков. Да, и в журналы помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже не помню. И всё случаем: я не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь».
Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это,
что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
Бобчинский (Добчинскому). Вот это, Петр Иванович, человек-то! Вот оно,
что значит человек! В жисть не был в присутствии такой важной персоны, чуть не умер со страху. Как вы
думаете, Петр Иванович, кто он такой в рассуждении чина?
Бобчинский. А я так
думаю,
что генерал-то ему и в подметки не станет! а когда генерал, то уж разве сам генералиссимус. Слышали: государственный-то совет как прижал? Пойдем расскажем поскорее Аммосу Федоровичу и Коробкину. Прощайте, Анна Андреевна!
Городничий. И не рад,
что напоил. Ну
что, если хоть одна половина из того,
что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу:
что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право,
чем больше
думаешь… черт его знает, не знаешь,
что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Анна Андреевна. Ну
что, скажи: к твоему барину слишком, я
думаю, много ездит графов и князей?
Осип. Да, хорошее. Вот уж на
что я, крепостной человек, но и то смотрит, чтобы и мне было хорошо. Ей-богу! Бывало, заедем куда-нибудь: «
Что, Осип, хорошо тебя угостили?» — «Плохо, ваше высокоблагородие!» — «Э, — говорит, — это, Осип, нехороший хозяин. Ты, говорит, напомни мне, как приеду». — «А, —
думаю себе (махнув рукою), — бог с ним! я человек простой».
Хлестаков. О нет, к
чему это? (Немного
подумав.)А впрочем, пожалуй.
Городничий.
Что, Анна Андреевна? а?
Думала ли ты что-нибудь об этом? Экой богатый приз, канальство! Ну, признайся откровенно: тебе и во сне не виделось — просто из какой-нибудь городничихи и вдруг; фу-ты, канальство! с каким дьяволом породнилась!
Городничий. Ну, в Питере так в Питере; а оно хорошо бы и здесь.
Что, ведь, я
думаю, уже городничество тогда к черту, а, Анна Андреевна?
Городничий. Ведь оно, как ты
думаешь, Анна Андреевна, теперь можно большой чин зашибить, потому
что он запанибрата со всеми министрами и во дворец ездит, так поэтому может такое производство сделать,
что со временем и в генералы влезешь. Как ты
думаешь, Анна Андреевна: можно влезть в генералы?
Городничий.
Что, голубчики, как поживаете? как товар идет ваш?
Что, самоварники, аршинники, жаловаться? Архиплуты, протобестии, надувалы мирские! жаловаться?
Что, много взяли? Вот,
думают, так в тюрьму его и засадят!.. Знаете ли вы, семь чертей и одна ведьма вам в зубы,
что…
«Ах, боже мой!» —
думаю себе и так обрадовалась,
что говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот какое счастие Анне Андреевне!» «Ну, —
думаю себе, — слава богу!» И говорю ему: «Я так восхищена,
что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! —
думаю себе.
И я теперь живу у городничего, жуирую, волочусь напропалую за его женой и дочкой; не решился только, с которой начать, —
думаю, прежде с матушки, потому
что, кажется, готова сейчас на все услуги.
Аммос Федорович. Вот тебе на! (Вслух).Господа, я
думаю,
что письмо длинно. Да и черт ли в нем: дрянь этакую читать.
Неточные совпадения
— А потому терпели мы, //
Что мы — богатыри. // В том богатырство русское. // Ты
думаешь, Матренушка, // Мужик — не богатырь? // И жизнь его не ратная, // И смерть ему не писана // В бою — а богатырь! // Цепями руки кручены, // Железом ноги кованы, // Спина… леса дремучие // Прошли по ней — сломалися. // А грудь? Илья-пророк // По ней гремит — катается // На колеснице огненной… // Все терпит богатырь!
И точно: час без малого // Последыш говорил! // Язык его не слушался: // Старик слюною брызгался, // Шипел! И так расстроился, //
Что правый глаз задергало, // А левый вдруг расширился // И — круглый, как у филина, — // Вертелся колесом. // Права свои дворянские, // Веками освященные, // Заслуги, имя древнее // Помещик поминал, // Царевым гневом, Божиим // Грозил крестьянам, ежели // Взбунтуются они, // И накрепко приказывал, // Чтоб пустяков не
думала, // Не баловалась вотчина, // А слушалась господ!
Не так ли, благодетели?» // — Так! — отвечали странники, // А про себя
подумали: // «Колом сбивал их,
что ли, ты // Молиться в барский дом?..» // «Зато, скажу не хвастая, // Любил меня мужик!
Крестьяне мало
думали, // Дав отдохнуть священнику, // Они с поклоном молвили: // «
Что скажешь нам еще?»
Не тем ли
думал взять, //
Что борода лопатою?