Неточные совпадения
—
Только разворуют, толку
не будет.
Всем Хитровым рынком заправляли двое городовых — Рудников и Лохматкин.
Только их пудовых кулаков действительно боялась «шпана», а «деловые ребята» были с обоими представителями власти в дружбе и, вернувшись с каторги или бежав из тюрьмы, первым делом шли к ним на поклон. Тот и другой знали в лицо всех преступников, приглядевшись к ним за четверть века своей несменяемой службы. Да и никак
не скроешься от них: все равно свои донесут, что в такую-то квартиру вернулся такой-то.
Он считался даже у беглых каторжников справедливым, и поэтому
только не был убит, хотя бит и ранен при арестах бывал
не раз. Но
не со злобы его ранили, а
только спасая свою шкуру. Всякий свое дело делал: один ловил и держал, а другой скрывался и бежал.
Иногда бывали обходы, но это была
только видимость обыска: окружат дом, где поспокойнее, наберут «шпаны», а «крупные» никогда
не попадались.
Окна от грязи
не пропускали света, и
только одно окно «шланбоя», с белой занавеской, было светлее других.
— Хочешь, сниму кандалы,
только дай слово
не бежать.
И
только Советская власть одним постановлением Моссовета смахнула эту
не излечимую при старом строе язву и в одну неделю в 1923 году очистила всю площадь с окружающими ее вековыми притонами, в несколько месяцев отделала под чистые квартиры недавние трущобы и заселила их рабочим и служащим людом.
И чего-чего
только не наврет такой «странник» темным купчихам, чего
только не всучит им для спасения души! Тут и щепочка от гроба Господня, и кусочек лестницы, которую праотец Иаков во сне видел, и упавшая с неба чека от колесницы Ильи-пророка.
Милиция, окружив дома, предложила немедленно выселяться, предупредив, что выход свободный, никто задержан
не будет, и дала несколько часов сроку, после которого «будут приняты меры».
Только часть нищих-инвалидов была оставлена в одном из надворных флигелей «Румянцевки»…
Потом сошелся с карманниками, стал «работать» на Сухаревке и по вагонам конки, но сам в карманы никогда
не лазил, а
только был «убегалой», то есть ему передавали кошелек, а он убегал.
Настоящих сыщиков до 1881 года
не было, потому что сыскная полиция как учреждение образовалась
только в 1881 году.
У него в доме никто
не бывал: принимал
только в сенях.
В преклонных годах умер Смолин бездетным. Пережила его
только черепаха. При описи имущества, которое в то время, конечно,
не все в опись попало, найдено было в его спальне два ведра золотых и серебряных часов, цепочек и портсигаров.
Если
не найдется нужный том какого-нибудь разрозненного сочинения,
только закажи, к другому воскресенью достанут.
Несколько воскресений между антикварами
только и слышалось, что лучшие вещи уже распроданы, что наследники нуждаются в деньгах и уступают за бесценок, но это
не помогло сухаревцам укупить «на грош пятаков».
Эти приемы всегда имели успех: и сконфуженный студент, и горемыка-мать, и купчиха уступали свои вещи за пятую часть стоимости,
только видавший виды чиновник равнодушно твердит свое да еще заступается за других, которых маклаки собираются обжулить. В конце концов, он продает свой собачий воротник за подходящую цену, которую ему дают маклаки, чтобы
только он «
не отсвечивал».
— У меня
только в лавку зайди,
не надо, да купит! Уговорю!.. — скажет хороший «зазывала». И действительно уговорит.
В такую
только ночь и можно идти спокойно по этому бульвару,
не рискуя быть ограбленным, а то и убитым ночными завсегдатаями, выходящими из своих трущоб в грачевских переулках и Арбузовской крепости, этого громадного бывшего барского дома, расположенного на бульваре.
У некоторых шулеров и составителей игры имелись при таких заведениях сокровенные комнаты, «мельницы», тоже самого последнего разбора, предназначенные специально для обыгрывания громил и разбойников, которые
только в такие трущобы являлись для удовлетворения своего азарта совершенно спокойно, зная, что здесь
не будет никого чужого.
— Обещались, Владимир Алексеевич, а вот в газете-то что написали? Хорошо, что никто внимания
не обратил, прошло пока… А ведь как ясно — Феньку все знают за полковницу, а барона по имени-отчеству целиком назвали,
только фамилию другую поставили, его ведь вся полиция знает, он даже прописанный. Главное вот барон…
— Экономия: внизу в вагоне пятак, а здесь, на свежем воздухе, три копейки… И
не из экономии я езжу здесь, а вот из-за нее… — И погрозил дымящейся сигарищей. — Именно эти сигары
только и курю… Три рубля вагон, полтора рубля грядка, да-с, — клопосдохс, настоящий империал, потому что
только на империале конки и курить можно…
Не хотите ли сделаться империалистом? — предлагает мне сигару.
— И талант у вас есть, и сцену знаете,
только мне свое имя вместе с другим ставить неудобно. К нашему театру пьеса тоже
не подходит.
В Богословском (Петровском) переулке с 1883 года открылся театр Корша. С девяти вечера отовсюду поодиночке начинали съезжаться извозчики, становились в линию по обеим сторонам переулка, а
не успевшие занять место вытягивались вдоль улицы по правой ее стороне, так как левая была занята лихачами и парными «голубчиками», платившими городу за эту биржу крупные суммы. «Ваньки», желтоглазые погонялки — эти извозчики низших классов, а также кашники, приезжавшие в столицу
только на зиму, платили «халтуру» полиции.
После обеда, когда гурманы переваривали пищу, а игроки усаживались за карты, любители «клубнички» слушали певиц, торговались с Анной Захаровной и, когда хор уезжал, мчались к «Яру» на лихачах и парных «голубчиках», биржа которых по ночам была у Купеческого клуба. «Похищение сабинянок» из клуба
не разрешалось, и певицам можно было уезжать со своими поклонниками
только от «Яра».
А если приглашался какой-нибудь особенно почтенный гость, то он
только молча дивился и своего суждения иметь
не мог.
Но однажды за столом завсегдатаев появился такой гость, которому даже повар
не мог сделать ни одного замечания, а
только подобострастно записывал то, что гость говорил.
Даже постоянно серьезных братьев Ляпиных он умел рассмешить. Братья Ляпины
не пропускали ни одного обеда. «Неразлучники» — звали их. Было у них еще одно прозвание — «чет и нечет», но оно забылось, его помнили
только те, кто знал их молодыми.
Из-под соломы
не было видно даже поперечного гранитного тротуара, который,
только для своего удобства, Ляпины провели в Купеческий клуб от своего подъезда.
Многие студенты завидовали ляпинцам — туда попадали
только счастливцы: всегда полно, очереди
не дождешься.
Была у Жукова еще аллегорическая картина «После потопа», за которую совет профессоров присудил ему первую премию в пятьдесят рублей, но деньги выданы
не были, так как Жуков был вольнослушателем, а премии выдавались
только штатным ученикам. Он тогда был в классе профессора Савицкого, и последний о нем отзывался так...
В назначенный день к семи часам вечера приперла из «Ляпинки» артель в тридцать человек. Швейцар в ужасе, никого
не пускает. Выручила появившаяся хозяйка дома, и княжеский швейцар в щегольской ливрее снимал и развешивал такие пальто и полушубки, каких вестибюль и
не видывал.
Только места для калош остались пустыми.
Немало вышло из учеников С. И. Грибкова хороших художников. Время от времени он их развлекал, устраивал по праздникам вечеринки, где водка и пиво
не допускались, а
только чай, пряники, орехи и танцы под гитару и гармонию. Он сам на таких пирушках до поздней ночи сидел в кресле и радовался, как гуляет молодежь.
— Ведь это же Дубровский, пушкинский Дубровский!
Только разбойником
не был, а вся его жизнь была, как у Дубровского, — и красавец, и могучий, и талантливый, и судьба его такая же!
За работу Н. И. Струнникову Брокар денег
не давал, а
только платил за него пятьдесят рублей в училище и содержал «на всем готовом». А содержал так: отвел художнику в сторожке койку пополам с рабочим, — так двое на одной кровати и спали, и кормил вместе со своей прислугой на кухне. Проработал год Н. И. Струнников и пришел к Брокару...
Воспитание в детстве было получить негде, а образование Училище живописи
не давало, программа общеобразовательных предметов была слаба, да и смотрели на образование, как на пустяки, — были уверены, что художнику нужна
только кисть, а образование — вещь второстепенная.
Только немногим удавалось завоевать свое место в жизни. Счастьем было для И. Левитана с юных дней попасть в кружок Антона Чехова. И. И. Левитан был беден, но старался по возможности прилично одеваться, чтобы быть в чеховском кружке, также в то время бедном, но талантливом и веселом. В дальнейшем через знакомых оказала поддержку талантливому юноше богатая старуха Морозова, которая его даже в лицо
не видела. Отвела ему уютный, прекрасно меблированный дом, где он и написал свои лучшие вещи.
Это было самое прибыльное занятие, и за летнее время ученики часто обеспечивали свое существование на целую зиму. Ученики со средствами уезжали в Крым, на Кавказ, а кто и за границу, но таких было слишком мало. Все, кто
не скапливал за лето каких-нибудь грошовых сбережений, надеялись
только на продажу своих картин.
Все пьяным-пьяно, все гудит, поет, ругается…
Только в левом углу за буфетом тише — там идет игра в ремешок, в наперсток… И никогда еще никто в эти игры
не выигрывал у шулеров, а все-таки по пьяному делу играют… Уж очень просто.
И здесь в эти примитивные игры проигрывают все, что есть: и деньги, и награбленные вещи, и пальто, еще тепленькое,
только что снятое с кого-нибудь на Цветном бульваре. Около играющих ходят барышники-портяночники, которые скупают тут же всякую мелочь, все же ценное и крупное поступает к самому «Сатане» — так зовут нашего хозяина, хотя его никогда никто в лицо
не видел. Всем делом орудуют буфетчик и два здоровенных вышибалы — они же и скупщики краденого.
Они выплывают во время уж очень крупных скандалов и бьют направо и налево, а в помощь им всегда становятся завсегдатаи — «болдохи», которые дружат с ними, как с нужными людьми, с которыми «дело делают» по сбыту краденого и пользуются у них приютом, когда опасно ночевать в ночлежках или в своих «хазах». Сюда же никакая полиция никогда
не заглядывала, разве
только городовые из соседней будки, да и то с самыми благими намерениями — получить бутылку водки.
И притом дальше общего зала
не ходили, а зал
только парадная половина «Ада».
Там, где в болоте по ночам раздавалось кваканье лягушек и неслись вопли ограбленных завсегдатаями трактира, засверкали огнями окна дворца обжорства, перед которым стояли день и ночь дорогие дворянские запряжки, иногда еще с выездными лакеями в ливреях. Все на французский манер в угоду требовательным клиентам сделал Оливье —
только одно русское оставил: в ресторане
не было фрачных лакеев, а служили московские половые, сверкавшие рубашками голландского полотна и шелковыми поясами.
Около прилавка хлопочут, расхваливают товар и бесперебойно врут приказчики в засаленных долгополых поддевках и заскорузлых фартуках. На поясе у них — целый ассортимент ножей, которые чистятся
только на ночь. Чистота была здесь
не в моде.
Так с крысами ничего поделать и
не могли, пока один из охотнорядцев, Грачев,
не нашел, наконец, способ избавиться от этих хищников. И вышло это
только благодаря Жадаеву.
После революции лавки Охотного ряда были снесены начисто, и вместо них поднялось одиннадцатиэтажное здание гостиницы «Москва»;
только и осталось от Охотного ряда, что два древних дома на другой стороне площади. Сотни лет стояли эти два дома, покрытые грязью и мерзостью, пока комиссия по «Старой Москве»
не обратила на них внимание, а Музейный отдел Главнауки
не приступил к их реставрации.
От трактира Тестова осталась
только в двух-трех залах старинная мебель, а все остальное и
не узнаешь! Даже стены другие стали.
— Время такое-с, все разъехамшись… Во всем коридоре одна
только Языкова барыня… Кто в парк пошел, кто на бульваре сидит… Ко сну прибудут, а теперь еще солнце
не село.
После этого
только началась ловля «червонных валетов», но Шпейера так и
не нашли.
Вся Москва об этом молчала, знал
только один фельетонист «Современных известий», Пастухов, но с него Долгоруков взял клятву, что он никогда
не заикнется об этом деле.
И сколько десятков раз приходилось выскакивать им на чествование генералов! Мало ли их «проследует» за день на Тверскую через площадь! Многие генералы издали махали рукой часовому, что, мол,
не надо вызванивать, но были и любители, особенно офицеры,
только что произведенные в генералы, которые тешили свое сердце и нарочно лишний раз проходили мимо гауптвахты, чтобы важно откозырять выстроившемуся караулу.