Неточные совпадения
—
А райские сады Фофан так устраивал: возьмет да и развесит провинившихся матросов в веревочных мешках по реям… Висим и болтаемся… Это первое наказание у него было. Я болтался-болтался как мышь на нитке…
Ну, привык, ничего — заместо качели, только скрюченный сидишь, неудобно малость.
И мигнул боцману.
Ну, сразу за здраю-желаю полсотни горячих всыпали. Дело привычное, я и глазом не моргнул, отмолчался. Понравилось Фофану. Встаю, обеими руками, согнувшись, подтягиваю штаны,
а он мне...
А потом и давай меня по вантам, как кошку, гонять.
Ну, дело знакомое, везде первым марсовым был, понравился… С час гонял —
а мне что! Похвалил меня Фофан и гаркнул...
— На что книжка? Все равно забудешь… Да и нетрудно забыть — слова мудреные, дикие… Озеро называется Манасаровар,
а реки — Пенджаб, что значит пятиречье… Слова тебе эти трудны,
а вот ты припомни: пиджак и мы на самоваре.
Ну, не забудешь?
— Окаянный, как это они тебя переворачивают?
А ну-ка еще!..
—
Ну, это ты брось. Поедем домой. Покажись дома,
а там поезжай куда хочешь. Держать тебя не буду. Ведь ты и без всякого вида живешь?
—
Ну и оставь его товарищам на пропой души. Добром помянут.
А пока пойдем в магазин купить платье.
— Ка-ак?..
А ну-ка, скажи еще… Я недослышал…
—
А ну-ка, ребята, играй четвертой роте.
—
Ну, ребята, начинай,
а я считать буду, — обратился Ярилов к двум ефрейторам, стоявшим с пучками по обе стороны Орлова.
— Что теперь! Вот тогда бы вы посмотрели, что было. У нас в учебном полку по тысяче палок всыпали… Привяжут к прикладам, да на ружьях и волокут полумертвого сквозь строй,
а все бей! Бывало, тихо ударишь, пожалеешь человека,
а сзади капральный чирк мелом по спине, — значит, самого вздуют. Взять хоть наше дело, кантонистское, закон был такой: девять забей насмерть, десятого живым представь.
Ну, и представляли, выкуют. Ах, как меня пороли!
—
Ну, ладно, погрейся,
а я покурю.
—
А ну-ка табачку носового, вспомни дедушку Мосолова, Луку с Петром, попадью с ведром!
— Новый дядька!
А ну-ка еще!.. еще!..
— Погоди. Я тебя обещал есть выучить… Дело просто. Это называется бутерброд, стало быть, хлеб внизу
а печенка сверху. Язык — орган вкуса. Так ты вот до сей поры зря жрал,
а я тебя выучу, век благодарен будешь,
а других уму-разуму научишь. Вот как: возьми да переверни, клади бутерброд не хлебом на язык,
а печенкой. Ну-ка!
— С лета. Упали как-то,
ну и стали.
А ты понимаешь в часах-то?
—
Ну, паря.
А ты бы наши-то посмотрел…
— Здесь все друг другу чужие, пока не помрут…
А отсюда живы редко выходят. Работа легкая, часа два-три утром, столько же вечером, кормят сытно,
а тут тебе и конец…
Ну эта легкая-то работа и манит всякого… Мужик сюда мало идет, вреды боится,
а уж если идет какой, так либо забулдыга, либо пропоец… Здесь больше отставной солдат работает али никчемушный служащий, что от дела отбился. Кому сунуться некуда… С голоду да с холоду… Да наш брат, гиляй бездомный, который, как медведь, любит летом волю,
а зимой нору…
— Все, брательник, так думают.
А как пойдут колики да завалы, от хлеба отобьет — другое запоешь…
Ну да ладно, об этом подумаем… Ужо увидим.
—
А ты вот што: ежели хошь дружить со мной, так не трави меня, не спрашивай, кто да что, да как, да откеля… Я того, брательник, не люблю…
Ну, понял? Ты, я вижу, молодой да умный… Может, я с тобой с первым и балакаю.
Ну, понял?
—
Ну вот, оба Иванычи! — и как-то нутром засмеялся. — Ведь я тебя не спрашиваю, кто ты, да что ты?
А нешто я не вижу, что твое место не здесь… Мое так здесь, я свое отхватал, будя. Понял?
Бывалый человек этот старик Суслик — и тоже, кроме сказок, живого слова не добьешься.
А зато как рассказывал! Старую-престарую сказку,
ну хоть о Бабе-Яге расскажет,
а выходит что-то новое. Чего-чего тут не приплетет он!
—
Ну нет, я не Лавруша уж,
а Ваня, Ваняга…
—
Ну и я не барин,
а Алеша… Алексей Иванов…
С нами жил еще любимый подручный Орлова — Ноздря. Неуклюжий, сутулый, ноги калмыцкие — колесом, глаза безумные, нос кверху глядит,
а из-под вывороченных ноздрей усы щетиной торчат. Всегда молчит и только приказания Орлова исполняет. У него только два ответа на все: «ну-к што ж» и «ладно».
—
Ну, Ваняга, сделано, я сейчас оттуда на челночишке… Жулябу и Басашку с товаром оставил на Свиной Крепи,
а сам за тобой: надо косовушку, в челноке насилу перевезли все.
— Потом, — продолжал Карганов, — все-таки я его доколотил. Можете себе представить, год прошел,
а вдруг опять Хаджи-Мурат со своими абреками появился, и сказал мне командир: «Ты его упустил, ты его и лови, ты один его в лицо знаешь»…
Ну и теперь я не пойму, как он тогда жив остался! Долго я его искал, особый отряд джигитов для него был назначен, одним таким отрядом командовал я,
ну нашел. Вот за него тогда это и получил, — указал он на Георгия.
Ну, и в убыток сработал: пожаришко всего на пятнадцать строк, на семьдесят пять копеек,
а два рубля лихачу отдал!
— Сейчас я получил сведение, что в Орехово-Зуеве, на Морозовской фабрике, был вчера пожар, сгорели в казарме люди,
а хозяева и полиция заминают дело, чтоб не отвечать и не платить пострадавшим. Вали сейчас на поезд, разузнай досконально все, перепиши поименно погибших и пострадавших… да смотри, чтоб точно все.
Ну да ты сделаешь… вот тебе деньги, и никому ни слова…
— Там уже есть такие, найдутся,
а то расходы-то какие будут фабрике, ежели не докажут поджога…
Ну,
а как ваш полковник поживает?
— Вот оно что,
ну ловко вы меня поддели… нет, что уж… только, пожалуйста, меня не пропишите, как будто мы с вами не видались, сделайте милость, сами понимаете, дело подначальное,
а у меня семья, дети, пожалейте.
—
Ну заварили вы кашу. Сейчас один из моих агентов вернулся… Рабочие никак не успокоятся,
а фабрикантам в копеечку влетит… приехал сам прокурор судебной палаты на место… Сам ведет строжайшее следствие… За укрывательство кое-кто из властей арестован, потребовал перестройки казармы и улучшения быта рабочих, сам говорил с рабочими, и это только успокоило их. Дело будет разбираться во Владимирском суде.
—
Ну, «Светит, да не греет», — с серьезным видом предлагает Бурлак,
а губа смеется.
—
А ты не догадался? Ведь Александр III коронуется…
А разве его к царствованию готовили? Он занимает место умершего брата цесаревича Николая…
Ну, понял?
—
Ну вот видишь, ты не смекнул,
а я додумался…