Неточные совпадения
Старик Бушо не любил
меня и
считал пустым шалуном за то, что
я дурно приготовлял уроки, он часто говаривал: «Из вас ничего не выйдет», но когда заметил мою симпатию к его идеям régicides, [цареубийственным (фр.).] он сменил гнев на милость, прощал ошибки и рассказывал эпизоды 93 года и как он уехал из Франции, когда «развратные и плуты» взяли верх. Он с тою же важностию, не улыбаясь, оканчивал урок, но уже снисходительно говорил...
Она была лет пять старше
меня, но так мала ростом и моложава, что ее можно было еще
считать моей ровесницей.
Ни в каком случае он не
считал ни на кого, и
я не помню, чтоб он к кому-нибудь обращался с значительной просьбой.
Я потому остановился на этой характеристике, что сначала
я был обманут этими господами и в самом деле
считал их несколько получше других; что вовсе не так…
«Ну, говорит, куда же ты их денешь, сам
считай — лекарю два, военному приемщику два, письмоводителю, ну, там на всякое угощение все же больше трех не выйдет, — так ты уж остальные
мне додай, а
я постараюсь уладить дельце».
Это наконец им надоело и оскорбило их,
меня стали
считать гордым, насмешником, и дружба барышень заметно стыла — хотя в одиночку каждая пробовала на
мне самые опасные взгляды свои.
Но так как деньги мои, а ты не
счел нужным сообразоваться с моей волей, то и объявляю тебе, что
я к твоему прежнему окладу, тысяче рублей серебром в год, не прибавлю ни копейки».
Поль-Луи Курье уже заметил в свое время, что палачи и прокуроры становятся самыми вежливыми людьми. «Любезнейший палач, — пишет прокурор, — вы
меня дружески одолжите, приняв на себя труд, если вас это не обеспокоит, отрубить завтра утром голову такому-то». И палач торопится отвечать, что «он
считает себя счастливым, что такой безделицей может сделать приятное г. прокурору, и остается всегда готовый к его услугам — палач». А тот — третий, остается преданным без головы.
—
Я так мало придаю важности делу, что совсем не
считаю нужным скрывать, что
я писал об этом, и прибавлю, к кому — к моему отцу.
Я заметил очень хорошо, что в нем боролись два чувства, он понял всю несправедливость дела, но
считал обязанностью директора оправдать действие правительства; при этом он не хотел передо
мной показать себя варваром, да и не забывал вражду, которая постоянно царствовала между министерством и тайной полицией.
Помня знаменитое изречение Талейрана,
я не старался особенно блеснуть усердием и занимался делами, насколько было нужно, чтоб не получить замечания или не попасть в беду. Но в моем отделении было два рода дел, на которые
я не
считал себя вправе смотреть так поверхностно, это были дела о раскольниках и злоупотреблении помещичьей власти.
Я же всегда уважал красоту и
считал ее талантом, силой.
Влияние Грановского на университет и на все молодое поколение было огромно и пережило его; длинную светлую полосу оставил он по себе.
Я с особенным умилением смотрю на книги, посвященные его памяти бывшими его студентами, на горячие, восторженные строки об нем в их предисловиях, в журнальных статьях, на это юношески прекрасное желание новый труд свой примкнуть к дружеской тени, коснуться, начиная речь, до его гроба,
считать от него свою умственную генеалогию.
Он, вероятно, заметил, что открытие это не принесло
мне особенного удовольствия, и потому
счел нужным рассказать
мне, вроде извинения, историю о потере носа и его восстановлении.
— За гостеприимство Парижа
я заплатил сто тысяч франков — и потому
считал себя почти сквитавшимся.
Простите
мне, любезный Маццини, и откровенность, и длину моего письма и не переставайте ни любить
меня немного, ни
считать человеком, преданным вашему делу, — но тоже преданным и своим убеждениям».
Одним утром горничная наша, с несколько озабоченным видом, сказала
мне, что русский консул внизу и спрашивает, могу ли
я его принять.
Я до того уже
считал поконченными мои отношения с русским правительством, что сам удивился такой чести и не мог догадаться, что ему от
меня надобно.
Я действительно не знаю, возможно ли было скромнее и проще отвечать; но у нас так велика привычка к рабскому молчанию, что и это письмо консул в Ницце
счел чудовищно дерзким, да, вероятно, и сам Орлов, также.
Остаться у них
я не мог; ко
мне вечером хотели приехать Фази и Шаллер, бывшие тогда в Берне;
я обещал, если пробуду еще полдня, зайти к Фогтам и, пригласивши меньшего брата, юриста, к себе ужинать, пошел домой. Звать старика так поздно и после такого дня
я не
счел возможным. Но около двенадцати часов гарсон, почтительно отворяя двери перед кем-то, возвестил нам: «Der Herr Professor Vogt», —
я встал из-за стола и пошел к нему навстречу.
В этом еще нет беды, думал
я, но,
считая себя все же несостоятельным судьей, замолчал.
Вы увидите наш путь по общей полемике, и вам надобно будет держаться его;
я уверен, что
мне никогда не придется поправлять ваши мнения;
я это
счел бы величайшим несчастием, скажу откровенно, весь успех журнала зависит от нашего согласия.
Он знал, что его
считали за человека мало экспансивного, и, услышав от Мишле о несчастии, постигшем мою мать и Колю, он написал
мне из С.-Пелажи между прочим: «Неужели судьба еще и с этой стороны должна добивать нас?
Я вас люблю и глубоко ношу вас здесь, в этой груди, которую так многие
считают каменной».
Неточные совпадения
Еще подбавил Филюшка… // И всё тут! Не годилось бы // Жене побои мужнины //
Считать; да уж сказала
я: // Не скрою ничего!
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала
я, // За дело принялась. // Три года, так
считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
Милон. Это его ко
мне милость. В мои леты и в моем положении было бы непростительное высокомерие
считать все то заслуженным, чем молодого человека ободряют достойные люди.
Стародум(один). Он, конечно, пишет ко
мне о том же, о чем в Москве сделал предложение.
Я не знаю Милона; но когда дядя его мой истинный друг, когда вся публика
считает его честным и достойным человеком… Если свободно ее сердце…
Стародум. Ему многие смеются.
Я это знаю. Быть так. Отец мой воспитал
меня по-тогдашнему, а
я не нашел и нужды себя перевоспитывать. Служил он Петру Великому. Тогда один человек назывался ты, а не вы. Тогда не знали еще заражать людей столько, чтоб всякий
считал себя за многих. Зато нонче многие не стоят одного. Отец мой у двора Петра Великого…