Неточные совпадения
— Я это больше для солдата и
сделал, вы
не знаете,
что такое наш солдат — ни малейшего попущения
не следует допускать, но поверьте, я умею различать людей — позвольте вас спросить, какой несчастный случай…
— Нет,
не то чтоб повальные, а так, мрут, как мухи; жиденок,
знаете, эдакой чахлый, тщедушный, словно кошка ободранная,
не привык часов десять месить грязь да есть сухари — опять чужие люди, ни отца, ни матери, ни баловства; ну, покашляет, покашляет, да и в Могилев. И скажите,
сделайте милость,
что это им далось,
что можно с ребятишками
делать?
Срочные занятия окончены; он предоставлен себе, его
не ведут, но он
не знает,
что ему
делать.
— Жаль,
что это прежде мы
не знали, впрочем, если
что можно
сделать, граф
сделает, я ему передам наш разговор. Из Петербурга во всяком случае вас вышлют.
— Я просила вас сюда зайти, чтоб сказать вам,
что я на старости лет дурой сделалась; наобещала вам, да ничего и
не сделала;
не спросясь броду-то, и
не надобно соваться в воду,
знаете, по мужицкой пословице. Говорила вчера с Орловым об вашем деле, и
не ждите ничего…
Да и «благословенный» Александр умер.
Не зная,
что будет далее, эти изверги
сделали последнее усилие и добрались до виновного; его, разумеется, приговорили к кнуту. Середь торжества следопроизводителей пришел приказ Николая отдать их под суд и остановить все дело.
— Друг мой, я скажу тебе правду; может, это самолюбие, эгоизм, сумасшествие, но я чувствую, вижу,
что не могу развлечь тебя; тебе скучно, — я понимаю это, я оправдываю тебя, но мне больно, больно, и я плачу. Я
знаю,
что ты меня любишь,
что тебе меня жаль, но ты
не знаешь, откуда у тебя тоска, откуда это чувство пустоты, ты чувствуешь бедность твоей жизни — и в самом деле,
что я могу
сделать для тебя?
Ротшильд
не делает нищего-ирландца свидетелем своего лукулловского обеда, он его
не посылает наливать двадцати человекам Clos de Vougeot с подразумеваемым замечанием,
что если он нальет себе, то его прогонят как вора. Наконец, ирландец тем уже счастливее комнатного раба,
что он
не знает, какие есть мягкие кровати и пахучие вины.
Мы Европу все еще
знаем задним числом; нам всем мерещатся те времена, когда Вольтер царил над парижскими салонами и на споры Дидро звали, как на стерлядь; когда приезд Давида Юма в Париж
сделал эпоху, и все контессы, виконтессы ухаживали за ним, кокетничали с ним до того,
что другой баловень, Гримм, надулся и нашел это вовсе
не уместным.
Грановский и мы еще кой-как с ними ладили,
не уступая начал; мы
не делали из нашего разномыслия личного вопроса. Белинский, страстный в своей нетерпимости, шел дальше и горько упрекал нас. «Я жид по натуре, — писал он мне из Петербурга, — и с филистимлянами за одним столом есть
не могу… Грановский хочет
знать, читал ли я его статью в „Москвитянине“? Нет, и
не буду читать; скажи ему,
что я
не люблю ни видеться с друзьями в неприличных местах, ни назначать им там свидания».
— Мне объявлен приказ ехать через три дня. Так как я
знаю,
что министр у вас имеет право высылать,
не говоря причины и
не делая следствия, то я и
не стану ни спрашивать, почему меня высылают, ни защищаться; но у меня есть, сверх собственного дома…
Мне хотелось показать ему,
что я очень
знаю,
что делаю,
что имею свою положительную цель, а потому хочу иметь положительное влияние на журнал; принявши безусловно все то,
что он писал о деньгах, я требовал, во-первых, права помещать статьи свои и
не свои, во-вторых, права заведовать всею иностранною частию, рекомендовать редакторов для нее, корреспондентов и проч., требовать для последних плату за помещенные статьи; это может показаться странным, но я могу уверить,
что «National» и «Реформа» открыли бы огромные глаза, если б кто-нибудь из иностранцев смел спросить денег за статью.
Трудно людям,
не видавшим ничего подобного, — людям, выросшим в канцеляриях, казармах и передней, понять подобные явления — «флибустьер», сын моряка из Ниццы, матрос, повстанец… и этот царский прием!
Что он
сделал для английского народа?.. И добрые люди ищут, ищут в голове объяснения, ищут тайную пружину. «В Англии удивительно, с каким плутовством умеет начальство устроивать демонстрации… Нас
не проведешь — Wir, wissen, was wir wissen [Мы
знаем,
что знаем (нем.).] — мы сами Гнейста читали!»
В наш век все это делается просто людьми, а
не аллегориями; они собираются в светлых залах, а
не во «тьме ночной», без растрепанных фурий, а с пудреными лакеями; декорации и ужасы классических поэм и детских пантомим заменены простой мирной игрой — в крапленые карты, колдовство — обыденными коммерческими проделками, в которых честный лавочник клянется, продавая какую-то смородинную ваксу с водкой,
что это «порт», и притом «олд-порт***», [старый портвейн, «Три звездочки» (англ.).]
зная,
что ему никто
не верит, но и процесса
не сделает, а если
сделает, то сам же и будет в дураках.
С ним-то в воскресенье вечером, 17 апреля, явились заговорщики в Стаффорд Гауз и возле комнаты, где Гарибальди спокойно сидел,
не зная ни того,
что он так болен, ни того,
что он едет, ел виноград, — сговаривались,
что делать.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я
не хочу после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и
не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он за ней волочится, а он просто тебе
делает гримасу, когда ты отвернешься.
Да объяви всем, чтоб
знали:
что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, —
что выдает дочь свою
не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого,
что и на свете еще
не было,
что может все
сделать, все, все, все!
Городничий (с неудовольствием).А,
не до слов теперь!
Знаете ли,
что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери?
Что? а?
что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ…
Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай тебе еще награду за это? Да если б
знали, так бы тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его
не тронь. «Мы, говорит, и дворянам
не уступим». Да дворянин… ах ты, рожа!
Городничий (
делая Бобчинскому укорительный знак, Хлестакову).Это-с ничего. Прошу покорнейше, пожалуйте! А слуге вашему я скажу, чтобы перенес чемодан. (Осипу.)Любезнейший, ты перенеси все ко мне, к городничему, — тебе всякий покажет. Прошу покорнейше! (Пропускает вперед Хлестакова и следует за ним, но, оборотившись, говорит с укоризной Бобчинскому.)Уж и вы!
не нашли другого места упасть! И растянулся, как черт
знает что такое. (Уходит; за ним Бобчинский.)
Почтмейстер.
Знаю,
знаю… Этому
не учите, это я
делаю не то чтоб из предосторожности, а больше из любопытства: смерть люблю
узнать,
что есть нового на свете. Я вам скажу,
что это преинтересное чтение. Иное письмо с наслажденьем прочтешь — так описываются разные пассажи… а назидательность какая… лучше,
чем в «Московских ведомостях»!