Неточные совпадения
Газеты были полны корреспонденциями о его самоотверженной, гуманной деятельности, и имя его
не только гремело в медицинских кружках, но было известно всей грамотной России
не как врача, но,
что гораздо почетнее как «друга человечества».
Вскоре он совершенно перестал слушать графа,
только что окончившего какую-то пикантную историю с известной артисткой и перешедшего к
не менее пикантному приключению одной светской львицы, приключению, которое составляло злобу дня петербургских гостиных.
Караулов знал, впрочем,
что Владимир Петрович мог проявить и
не такое самопожертвование, но
только на словах, которые и оставались словами.
— Зачем, зачем… — взволнованно перебил его Федор Дмитриевич. — Поверь мне,
что такое предложение будет
только истолковано в смысле недостаточности чувства… А этого женщина
не прощает…
— Я постараюсь возродиться, а ее возрождать нечего… Мне
только надо возвысить до нее себя! — восторженно воскликнул Белавин. — Повторяю, я обожаю мою невесту и чувствую,
что мне ничего
не будет стоить отказаться от надоевшего мне прошлого, со всеми его соблазнительными грешками и мимолетными наслаждениями и сделаться верным мужем и любящим отцом…
Положим, она
только что вышла из института, это было ее первое заграничное путешествие, со школьной скамьи она перешла прямо в дом своей тетки, купчихи Ольги Ивановны Зуевой — она
не торгует ничем, ее муж был коммерсант на европейскую ногу, ворочал миллионными подрядами и даже вращался среди сановников и титулованных лиц по разным комитетам, отсюда и знакомство с Зуевой княгини Лидской…
— Ну это пройдет… Поверь мне,
что богатство
не так страшно, как бедность… Нужно
только быть достойным его… Богачу прощается его богатство, если он сумеет сделать из него хорошее употребление.
— Слова мудреца, дружище! — воскликнул Владимир Петрович
не без некоторой, впрочем, иронии. — Жаль
только то,
что мудрецы никогда
не в состоянии показать пример, как надо пользоваться состоянием, по простой причине,
что не имеют его…
То,
что супруги жили душа в душу и Тихон Захарович
не только ничего
не скрывал от Ольги Ивановны, но даже посвящал ее в малейшие подробности своих дел, принесло свою пользу.
— Вот брюссельские кружева… Они великолепны… Но они предназначены, увы, для того, чтобы похоронить твое сердце… — приговаривала она. — Хорошо еще,
что брак — могила, из которой можно воскреснуть, но
только не для того, чтобы возвратиться к жене…
— Граф, ваш муж, совсем пьян… — начала незнакомка, — и лезет ко мне. Я бы лично против этого ничего
не имела, так как это значило бы
только вспомнить прошлое,
что для всякой женщины легче, нежели начинать сначала. Но у меня явилась мысль, сделав счастливым сегодня графа, осчастливить еще одного человека.
— Я сожалею, — продолжала она, —
что вынуждена вам сказать,
что вы меня жестоко обидели… Вы сами сознались в этом, хотя довольно поздно, но я готова принять ваше извинение… Дайте мне
только несколько дней, чтобы прийти в себя и все забыть… Все,
что вы можете сделать для меня, — это
не напоминать мне об этом страшном эпизоде, чуть
не разъединившем нас на первом году нашего супружества…
Надо кроме того заметить,
что, обсуждая происшествие, молодая графиня невольно искала и находила
не только смягчающие, но подчас даже оправдывающие обстоятельства для ее мужа.
Графиня вела себя,
что называется, «молодцом», и роды
не только совершились благополучно, и от них
не пострадала красота молодой женщины, но напротив — она сделалась еще прекраснее.
Он ожидал от этого послания всего, но
не того
только,
что оно в себе заключало.
Эта всеобъемлющая природа была предметом его изучения — поднять хотя бы на одну линию завесу с того,
чего еще
не постигли великие умы, дать человечеству еще лишние доказательства его невежества и ничтожества перед высшей силой, управляющей миром, и этим возбудить в нем парения к небу — вот цель ученого-естествоиспытателя, независимо от того, применяет ли он свои знания к извлечению из этой природы средств для врачевания больного человеческого организма, или же
только наблюдает теоретически законы природы в их проявлениях в окружающем его мире.
Он хорошо понимал,
что свиданья с нею
только усугубляли его сердечное горе и увеличивали пагубное для него чувство, но он
не в силах был противиться жажде этого мучительного наслаждения.
Граф Владимир Петрович Белавин, наконец, кончил чуть ли
не десятую пикантную историю из жизни светского и полусветского Петербурга и тут
только заметил,
что на лице его друга далеко
не выражается особого внимания и интереса ко всем его россказням.
— Конечно… — ответил он, выпуская изо рта тоненькое колечко дыма, — славу называют дымом… Она, по-моему,
не стоит хорошей папиросы,
не говоря уж о сигаре. Да здравствует приятная и легкая жизнь, предоставляющая человеку все радости и удовольствия, в которой
только последний час, быть может, труден, ну, да человек так устроен,
что о нем
не думает.
— Да потому,
что, получив твое приглашение, я думал провести время
только с тобою, если
не у тебя, то в ресторане, или в клубе…
— Измена… — усмехнулся граф, — вот настоящее слово… Теперь я понимаю… Но я
не сержусь на тебя… Ты имеешь право говорить мне все… Я отвечу тебе, впрочем,
только одно на твои нравоучения «времен очаковских и покорения Крыма»… Ты находишь,
что я злоупотребляю правом мужа?
— Вы
только что видели, господа, самого добродетельного человека XIX столетия… Этот застенчивый ученик Эскулапа испугался прелестей наших дам и предпочел убежать от соблазна, который, чувствовал,
не мог победить…
Она
только стыдилась,
что не достигла высоты развития своих товарок.
— Ну, голубка моя, слушай… На кой черт тебе топиться? Это глупо даже в пятом акте драмы… Да
что тут толковать,
не к лицу мне роль ангела-хранителя, никогда, по крайней мере, я
не разучивал ее… Пойдем-ка лучше, выпьем бутылочку пивца… или лимонаду с коньячком… Да
что ты опешила? Пари держу,
что все это по милости твоего красавца. Наверно господин Свирский обидел тебя. Так брось его к черту,
только и всего.
— За
что тут,
не за
что… Мы, женщины, обязаны помогать друг другу. Я рада,
что, наконец, вы взялись за ум. Видите, я очень счастлива… Правда, мой содержатель — урод, но я и держу его в черном теле и
не очень балую… Вы также выберите себе женатого или совсем юного мальчишку…
Не играйте
только в любовь — это нам совсем
не к лицу.
Если бы она вернулась к нему на другой день их встречи у Аристархова, нет сомнения,
что он
не только не оскорбил бы ее, но в конце концов принял бы ее с распростертыми объятиями.
Она оплакивала свою горькую участь и говорила,
что не прочь была бы жить с ним, будь
только у нее дети.
Она называла это чувство словами: симпатия, уважение, но инстинктивно понимала,
что эти слова
не выражают его,
что они
только мгновенно успокаивают ее совесть, совесть замужней женщины — она любила Караулова.
—
Только то,
что вы можете по вашему произволу
не пользоваться вашими правами, но
не имеете права пренебрегать вашими обязанностями… Если вы можете дарить ваши деньги мужу, то
не можете дарить ему денег вашей дочери…
— Вы
только что сказали, граф, — произнесла спокойно графиня Конкордия Васильевна, —
что вы
не имеете привычки меня беспокоить делами.
— Я у вас
не спрашиваю отчетов, граф. Бог судья,
что я позволила разорить вам мое состояние,
не только не препятствуя, но и
не противореча. Но с минуты, когда вам угодно было со мною возбудить этот вопрос,
не находите ли вы естественным,
что я хочу позаботиться о будущности моего ребенка и обеспечить его от грозящей нищеты каким-нибудь капиталом?
— Полноте, граф,
не возвышайте голоса, пора окончить этот спор. Он слишком тяжел для нас обоих. Вот,
что я решила окончательно и бесповоротно. Вы возьмете половину того,
что еще осталось от нашего состояния, и отдадите мне остальное. Я буду располагать этой частью по моему усмотрению, и чтобы вас освободить, а также избавить себя от ваших упреков в том,
что я сделала вас несчастным, я уезжаю
не только из этого дома, но и из Петербурга.
— Но я думаю, граф,
что наша дочь по праву принадлежит матери, которая отдала ей свою жизнь и свои заботы, а
не отцу, который
только мотал ее состояние и чуть
не довел ее до нищеты. Впрочем, я вас считаю настолько порядочным и
не могу предположить,
что вы будете настолько бессердечны, чтобы лишить меня этого счастья. Вы очень хорошо знаете,
что в моих руках Кора на своем месте. Наконец, наша сделка еще
не оформлена, и вы мне
не представили отчетов по распоряжению моими капиталами.
— Нет, вы меня
не пугаете.
Только позвольте мне вас просить сейчас же объяснить,
что побудило вас написать мне анонимное письмо, и
что вы от меня желаете. Я
не люблю загадок.
Она, казалось, молодила его, а он
не понимал,
что эта кажущаяся молодость является
только предвозвестницей полного истощения физических сил.
— И вы такой же, — с горьким упреком начала она, несколько успокоившись, — как и ваши собратья! И вы
не нашли ничего сказать мне, кроме этого безжалостного приговора… Вы
не понимаете,
что для меня, как для матери, нужно нечто другое… Вы разве
не видите,
что я требую от вас чуда, слышите требую, так как
только в этом чуде мое счастье, моя жизнь…
— Вы правы, графиня, я поспешил своим приговором… Возможно,
что мы выйдем победителями из борьбы… Я готов вам помогать и отдаюсь в полное ваше распоряжение… Смотрите на меня
не только как на врача, но и как на друга, и я буду вам за это вечно признателен… Я, повторю, употреблю все мои знания и благословлю небо, которое доставило мне случай доказать вам мою глубокую преданность…
Графиня Конкордия Васильевна действительно
не была никогда так красива, как в то время: лета
только сделали эту красоту более блестящей, они дополнили то,
чего ей недоставало в юности.
Праматерь Ева, как известно, ни слова
не сказала,
что она виновата одна, а
что Адам был
только слаб и подчинился ей.
— Между тем говорят иное, — начала Надежда Николаевна, — на каждый роток
не накинешь платок! Уверяют,
что прекрасная графиня, обманувшись в супруге, который ей причинил столько горя и страданий, решилась, наконец, отдать естественную дань своей молодости и красоте, так как
только роль матери ее
не удовлетворяла, а утешение в Боге она
не сумела найти…
Она смотрела на него с надеждой,
что он будет отрицать, но он
только печально наклонил голову в знак того,
что предчувствие умирающей девочки
не обманывает ее.
—
Не могу знать… Я знаю
только,
что вчера по приезде он посылал меня в адресный стол справляться о местожительстве графа Владимира Петровича Белавина, и вчера же вечером ездил к нему, но
не застал его дома… Вернувшись, он несколько раз повторял про себя: «кажется невозможно привести этого отца к последнему вздоху его дочери».
Она
только что оправилась от происшедшей сцены с графом Владимиром Петровичем, и, конечно, эта сцена
не могла хорошо повлиять на расположение ее духа.
— Вы видели из первой телеграммы,
что горе, которое вы
только что пережили,
не последнее для вашего сердца.
Она хорошо понимала,
что любовь доктора к графине Конкордии Васильевне Белавиной была одной из главных причин того,
что он безжалостно отталкивал ее, Фанни Викторовну,
не только как жену, но и как любовницу.