Неточные совпадения
Также и широкие массы переживали не совсем то, что им приписывали патриотические газеты. Некоторый подъем в самом
начале был, — бессознательный подъем нерассуждающей клеточки, охваченной жаром загоревшегося борьбою организма. Но подъем был поверхностный и слабый, а от назойливо шумевших
на сцене фигур ясно тянулись за кулисы толстые нити, и видны были направляющие руки.
В
начале августа пошли
на Дальний Восток эшелоны нашего корпуса. Один офицер, перед самым отходом своего эшелона, застрелился в гостинице.
На Старом Базаре в булочную зашел солдат, купил фунт ситного хлеба, попросил дать ему нож нарезать хлеб и этим ножом полоснул себя по горлу. Другой солдат застрелился за лагерем из винтовки.
Однажды зашел я
на вокзал, когда уходил эшелон. Было много публики, были представители от города. Начальник дивизии напутствовал уходящих речью; он говорил, что прежде всего нужно почитать бога, что мы с богом
начали войну, с богом ее и кончим. Раздался звонок, пошло прощание. В воздухе стояли плач и вой женщин. Пьяные солдаты размещались в вагонах, публика совала отъезжающим деньги, мыло, папиросы.
— Вы слышали? Мне сейчас рассказывали
на вокзале офицеры: говорят, вчера солдаты убили в дороге полковника Лукашева. Они пьяные стали стрелять из вагонов в проходившее стадо, он
начал их останавливать, они его застрелили.
Оказалось, пока Кучеренко отвлекал
на себя внимание жителей поселка, другие солдаты очищали их дворы от птичьей живности. Сестры
начали стыдить солдат, говорили, что воровать нехорошо.
До Байкала мы ехали медленно, с долгими остановками. Теперь, по Забайкальской дороге, мы почти все время стояли. Стояли по пяти, по шести часов
на каждом разъезде; проедем десять верст, — и опять стоим часами. Так привыкли стоять, что, когда вагон
начинал колыхаться и грохотать колесами, являлось ощущение чего-то необычного; спохватишься, — уж опять стоим. Впереди, около станции Карымской, произошло три обвала пути, и дорога оказалась загражденною.
Наконец, эвакуируемая партия была отправлена. Привезли солому,
начали набивать матрацы. В двери постоянно ходили, окна плохо закрывались; по огромной палате носился холодный сквозняк.
На койках без матрацев лежали худые, изможденные солдаты и кутались в шинели.
Внесли солдата, раненного шимозою; его лицо было, как маска из кровавого мяса, были раздроблены обе руки, обожжено все тело. Стонали раненные в живот. Лежал
на соломе молодой солдатик с детским лицом, с перебитою голенью; когда его трогали, он
начинал жалобно и капризно плакать, как маленький ребенок. В углу сидел пробитый тремя пулями унтер-офицер; он три дня провалялся в поле, и его только сегодня подобрали. Блестя глазами, унтер-офицер оживленно рассказывал, как их полк шел в атаку
на японскую деревню.
В Мукдене шла описанная толчея. А мы в своей деревне не спеша принимали и отправляли транспорты с ранеными. К счастью раненых, транспорты заезжали к нам все реже. Опять все бездельничали и изнывали от скуки.
На юге по-прежнему гремели пушки, часто доносилась ружейная трескотня. Несколько раз японские снаряды
начинали ложиться и рваться близ самой нашей деревни.
От бывших
на войне с самого ее
начала я не раз впоследствии слышал, что наибольшей высоты всеобщее настроение достигло во время Ляоянского боя. Тогда у всех была вера в победу, и все верили, не обманывая себя; тогда «рвались в бой» даже те офицеры, которые через несколько месяцев толпами устремлялись в госпитали при первых слухах о бое. Я этого подъема уже не застал. При мне все время, из месяца в месяц, настроение медленно и непрерывно падало. Люди хватались за первый намек, чтобы удержать остаток веры.
Так… дело
начинало выясняться. Мы обошли всю деревню. После долгих поисков помощник смотрителя нашел
на одном дворе, рядом с султановскими фанзами, две убогих, тесных и грязных лачуги. Больше поместиться было негде. Солдаты располагались биваком
на огородах, наши денщики чистили и выметали лачуги, заклеивали бумагою прорванные окна.
И вот, постепенно и у врача создавалось совсем особенное отношение к больному. Врач сливался с целым, переставал быть врачом и
начинал смотреть
на больного с точки зрения его дальнейшей пригодности к «делу». Скользкий путь. И с этого пути врачебная совесть срывалась в обрывы самого голого военно-полицейского сыска и поразительного бездушия.
Шел к сестрам и, стесняя их, целыми часами сидел у них
на теплом кхане (лежанке). Сидел, поджав по-турецки ноги, мягкий, толстый, и молчал. Если
начинал говорить, то в таком роде...
Ранены были они вот как: полк пришел с позиции
на отдых в деревню; один солдат захватил с собою подобранную
на позициях неразорвавшуюся японскую шрапнель; солдаты столпились
на дворе фанзы и стали рассматривать снаряд: вертели его, щелкали,
начали отвертывать дистанционную трубку.
— Пусть история решает, почему мы проигрывали другие бои, а насчет этого боя я вам ручаюсь, что проиграли мы его исключительно благодаря бестолковости и неумелости наших начальников. Помилуйте, с самого
начала выводят
на полном виду целый корпус, словно
на высочайший смотр. Японцы видят и, конечно, стягивают подкрепления…
А в вагоне становилось все холоднее.
Начинала болеть голова, мороз пробирался в самую сердцевину костей. Блестяще-пушистый иней белел
на стенах. Никто уж не ругался, все свирепо молчали, сидели
на деревянных нарах и кутались в полушубки.
В самом
начале боя один офицер был послан
на фуражировку
на крайний правый фланг.
В
начале мукденского боя госпитали, стоявшие
на станции Суятунь, были отведены
на север. По этому случаю, как мне рассказывали, Каульбарс издал приказ, где писал (сам я приказа не видел): госпитали отведены потому, что до Суятуни достигали снаряды японских осадных орудий, но это отнюдь не обозначает отступления: отступления ни в коем случае не будет, будет только движение вперед… А через неделю вся армия, как подхваченная ураганом, не отступала, а бежала
на север.
— Мы стояли
на фланге третьей армии, около второй. Сзади нас осадная батарея. 19-го числа вдруг узнаем, что ее увезли. Куда? Знаете, куда? В Телин!.. Мы верить не хотели. Их спасали! В
начале боя спасали пушки! Страшно, — вдруг достанутся японцам!.. Да что же это такое? Пушки существуют для армии, или армия для пушек?!
Снег стаял, дороги были еще грязные, но
начинало обсыхать.
На полях виднелись работающие китайцы. Они выворачивали мотыками из гряд каоляновые корни, вывозили
на поля кучи перегною…
Подобно офицерам, и солдаты каждый свой шаг
начинали считать достойным награды. В конце года, уже после заключения мира, наши госпитали были расформированы, и команды отправлены в полки. Солдаты уходили, сильно пьяные, был жестокий мороз, один свалился
на дороге и заснул. Его товарищ воротился за полверсты назад и сказал, чтобы пьяного подобрали. Назавтра он является к главному врачу и требует, чтоб его представили к медали «за спасение погибавшего».
Апрель месяц мы без дела простояли в деревне Тай-пинь-шань. В
начале мая нас
на то же безделье передвинули верст
на десять севернее и поставили недалеко от станции Годзядань. Султановский госпиталь, как и прежде, все время стоял недалеко от штаба корпуса.
Была уже половина сентября. Мы ждали ратификации мирного договора, чтобы идти
на зимние стоянки за Куанчензы. Еще в
начале августа нас придвинули к позициям, мы развернули госпиталь и работали.
Официанты сообщили нам, что завтра у них официантский митинг; они собираются «экспроприировать» буфет и вести его впредь
на артельных
началах, без хозяина… Вошел радостно-взволнованный рабочий, с черными от железа руками, и крикнул
на всю залу...
Неточные совпадения
Один из них, например, вот этот, что имеет толстое лицо… не вспомню его фамилии, никак не может обойтись без того, чтобы, взошедши
на кафедру, не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом
начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду.
— дворянин учится наукам: его хоть и секут в школе, да за дело, чтоб он знал полезное. А ты что? —
начинаешь плутнями, тебя хозяин бьет за то, что не умеешь обманывать. Еще мальчишка, «Отче наша» не знаешь, а уж обмериваешь; а как разопрет тебе брюхо да набьешь себе карман, так и заважничал! Фу-ты, какая невидаль! Оттого, что ты шестнадцать самоваров выдуешь в день, так оттого и важничаешь? Да я плевать
на твою голову и
на твою важность!
Марья Антоновна. Право, маменька, все смотрел. И как
начал говорить о литературе, то взглянул
на меня, и потом, когда рассказывал, как играл в вист с посланниками, и тогда посмотрел
на меня.
И я теперь живу у городничего, жуирую, волочусь напропалую за его женой и дочкой; не решился только, с которой
начать, — думаю, прежде с матушки, потому что, кажется, готова сейчас
на все услуги.
Да если спросят, отчего не выстроена церковь при богоугодном заведении,
на которую назад тому пять лет была ассигнована сумма, то не позабыть сказать, что
начала строиться, но сгорела.