— Здравствуйте, доктор, — сказал граф. — Приехал
лечь к вам в госпиталь: ездил в Харбин, продуло меня, в ухе образовался нарыв. А еще привез вам вот новую сестру.
Неточные совпадения
В Мукдене шла описанная толчея. А мы в своей деревне не спеша принимали и отправляли транспорты с ранеными.
К счастью раненых, транспорты заезжали
к нам все реже. Опять все бездельничали и изнывали от скуки. На юге по-прежнему гремели пушки, часто доносилась ружейная трескотня. Несколько раз японские снаряды начинали
ложиться и рваться близ самой нашей деревни.
К нам иногда забегали помощник смотрителя Давид Соломонович Брук и письмоводитель Иван Александрович Брук. Они были родные братья, евреи, оба зауряд-чиновники. Младший, Иван, очень хорошенький и очень трусливый мальчик, был крещеный. Спать он всегда
ложился с револьвером, ужасно боялся хунхузов, больше же всего боялся попасть в строй.
Раненых мы так и не дождались.
К полуночи пальба смолкла. Мы
легли спать, а утром воротились домой. Необычная мобилизация госпитального персонала «на позиции» оказалась совершенно излишнею.
На позициях были холод, лишения, праздное стояние с постоянным нервным напряжением от стерегущей опасности. За позициями, на отдыхе, шло беспробудное пьянство и отчаянная карточная игра. То же самое происходило и в убогих мукденских ресторанах. На улицах Мукдена китайские ребята зазывали офицеров
к «китайска мадама», которые, как уверяли дети, «шибко шанго». И кандидаты на дворе фанзы часами ждали своей очереди, чтоб
лечь на лежанку с грязной и накрашенной четырнадцатилетней китаянкой.
Через двое суток
к ночи мы были за тридцать верст от Гунчжулина. Спать я не
ложился, — каждую минуту ждал, что приедем. Но приехали мы в Гунчжун только через сутки в два часа ночи.
Орудия гремели за Мукденом и бешено гремели по всему фронту. Никогда я еще не слышал такой канонады: в минуту было от сорока до пятидесяти выстрелов. Воздух дрожал, выл и свистел. Повар земского отряда Ферапонт Бубенчиков сокрушенно прислушивался
к завыванию резавших воздух снарядов,
ложился на землю и повторял...
А поручику Шестову все никак не удавалось узнать, где находится штаб дивизии. Поэтому он снова
лег в здешний госпиталь. Когда мы пили у врачей чай, он зашел
к ним. Неожиданно увидев нас, поручик напряженно нахмурился, молчаливо сел в уголок и стал перелистывать истрепанный том «Нивы».
Я помню море пред грозою: // Как я завидовал волнам, // Бегущим бурной чередою // С любовью
лечь к ее ногам! // Как я желал тогда с волнами // Коснуться милых ног устами! // Нет, никогда средь пылких дней // Кипящей младости моей // Я не желал с таким мученьем // Лобзать уста младых Армид, // Иль розы пламенных ланит, // Иль перси, полные томленьем; // Нет, никогда порыв страстей // Так не терзал души моей!
— Adieu, — повторила Полина, и когда князь стал целовать у нее руку, она не выдержала, обняла его и
легла к нему головой на плечо. По щекам ее текли в три ручья слезы.
Неточные совпадения
Во-первых, они окружили себя целою сетью доносов, посредством которых до сведения Грустилова доводился всякий слух,
к посрамлению его чести относящийся; во-вторых, они заинтересовали в свою пользу Пфейфершу, посулив ей часть так называемого посумного сбора (этим сбором облагалась каждая нищенская сума́; впоследствии он
лег в основание всей финансовой системы города Глупова).
Потом подъехали
к реке, поставили лошадей под березками и пошли в купальню. Кучер Терентий, привязав
к дереву отмахивающихся от оводов лошадей,
лег, приминая траву, в тени березы и курил тютюн, а из купальни доносился до него неумолкавший детский веселый визг.
Долли уже хотела
ложиться, когда Анна в ночном костюме вошла
к ней.
Крышу починили, кухарку нашли — Старостину куму, кур купили, коровы стали давать молока, сад загородили жердями, каток сделал плотник,
к шкапам приделали крючки, и они стали отворяться не произвольно, и гладильная доска, обернутая солдатским сукном,
легла с ручки кресла на комод, и в девичьей запахло утюгом.
Как ни старался Левин преодолеть себя, он был мрачен и молчалив. Ему нужно было сделать один вопрос Степану Аркадьичу, но он не мог решиться и не находил ни формы, ни времени, как и когда его сделать. Степан Аркадьич уже сошел
к себе вниз, разделся, опять умылся, облекся в гофрированную ночную рубашку и
лег, а Левин все медлил у него в комнате, говоря о разных пустяках и не будучи в силах спросить, что хотел.