Я помню море пред грозою:
Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью
лечь к ее ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!
Нет, никогда средь пылких дней
Кипящей младости моей
Я не желал с таким мученьем
Лобзать уста младых Армид,
Иль розы пламенных ланит,
Иль перси, полные томленьем;
Нет, никогда порыв страстей
Так не терзал души моей!
Неточные совпадения
Но наше северное лето,
Карикатура южных зим,
Мелькнет и нет: известно это,
Хоть мы признаться не хотим.
Уж небо осенью дышало,
Уж реже солнышко блистало,
Короче становился день,
Лесов таинственная сень
С печальным шумом обнажалась,
Ложился на поля туман,
Гусей крикливых караван
Тянулся
к югу: приближалась
Довольно скучная пора;
Стоял ноябрь уж у двора.
— Adieu, — повторила Полина, и когда князь стал целовать у нее руку, она не выдержала, обняла его и
легла к нему головой на плечо. По щекам ее текли в три ручья слезы.
— Здравствуйте, доктор, — сказал граф. — Приехал
лечь к вам в госпиталь: ездил в Харбин, продуло меня, в ухе образовался нарыв. А еще привез вам вот новую сестру.
Неточные совпадения
Во-первых, они окружили себя целою сетью доносов, посредством которых до сведения Грустилова доводился всякий слух,
к посрамлению его чести относящийся; во-вторых, они заинтересовали в свою пользу Пфейфершу, посулив ей часть так называемого посумного сбора (этим сбором облагалась каждая нищенская сума́; впоследствии он
лег в основание всей финансовой системы города Глупова).
Потом подъехали
к реке, поставили лошадей под березками и пошли в купальню. Кучер Терентий, привязав
к дереву отмахивающихся от оводов лошадей,
лег, приминая траву, в тени березы и курил тютюн, а из купальни доносился до него неумолкавший детский веселый визг.
Долли уже хотела
ложиться, когда Анна в ночном костюме вошла
к ней.
Крышу починили, кухарку нашли — Старостину куму, кур купили, коровы стали давать молока, сад загородили жердями, каток сделал плотник,
к шкапам приделали крючки, и они стали отворяться не произвольно, и гладильная доска, обернутая солдатским сукном,
легла с ручки кресла на комод, и в девичьей запахло утюгом.
Как ни старался Левин преодолеть себя, он был мрачен и молчалив. Ему нужно было сделать один вопрос Степану Аркадьичу, но он не мог решиться и не находил ни формы, ни времени, как и когда его сделать. Степан Аркадьич уже сошел
к себе вниз, разделся, опять умылся, облекся в гофрированную ночную рубашку и
лег, а Левин все медлил у него в комнате, говоря о разных пустяках и не будучи в силах спросить, что хотел.