Неточные совпадения
Страх смерти — это червь, непрерывно точащий душу человека. Кириллов, идя
против бога, «хочет лишить себя жизни, потому что
не хочет страха смерти». «Вся свобода, — учит он, — будет тогда, когда будет все равно, жить или
не жить… Бог есть боль страха смерти. Кто победит боль и страх, тот сам станет бог».
Возражая
против социализма, подпольный человек пишет: «Ведь все дело-то человеческое, кажется, и действительно в том только и состоит, чтобы человек поминутно доказывал себе, что он человек, а
не штифтик! Хоть своими боками, да доказывал; хоть троглодитством, да доказывал!»
Там, высоко над пропастью, благообразно расхаживают и радуются спасенные… Да полно,
не вытащены ли они на свою высоту из пропасти как раз на этом аркане? Слишком уж они забыли те вопросы, которые остались на дне пропасти, слишком устали от трудного подъема, слишком безмятежны.
Против буйных и неистовых вопрошателей слишком «знают меру и сроки».
И вот нежное, воздушно-трепетное, светлое чувство,
не укладывающееся ни в слово, ни в мысль, превращается в засушенный препарат — черствый, серый, легко ощупываемый и безнадежно мертвый. И во имя той именно любви, которую Толстой проповедует, хочется протестовать
против него и к нему же приложить его же слова...
«Весьма часто, в минуты раздражения, случалось, что муж с женой спорили, но долго потом после спора Пьер к радости и удивлению своему находил
не только в словах, но и в действиях жены свою ту самую мысль,
против которой она спорила. И
не только он находил ту же мысль, но он находил ее очищенною от всего того, что было лишнего, вызванного увлечением и спором, в выражении мысли Пьера.
И малость ее «умственного хозяйства» для Толстого ничего
не говорит
против нее.
Обыкновенно «идея» романа, закрепленная этим эпиграфом, понимается так, как высказывает ее, например, биограф Толстого П. И. Бирюков: «Общая идея романа выражает мысль о непреложности высшего нравственного закона, преступление
против которого неминуемо ведет к гибели, но судьей этого преступления и преступника
не может быть человек».
Для Толстого живая жизнь
не знает ошибок. Она благостна и велика. Ею глубоко заложена в человеке могучая, инстинктивная сила, ведущая его к благу. И горе тому, кто идет
против этой силы, кто
не повинуется душе своей, как бы это ни было тяжело и трудно. На него неотвратимо падает «отмщение», и он гибнет.
И здесь нельзя возмущаться, нельзя никого обвинять в жестокости. Здесь можно только молча преклонить голову перед праведностью высшего суда. Если человек
не следует таинственно-радостному зову, звучащему в душе, если он робко проходит мимо величайших радостей, уготовленных ему жизнью, то кто же виноват, что он гибнет в мраке и муках? Человек легкомысленно пошел
против собственного своего существа, — и великий закон, светлый в самой своей жестокости, говорит...
«Ему пришло в голову, что те его чуть заметные поползновения борьбы
против того, что наивысше поставленными людьми считалось хорошим, поползновения чуть заметные, которые он тотчас же отгонял от себя, — что они-то и могли быть настоящие, а остальное все могло быть
не то.
Алексей Александрович думал тотчас стать в те холодные отношения, в которых он должен был быть с братом жены,
против которой он начинал дело развода; но он
не рассчитывал на то море добродушия, которое выливалось из берегов в душе Степана Аркадьевича… И Алексей Александрович почувствовал, что слова его
не имели того действия, которое он ожидал, и что, какие бы ни были его объяснения, отношения его к шурину останутся те же».
С Иды трижды грозно гремит на Диомеда молневержец, — и тем
не менее трижды поворачивает Диомед своих коней
против Гектора.
Часто и любовно употребляет Гомер выражения: tlemosyne, talapenthes thymos, talasifron, polytlas. У нас их упорно переводят «христианскими» словами: долготерпение, многотерпеливый дух, многострадальный, страдалец. Но совсем другое обозначают эти слова у Гомера —
не смиренное долготерпение, а стойкость, закаленность души, ее здоровую способность обмозоливаться
против страданий. Одиссей говорит...
Стойкость могучею в дух нам вложили бессмертные боги,
В ней нам средство дано
против ужаснейших зол.
То одного, то другого судьба поражает. Сегодня
С нами несчастье, и мы стонем в кровавой беде,
Завтра в другого ударит. По-женски
не падайте духом,
Бодро, как можно скорей, перетерпите беду.
Против судьбы человек меня
не пошлет к Аидесу;
Но судьбы, как я мню,
не избег ни один земнородный
Муж, ни отважный, ни робкий, как скоро на свет он родится.
Если бы, по моей отвлеченной гипотезе, какая-нибудь сильная потребность этого человека, предположим, ведь это только для примера, потребность любви — совершенно не удовлетворялась, или удовлетворялась плохо, я ничего не говорил бы против риска, предпринимаемого им самим, но только против такого риска, в никак
не против риска, навлекаемого не него кем-нибудь посторонним.
Неточные совпадения
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и того, что называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего
не могу сказать. Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою
не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно
против этого говорят.
Если бы, то есть, чем-нибудь
не уважили его, а то мы уж порядок всегда исполняем: что следует на платья супружнице его и дочке — мы
против этого
не стоим.
Впопад ли я ответила — //
Не знаю… Мука смертная // Под сердце подошла… // Очнулась я, молодчики, // В богатой, светлой горнице. // Под пологом лежу; //
Против меня — кормилица, // Нарядная, в кокошнике, // С ребеночком сидит: // «Чье дитятко, красавица?» // — Твое! — Поцаловала я // Рожоное дитя…
Хитры, сильны подьячие, // А мир их посильней, // Богат купец Алтынников, // А все
не устоять ему //
Против мирской казны — // Ее, как рыбу из моря, // Века ловить —
не выловить.
Крестьяне речь ту слушали, // Поддакивали барину. // Павлуша что-то в книжечку // Хотел уже писать. // Да выискался пьяненький // Мужик, — он
против барина // На животе лежал, // В глаза ему поглядывал, // Помалчивал — да вдруг // Как вскочит! Прямо к барину — // Хвать карандаш из рук! // — Постой, башка порожняя! // Шальных вестей, бессовестных // Про нас
не разноси! // Чему ты позавидовал! // Что веселится бедная // Крестьянская душа?