Неточные совпадения
Далека от
человека жизнь природы; «
духом немым и глухим» полна для него эта таинственная жизнь. Далеки и животные. Их нет вокруг
человека, ом не соприкасается душою с их могучею и загадочною, не умом постигаемою силою жизни. Лишь редко, до странности редко является близ героев Достоевского то или другое животное, — и, боже мой, в каком виде! Искалеченное, униженное и забитое, полное того же мрака, которым полна природа.
Кто крепок и силен умом и
духом, тот над
людьми и властелин.
— Нет, князь, не поймет, — возражает Евгений Павлович, — Аглая Ивановна любила, как женщина, как
человек, а не как… отвлеченный
дух».
И вот то и дело приходят неожиданные вести: «Свидригайлов застрелился!», «Ставрогин повесился!», «Крафт застрелился!», «Смердяков повесился!»
Дух беспощадного самоистребления носится над этим миром неудержимо разваливающейся жизни. Романы Достоевского кишат самоубийствами, словно самоубийство — это нечто самое обыденное, естественное и необходимое в жизни
людей.
В самых холодных, свирепых душах живет несознаваемо этот всемирный
дух единения. Наступает миг, и, как сон, отходит от
человека дурманящая власть обыденной жизни, и звучит в душе напоминающий голос великого
духа. Пленного Пьера Безухова приводят к маршалу Даву, известному своею жестокостью.
В душе
человека живет всемирный
дух единения?
Но потом, в конце романа, в мрачной и страшной картине падения человеческого
духа, когда зло, овладев существом
человека, парализует всякую силу сопротивления, всякую охоту борьбы с мраком, падающим на душу и сознательно, излюбленно, со страстью отмщения принимаемым душою вместо света, — в этой картине — столько назидания для судьи человеческого, что, конечно, он воскликнет в страхе и недоумении: «Нет, не всегда мне отмщение, и не всегда Аз воздам», и не поставит бесчеловечно в вину мрачно павшему преступнику того, что он пренебрег указанным вековечно светом исхода и уже сознательно отверг его».
Однажды Конфуция спросили: «Как надо служить
духам, и что такое смерть?» Мудрец ответил: «Когда не умеют служить
людям, то где же уметь служить
духам. Когда еще не знают, что такое жизнь, то где же знать, что такое смерть». Удивительная мысль эта близка и родна душе Толстого. Разрешения загадки смерти он все время ищет в разрешении загадки жизни.
— Оттого и разные веры, что
людям верят, а себе не верят. И я
людям верил и блудил, как в тайге; так заплутался, что не чаял выбраться… Значит, верь всяк своему
духу, и вот будут все соединены. Будь всяк сам себе, и все будут за едино».
Как и то, и другое чуждо
духу Толстого: Подобно Пьеру, он крепко знает, — не умом, а всем существом своим, жизнью, — что
человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом и что на свете нет ничего страшного, никакой «чумы».
Вся красота, вся жизнь для нас, все достоинство — в страдании. Бессмертные песни спело человечество во славу страдания, вознесло его на такую высоту, что
дух радостно бьется и тянется ему навстречу. К счастью же
человек недоверчив и стыдлив. Он тайно берет его маленькими порциями для своего личного, домашнего обихода и стыдится счастья, как секретной болезни, и действительно превратил его в секретную болезнь, потерял способность достойно нести счастье.
Дух опускает смешного
человека на эту новую землю, в местности, соответствующей у нас греческому архипелагу.
Вот почему книга, написанная, казалось бы, на такую узкую, только для специалистов интересную тему — «О рождении эллинской трагедии из
духа музыки», — стала книгою, которую должен знать всякий образованный
человек.
Сломить и укротить
дух таких
людей было нелегко. Встретясь в схватке и с богом, они не бледнели и не отступали...
И задернулась завеса, скрылись за нею мрачные силы жизни, оборвался на первом звуке невидимый трагический хор. И не трепет в душе, не ужас, а только гордость за
человека и вера в необоримую силу его
духа.
Но всего замечательнее, — и это необходимо еще раз подчеркнуть, — не только сознание неизбежности не убивало в этих
людях самостоятельного почина, но даже вполне определенное знание божеского решения и божеской угрозы не останавливало их перед тем, чтобы действовать по велениям собственного
духа, хотя бы и вопреки божеской воле.
В пиршественных палатах князей и богачей, на рынке, в корчме или на деревенской улице в толпе мужиков и ремесленников, он пел о священной, прекрасной жизни, о «легко живущих» богах, о
людях «с непреоборимым
духом», гордо и твердо смотревших в лицо судьбе, о великой борьбе и великом преодолении страданий.
Пели певцы, и слушали их
люди свободной
духом страны: жрецы не смели здесь накладывать путы на религиозное творчество народа; религия, не скованная догматами и кодексами, могла здесь развиваться и изменяться свободно.
Вечно вы ищете
духом, нестойкие, глупые
люди,
Тягостных мук для себя, и забот, и душевных стеснений!
Как же смогли б вы, Эней, защитить, вопреки и бессмертным,
Трою высокую, если теперь ниспослать вам победу
Хочет сам Зевс, а вы лишь трепещете, стоя без битвы?
Видел когда-то других я
людей, — только собственной силе,
Собственной смелости
духа и мощи они доверяли…
Ты смертен,
человек. Поэтому живи,
Как будто каждый день
Последний для тебя,
И вместе с тем, как будто впереди
Еще полвека глубоко-богатой жизни.
Законы божеские чти
И
духом радуйся. Нет блага выше.
Радуйся
духом!
Здесь же совсем другой строй души. Перед
человеком стоит задача:
Пред неизбежностью милый свой
дух в груди укротивши...
Психе, как указывает Нэгельсбах, есть у Гомера принцип животной, а не духовной жизни, это, сообразно первоначальному значению слова, — «
дух», дыхание
человека. Покинув тело, эта психе-душа улетает в подземное царство в виде смутного двойника умершего
человека, в виде тени, подобной дыму. (Она лишена чувства, сознания, хотения. — как раз всего того, что составляет «я»
человека, его душу в нашем смысле.)
Как здоровое волокно сопротивляется вредному влиянию и при каждом болезненном поражении поспешно восстанавливается, так способен был и здоровый
дух этих
людей быстро и легко восстанавливаться по отношению ко всем внутренним и внешним бедствиям.
Так жили эти
люди в мрачном отъединении от жизни, от ее света и радости. Но наступил час — и из другого мира, из царства
духов, приходил к ним их бог Сабазий. И тогда все преображалось.
В другое время, заключенный в отдельное свое существование, он мог только противопоставлять себя этой силе, робко поклоняясь ей; но в эти часы высшего подъема пламенное переполнение
духа разбивало все грани и вело к целостному единению с этою силою; здесь собственная жизнь
человека терялась на мгновение в жизни божества».
И пускай это только миги, пускай они даже грозят
человеку разрушением или гибелью: они так прекрасны, дают
человеку такие огромные, озаряющие
дух переживания, что способны перевесить темную летаргию жизни вне этих мгновений.
Когда Дионис нисходит в душу
человека, чувство огромной полноты и силы жизни охватывает ее. Какие-то могучие вихри взвиваются из подсознательных глубин, сшибаются друг с другом, ураганом крутятся в душе. Занимается
дух от нахлынувшего ужаса и нечеловеческого восторга, разум пьянеет, и в огненном «оргийном безумии»
человек преображается в какое-то иное, неузнаваемое существо, полное чудовищного избытка сил.
Я здесь сижу, творю
людейПо образу и лику моему,
Мне равное по
духу племя,
Чтобы ему страдать и плакать,
И ликовать, и наслаждаться,
И на тебя не обращать вниманья,
Как я…
Смири, смири, титан могучий,
Свой гордый
дух и богу покорись!..
Довольно ты заботился о
людях, —
И о себе подумай!
Можно ли себе представить эллина гомеровского, «узнающего себя» в подобном хоре, «сливающегося
духом» с этими мокрыми тряпицами?
Человеку действия при таких обстоятельствах понятно и близко одно — инстинктивный прыжок вперед, стремительность, быстрый удар. А тут — мечутся, толкутся, болтают… Тьфу! Только плюнул бы, глядя на них, гомеровский эллин и в негодовании пошел бы прочь.
Дух есть желудок… Так вот оно что! Вот к чему сводятся все великие томления и искания
духа, таинственные бездны жизни и ее потрясающие ужасы! Да ведь это, пожалуй, совсем то же самое, что у Мечникова:
человеку нужно вырезать толстую и слепую кишку, кормить его простоквашею с болгарскими бациллами, — и он станет «оптимистом». Какая пошлость! Декадент презрительно кривит губы и ополчается на защиту великих запросов и переживаний человеческого
духа.
Неточные совпадения
— А, как это мило! — сказала она, подавая руку мужу и улыбкой здороваясь с домашним
человеком, Слюдиным. — Ты ночуешь, надеюсь? — было первое слово, которое подсказал ей
дух обмана, — а теперь едем вместе. Только жаль, что я обещала Бетси. Она заедет за мной.
И я и миллионы
людей, живших века тому назад и живущих теперь, мужики, нищие
духом и мудрецы, думавшие и писавшие об этом, своим неясным языком говорящие то же, — мы все согласны в этом одном: для чего надо жить и что хорошо.
Из его родных гостил в это лето у них один Сергей Иванович, но и тот был не Левинского, а Кознышевекого склада
человек, так что Левинский
дух совершенно уничтожался.
Самая полнота и средние лета Чичикова много повредят ему: полноты ни в каком случае не простят герою, и весьма многие дамы, отворотившись, скажут: «Фи, такой гадкий!» Увы! все это известно автору, и при всем том он не может взять в герои добродетельного
человека, но… может быть, в сей же самой повести почуются иные, еще доселе не бранные струны, предстанет несметное богатство русского
духа, пройдет муж, одаренный божескими доблестями, или чудная русская девица, какой не сыскать нигде в мире, со всей дивной красотой женской души, вся из великодушного стремления и самоотвержения.
В продолжение этого времени он имел удовольствие испытать приятные минуты, известные всякому путешественнику, когда в чемодане все уложено и в комнате валяются только веревочки, бумажки да разный сор, когда
человек не принадлежит ни к дороге, ни к сиденью на месте, видит из окна проходящих плетущихся
людей, толкующих об своих гривнах и с каким-то глупым любопытством поднимающих глаза, чтобы, взглянув на него, опять продолжать свою дорогу, что еще более растравляет нерасположение
духа бедного неедущего путешественника.