Неточные совпадения
Взошел на кафедру маленький, горбатенький человечек. Черно-седая борода и совсем лысая голова с высоким, крутым лбом.
Профессор русской литературы, Орест Федорович Миллер. Он говорил о Византии, о византийском христианстве, о «равноапостольном» византийском императоре Константине Великом. Из-за кафедры видна была одна только голова
профессора. Говорил он напыщенным, декламаторским голосом, как провинциальные трагики.
Лекции я посещал усердно. Ходил в Публичную библиотеку и там читал книги, рекомендованные
профессорами, — особенно по
русской литературе: я хотел специализироваться в ней. По вечерам, когда Миша ложился спать, я садился за свой стол, курил папиросу за папиросой и в густо накуренной комнате сочинял стихи, читал по-немецки «Фауста» и Гейне и вообще то, что было для себя.
Профессором русской истории числился у нас К. Н. Бестужев-Рюмин, солидный ученый, придерживавшийся консервативно-славянофильского направления. Но он тяжело хворал и в университете совсем не показывался. Читали
русскую историю два приват-доцента — Е. Е. Замысловский и В. И. Семевский.
Меня поразило: он преспокойно взял с меня, студента-медика, гонорар, — у нас,
русских, вещь невероятная: наши
профессора не только с медиков-студентов, но и вообще со студентов денег не брали.
Когда, в последние годы моего пребывания в Дерите, началась руссификация Дерптского университета и
профессорам, местным уроженцам, было предложено в течение двух лет перейти в преподавании на
русский язык, Кербер немедленно стал читать лекции по-русски. Язык
русский он знал плохо, заказал
русскому студенту перевести свои лекции и читал их по переводу, глядя в рукопись. И мы слушали...
Затем назначен был ректором университета варшавский
профессор А. С. Будилович, крупный ученый-славист, но уже в Варшаве проявивший себя ярым русификатором. Ломка старого пошла вовсю. Делопроизводство стало вестись на
русском языке, многим служащим, не знавшим
русского, пришлось уйти. Профессорам-немцам
русского подданства было предложено в течение двух лет перейти в преподавании на
русский язык.
Нас,
русских, немцы-профессора, конечно, в суб-ассистенты не брали.
Кроме Станиславского, Немировича и крупнейших артистов театра, сколько помню, были еще Южин, много
профессоров и сотрудников «
Русских ведомостей», князь Евгений Трубецкой, Н. В. Давыдов, С. Н.
К моему удивлению, Гаврило Степаныч порядочно знал политическую экономию, читал Адама Смита, Милля, Маркса и постоянно жалел только о том, что, не зная новых языков, он не может пользоваться богатой европейской литературой по разным экономическим вопросам из первых рук, а не дожидаясь переводов на русский язык; в статистике Гаврило Степаныч был как у себя дома, читал Кетле и Кольба, а работы
русского профессора Янсона он знал почти наизусть.
Неточные совпадения
Она по-прежнему якшается с студентами, особенно с молодыми
русскими физиками и химиками, которыми наполнен Гейдельберг и которые, удивляя на первых порах наивных немецких
профессоров своим трезвым взглядом на вещи, впоследствии удивляют тех же самых
профессоров своим совершенным бездействием и абсолютною ленью.
— Пантеист, атеист, рационалист-деист, сознательный лжец, играющий роль
русского Ренана или Штрауса, величайший мыслитель нашего времени, жалкий диалектик и так далее и так далее и, наконец, даже проповедник морали эгоизма, в которой есть и эпикурейские и грубо утилитарные мотивы и социалистические и коммунистические тенденции, — на последнем особенно настаивают
профессора: Гусев, Козлов, Юрий Николаев, мыслители почтенные.
— В университете учатся немцы, поляки, евреи, а из
русских только дети попов. Все остальные россияне не учатся, а увлекаются поэзией безотчетных поступков. И страдают внезапными припадками испанской гордости. Еще вчера парня тятенька за волосы драл, а сегодня парень считает небрежный ответ или косой взгляд
профессора поводом для дуэли. Конечно, столь задорное поведение можно счесть за необъяснимо быстрый рост личности, но я склонен думать иначе.
Среди
русских нередко встречались сухощавые бородачи, неприятно напоминавшие Дьякона, и тогда Самгин ненадолго, на минуты, но тревожно вспоминал, что такую могучую страну хотят перестроить на свой лад люди о трех пальцах, расстриженные дьякона, истерические пьяницы, веселые студенты, каков Маракуев и прочие; Поярков, которого Клим считал бесцветным, изящный, солидненький Прейс, который, наверно, будет
профессором, — эти двое не беспокоили Клима.
Говорил чистейшим
русским языком, суховато, в тоне
профессора, которому уже несколько надоело читать лекции.