Неточные совпадения
Вообще, много неприятностей доставили мне эти «Мертвые
души». В одном месте Чичиков
говорит: «это полезно даже в геморроидальном отношении». Мне очень понравилось это звучное и красивое слово — «геморроидальный». В воскресенье у нас были гости. Ужинали. Я был в ударе. Мама меня спрашивает...
Не видать мне больше картошки. Ну, да не беда! Хорошо!.. Папа читал строго, веско, с проникновенностью, — вот так он всегда и сам
говорил нам такое. И сливался папа с посадником, и я не мог себе представить, чтоб посадник выглядел иначе, чем папа. Над
душою вставало что-то большое, требовательное и трудное, но подчиняться ему казалось радостным.
У меня щемило на
душе, я старался на него не смотреть, — и плевал в угол, и
говорил...
Я долго мучился вопросом: что она хотела сказать? Сама-то она, — только завидует мне, или — раз все, то значит… Умом я себе
говорил: конечно, первое! А в
душе были ликование и умиление.
— А ты вот еще по-немецкому и по-французскому
говоришь. Значит, у тебя три
души?
Было не до того, чтоб уроки учить. Передо мною распахнулась широкая, завлекающая область, и я ушел в не всею
душою, — область умственных наслаждений. Для меня этот переворот связан в воспоминаниях с Боклем. У папы в библиотеке стояла «История цивилизации в Англии» Бокля. По имени я его хорошо знал. Это имя обозначало нас самого умного, глубокомысленного и трудпонимаемого писателя. Читать его могут только очень умные люди. Генерал у Некрасова
говорит в балете поэту...
Несколько дней после этого я носил в
душе тайную светлую радость и гордость. Перечитывал стихи и с удовлетворением
говорил себе: «Хорошо!»
И
говорил о великом религиозно-воспитательном значении поста, о том, как поднимающе он действует на
душу.
Я
говорил, что с седьмого класса перестал интересоваться отметками и наградами. Нет, должно быть, это было не так. Во всяком случае, помню, — мне очень хотелось кончить курс с золотою медалью; на словах высказывал полное безразличие и даже презрение, но в
душе очень хотелось.
Опять явился прежний тон, который лучше и глубже всяких слов
говорил о том, что у нас на
душе.
Она стояла спиною к печке и односложно отвечала. По опыту я знал, что самое трудное — начало, что редко люди могут разговаривать сразу. И я сидел,
говорил, старался ее заинтересовать оригинальными своими мыслями. И вдруг поймал ее безнадежный, скучающий взгляд. И остро пронзила
душу мысль: она только об одном думает — когда же я уйду?
— Сашка! Я давно уже тебя люблю, только стеснялся сказать. Вижу, идешь ты по коридору, даже не смотришь на меня… Господи! — думаю. — За что? Уж я ли к нему… Друг мой дорогой! И с удивлением слушал самого себя.
Говорят, — что у трезвого на уме, то у пьяного на языке; неужели я, правда, так люблю этого длинного дурака? Как же я этого раньше сам не замечал? А в
душе все время было торжествование и радость от того, что мне сказал Шлепянов.
В реферате своем он
говорил о великом стремлении мужицкой
души жить «по правде», «по-хорошему», о глубокой революционности мужика, о блестящих возможностях, которые заложены в общине, в артели, в кооперации, в сектантстве.
Мы
говорим, чувствительные песни поем, — а в
душе идеалов никаких, постоянные компромиссы с совестью, миримся со всеми подлостями, что видим кругом…
— Собственно
говоря, для восприятия полной его убедительности необходима чистота
души.
— Знаете, с кем бы мне всего интереснее было
поговорить об этом? С Верой Засулич, Вы помните, как ее описывает Степняк-Кравчинский в «Подпольной России»? И такой человек, с чисто народническою
душою, стал социал-демократом! Правда, интересно бы с нею
поговорить? Ей-богу, готов бы за границу поехать, только чтоб с нею побеседовать.
В этом же, кажется, 1907 году Андреев воротился из-за границы. Опасения его оказались неосновательными, въехал он в Россию без всяких осложнений. Поселился в Петербурге. В 1908, помнится, году я с ним виделся. Впечатление было: неблагополучно у него на
душе. Глаза смотрели темно и озорно, он пил, вступал в мимолетные связи с женщинами и все продолжал мечтать о женитьбе и
говорил, что только женитьба может его спасти.
Он начал с того, что его, как провинциала (он
говорил с заметным акцентом на „о“), глубоко поражает и возмущает один тот уже факт, что собравшаяся здесь лучшая часть московской интеллигенции могла выслушать, в глубоком молчании такую позорную клевету на врача и писателя, такие обвинения в шарлатанстве, лжи и т. п. только за то, что человек обнажил перед нами свою
душу и рассказал, через какой ряд сомнений и ужасов он прошел за эти годы.
— Да, поймите же, ведь вы заставите этим писателей писать против совести, подлаживаться,
говорить о радости жизни, которой у них в
душе совершенно нет, ведь это поведет к полному развращению литературы.
— Как я рада, что вы приехали, — сказала Бетси. — Я устала и только что хотела выпить чашку чаю, пока они приедут. А вы бы пошли, — обратилась она к Тушкевичу, — с Машей попробовали бы крокет-гроунд там, где подстригли. Мы с вами успеем по
душе поговорить за чаем, we’ll have а cosy chat, [приятно поболтаем,] не правда ли? — обратилась она к Анне с улыбкой, пожимая ее руку, державшую зонтик.
Неточные совпадения
Городничий. А уж я так буду рад! А уж как жена обрадуется! У меня уже такой нрав: гостеприимство с самого детства, особливо если гость просвещенный человек. Не подумайте, чтобы я
говорил это из лести; нет, не имею этого порока, от полноты
души выражаюсь.
Г-жа Простакова (к Софье). Софьюшка,
душа моя! пойдем ко мне в спальню. Мне крайняя нужда с тобой
поговорить. (Увела Софью.)
Правдин. А кого он невзлюбит, тот дурной человек. (К Софье.) Я и сам имею честь знать вашего дядюшку. А, сверх того, от многих слышал об нем то, что вселило в
душу мою истинное к нему почтение. Что называют в нем угрюмостью, грубостью, то есть одно действие его прямодушия. Отроду язык его не
говорил да, когда
душа его чувствовала нет.
Правдин. Вы
говорите истину. Прямое достоинство в человеке есть
душа…
Стародум. Мне приятно расположение
души твоей. С радостью подам тебе мои советы. Слушай меня с таким вниманием, с какою искренностию я
говорить буду. Поближе.