Три кило веселья

Валерий Гусев, 2006

Однажды после веселого банкета папа Алешки и Димы появился дома… в компании с настоящим морским офицером в роскошном кителе и с огромным количеством орденов! Веселый дедуля быстро подружился с мальчишками, их мамой и собакой Гретой. Они ходили друг к другости. И вдруг, в один совсем не прекрасный день, старого капитана… обокрали какие-то гнусные личности! Поймать бы их и надавать хороших подзатыльников! И теперь для бывалого детектива Алешки расследование этого преступления – дело чести!..

Глава I

АДМИРАЛ ТРЕТЬЕГО РАНГА

В нашей семье кроме дней рождения и Нового года есть еще один хороший праздник — День милиции. Правда, в нашем родном доме всего один милиционер — наш папа, но отмечаем мы этот день всей семьей.

Праздник начинается с того, что папа едет в свое Министерство внутренних дел в парадной форме, со звенящими орденами и медалями на груди. Там всех сотрудников торжественно поздравляет ихний министр и обязательно вручает разные награды и всякие ценные подарки в виде кофемолок (у нас их уже три штуки), а потом офицеры и генералы веселятся как люди. У них там даже концерт бывает, из хороших артистов. И обязательно их поздравляют с праздником какие-нибудь очень знаменитые и достойные люди. Вроде космонавтов или героев войны.

Папа приезжает с этого торжества в хорошем настроении, иногда с новым орденом на груди. И от него чуточку попахивает коньяком (не от ордена, конечно, а от папы). Мама на него за это не сердится, тем более что наш бравый полковник еще в прихожей начинает выгребать из всех своих парадных карманов клевые шоколадные конфеты. Которые он стащил для мамы на банкете, с праздничного стола.

— Я тебе еще бутерброд с икрой спер, — хвалится папа. — Но по дороге съел.

— Два раза съел, — хитренько подсказывает Алешка. — Один — с черной, а другой — с красной.

— Отставить намеки! — весело говорит папа. — Я требую продолжения банкета!

А у мамы для продолжения банкета все уже готово, она накрывает стол, в центре которого ставит самую большую и самую красивую вазу и складывает в нее шоколадную папину добычу. И начинается веселое чаепитие в кругу семьи до глубокой ночи. Или раннего утра.

Папа за столом резвится так, будто его опасная служба — самое развеселое дело в мире. Он рассказывает нам всякие забавные истории из своей милицейской практики, когда он работал сначала участковым, потом оперативником, а потом следователем. И по его рассказам получалось, будто смешнее и интереснее, чем в милиции, работы не бывает. Во всем свете такой забавной работы не сыскать. Будто там каждый день что-нибудь смешное происходит. Сплошные анекдоты.

Мы слушаем папу взахлеб, а мама почему-то поглядывает на него с грустинкой в глазах и время от времени вздыхает, подливая ему чай. А Грета время от времени кладет ему на колено лапу и улыбается своей прекрасной собачьей улыбкой.

— Как тебе конфеты? — спрашивает папа маму. — Понравились?

— Какие конфеты? — удивляется мама. — Разве здесь были конфеты?

— Были, — со вздохом признается Алешка, до ушей перемазанный шоколадом. — Но не долго.

В общем, отмечаем папин праздник, любимый всей семьей. Веселый и счастливый. Но я всегда в этот день думаю о том, сколько людей сейчас в душе говорят спасибо нашему папе и его товарищам. И думаю о том, что не зря у мамы грустинка и тревога в глазах. Она ведь тоже знает, что у папы на спине длинный шрам от ножа, а в плече — заросшая дырка от бандитской пули.

Праздник этот, конечно, хороший, но всегда в этот день — я знаю — и папа, и его сотрудники вспоминают тех своих друзей по работе, кто уже никогда на этом празднике радоваться не будет. А для их близких — это вовсе уже не праздник, а горестный день. Примерно как для многих 9 Мая — День Победы…

Опасная в милиции работа. Конечно, она очень нужная. Но, знаете, каждый вечер, когда папа задерживается на работе, в нашем общем семейном сердце появляется холодок тревоги. И пока папа не войдет в дом живой и здоровый, этот холодок не тает.

И вот опять настал День милиции. Он начался как обычно, но завершился событием, которое круто вмешалось в нашу жизнь. Пришлось и нам с Алешкой включиться в борьбу. Опасную и трудную. Но мы об этом пока не знали…

…Осенний вечер. По телевизору — праздничный концерт. Ждем папу с новым орденом, с кофемолкой и с карманами, набитыми унесенными с банкетного стола конфетами. Мама для них уже поставила на стол самую большую и самую красивую вазу. Похожую на хрустальную лодку. А Лешка уже принес из кухни электрический самовар.

Наконец-то звучит длинный праздничный звонок в дверь. Мы выбегаем в прихожую встречать папу. Гретка поскуливает, приплясывает от нетерпения и радости и колотит нас по ногам своим хвостом, как палкой. Мама на ходу поправляет свои красивые волосы и перескакивает из домашних тапочек в выходные туфли на каблуках. Она у нас и так красивая, а в такой день ей хочется еще красивее быть. Но для папы это не имеет значения — мама ему в любом виде нравится.

Однажды она открыла ему дверь во время генеральной уборки. Мама была в старых джинсах с дыркой на коленке, в папиной рубашке с драным рукавом, с «индейскими» разводами на лице и с паутиной в волосах. Да еще с насморком от пыли.

— Хороша! — сказал папа, вздохнув от счастья.

А мама почему-то обиделась и шмыгнула покрасневшим носом. Наверное, из-за его веселого тона…

На этот раз папа пришел не один. В одной руке он держал пакет с добычей, а другой заботливо поддерживал под локоть симпатичного старичка в стареньком пенсионерском плаще, но в красивой форменной фуражке. Папа помог ему раздеться, и… случилось чудо! В нашем доме появился великолепный морской адмирал. Очень боевой на вид. Правда, сильно преклонного возраста. И мелкого роста.

Он, как и наш папа, был в парадной форме. Но куда там папиному мундиру до морского кителя! Даже немножко обидно стало. Адмирал весь сиял золотыми нашивками и блеском орденов и медалей, среди которых сверкала Звезда Героя. И если папины награды позвякивали скромно и застенчиво, то адмиральские звенели густо и победно. Как морские колокола громкого боя. К тому же на боку сказочного адмирала непринужденно и с достоинством висел золотой красавец кортик с желтой костяной рукояткой.

У Алешки во всю ширь рот распахнулся. Мама громко хлопала своими длинными черными ресницами. А перед моим мысленным взором немного мелковатый росточком адмирал вдруг грозно вырос на капитанском мостике военного корабля, объятого густым пороховым дымом: у него горящий взор, рука — на рукоятке кортика, и пышные белые усы во все стороны. Весь из себя вылитый флотоводец боевых времен.

Грета тоже сначала застыла перед этим маленьким великолепием, а потом вдруг села перед ним и протянула ему лапу. Небывалый случай! Грета всегда считала, что так униженно, с ее точки зрения, могут поступать только мелкие болонки с бантиками на макушке и пудельки с ленточками вместо ошейников. Она их презрительно не замечала. Как и положено служебной овчарке.

А тут — надо же! Впрочем, наша Грета прекрасно разбирается в людях и сразу же поняла: в наш дом пришел хороший человек, достойный ее уважения.

Адмирал вежливо пожал ей лапу, кашлянул в ладошку, обтянутую белой перчаткой, и лихо, по-флотски, отдав маме честь, представился, глядя на нее снизу вверх:

— Капитан третьего ранга в отставке Курочкин!

Немножко жаль, что не Орлов! И не совсем адмирал.

(Ну да это не так важно. В нашей семье он так и остался адмиралом. Нам так больше нравилось. Особенно маме. Не каждый день ей отдавали честь адмиралы в белых перчатках.)

Адмирал-капитан снял фуражку — при этом на макушке у него живо вскочил задорный хохолок, точно как у нашего Алешки, только седой. Подпрыгнув, адмирал положил фуражку на полочку над вешалкой.

Мама при этом почему-то так растрогалась, что мне показалось, будто она хочет погладить маленького адмирала по седой голове. А Лешка, не теряя времени, уже подкрадывался к адмиральскому кортику.

— Алексей! — строго проговорил папа. — Отставить!

Адмирал, прищурившись, взглянул на Алешку и подмигнул ему. И стал похож не на бравого морского офицера преклонных лет, а на озорного пацана.

— Конфеты не забыл? — спросил Алешка папу. — А кофемолку?

— Здесь, — папа встряхнул пластиковый пакет, — и конфеты, и кофемолка.

— И крошки от бутерброда с икрой, — хихикнул Алешка.

А мама кофемолке очень обрадовалась:

— Мы скоро к тете Наташе на день рождения идем, очень хороший подарок.

— Не выйдет, — огорчил ее папа. — Там, на крышке, гравировка: «Полковнику Оболенскому».

— Ерунда, — отмахнулась мама. — Алешка перепишет. Оболенского на Орловскую легко исправить — обе на «О».

— Да, — возразил папа, — но ведь не оба полковники. Твоя Наташка — бухгалтер.

— Ну и что? — удивилась мама, — По девять букв. Какая разница — что полковник, что бухгалтер. Как, Ленька, справишься?

— Запросто, — сказал Алешка.

А старичок адмирал с улыбкой слушал этот разговор, наклоняя голову то к одному плечу, то к другому. Как петушок с хохолком-гребешком.

— Ладно, — проворчал папа. — Тащи вазочку.

— Эта вазочка, — одобрил адмирал третьего ранга, — напоминает мне корабельную шлюпку. Своими размерами.

Он тоже оказался не промах. Его карманы тоже оказались набитыми конфетами, и он тоже стал щедрыми горстями выгребать их и пересыпать в вазочку. Размером с корабельную шлюпку.

— Ну вот, — обрадовалась мама, когда «шлюпка» наполнилась до краешков бортов. И даже с горкой. — Может, сегодня и мне конфетка достанется. Самая маленькая. Пошли за стол.

И мы пошли в большую комнату, где вовсю шумел на праздничном столе блестящий самовар. Я шел следом за адмиралом — у него была странная походка, будто он легонечко подпрыгивал на каждом шагу. И с этим хохолком, и с подскоком еще больше походил на задорного петушка. С подходящей фамилией Курочкин.

За чаем выяснилось, что папа давно знаком с адмиралом. Оказывается, к этому одинокому старичку как-то забрался поганый квартирный вор, а папа со своими операми его отловил. И теперь адмирал каждый год в День милиции приходит поздравить своих защитников с праздником. А сегодня папа после банкета пригласил адмирала к нам на чай. Он, оказывается, живет рядом, через дом от нас. Совсем один.

И еще папа рассказал, что Егор Иванович — Герой Советского Союза. Что он воевал на палубе корабля, когда ему было всего двенадцать лет. Сбивал из пулемета фашистские самолеты и самоотверженно спас троих раненых моряков в открытом море.

Адмирал при этом смущенно покашливал и все старался перебить папу.

Пока папа все это нам рассказывал, мы, не теряя времени, пили чай. А Гретка сидела рядом с адмиралом и не сводила с него глаз. А иногда клала ему на колено лапу или голову.

— Конфетку просит? — спросил адмирал.

— Что вы! — сказала мама. — Она из чужих рук даже косточку не возьмет!

Адмирал протянул Гретке конфету, та вежливо взяла ее и виновато взглянула на папу.

— Это она из большого уважения к вам, — оправдала мама Греткин поступок.

Закончив рассказ, папа отставил свой стакан и сказал:

— Вот так, — и спросил маму: — Как тебе конфеты? Понравились?

— Конфеты? — удивленно переспросила мама. — А разве они были?

Все мужчины за столом молча переглянулись. Адмирал смущенно улыбался. Его белоснежные усы приобрели бравый шоколадный оттенок. Будто окрасились сладким пороховым дымом. Алешка, пригнувшись к столу, тоже размазывал салфеткой шоколадные усы под носом. Адмирал подмигнул Алешке. Алешка — адмиралу. Быстренько спелись старый да малый!

Папа весело хмыкнул и принялся, как обычно, рассказывать очередной смешной эпизод из своей милицейской практики. А мама пошарила в баре и выложила на стол коробку конфет, на крышке которой бежал куда-то золотой олень. И многозначительно посмотрела при этом на Алешку. Тот фыркнул и гордо задрал нос: больно нужны мне ваши конфеты!

–…Случай действительно удивительный, — рассказывал папа. Он тогда работал следователем и выезжал со своей группой и днем и ночью на все происшествия. — Это преступление мы раскрыли в тот же день, не выходя из ограбленной квартиры. И теперь, когда удается быстро найти и задержать преступника, — с улыбкой вспоминал папа, — кто-нибудь из наших коллег обязательно скажет с завистью: «Ну да, он у вас из шкафа вывалился!»

— Как-как? — удивилась мама. И шикнула на Алешку, который опять тянулся к коробке с оленем: — Алексей, убери руки!

А папа стал объяснять:

— Представьте, квартирная кража, сработала сигнализация, мигом выезжаем на место. Работаем. Проводим осмотр квартиры. Пропали некоторые вещи, исчезли два чемодана…

— Алексей! — Это опять мама. — Я все вижу.

— Ты лучше слушай, — буркнул Алешка.

–…Работаем дальше. Эксперты пылят… — рассказывает папа.

— Зачем пылят? — удивился Алешка. — Да еще в чужой квартире!

— Покрывают некоторые места и предметы специальным мелким порошком, — терпеливо пояснил папа, — чтобы выявить отпечатки пальцев… Ну, работаем дальше. Составляем протоколы, объясняемся с понятыми, наводим по телефону справки, начинаем поквартирный опрос. Устали жутко. И ничего у нас не получается. Вор оказался очень опытный. Никаких следов не оставил. И, думаем, спит он сейчас, наверное, на верхней полке в мягком вагоне поезда, идущего во Владивосток, в обнимку с двумя наворованными чемоданами.

— Как грустно, — вздохнул Алешка, одной рукой подперев щеку, а другую руку вкрадчиво направив к коробке.

— Убери руку, — опять предупредила его мама. — А что дальше, отец? Догнали вы поезд?

Папа усмехнулся:

— Нет, и мы его не догнали, и жулик на поезд не успел… Мы уже собрались уходить, как вдруг в прихожей раздался грохот. Распахнулись дверцы стенного шкафа, и на пол вывалился абсолютно белый человек. А за ним — два чемодана.

— Это был жулик! — догадался Алешка. — Он тоже устал, ему все это надоело, пока вы там пылили, стало скучно, и он уснул, да? Мне тоже от скуки спать хочется.

Адмирал очень внимательно слушал папин рассказ, то туда, то сюда наклоняя голову, и шевелил лохматыми бровями.

Мама между тем переставила коробку с конфетами подальше от Алешки, поближе к адмиралу, и спросила:

— А почему он белый? От страха?

— Подожди, — продолжил папа. — Этот жулик не успел удрать и спрятался от нас в шкафу. А сидеть ему там пришлось долго, без дела, вот он и уснул.

— И выпал из шкафа! — завершила мама. — Хорошо бы они все так попадались.

— Он не ушибся? — спросил Алешка.

— А тебе его жалко? — спросил папа.

— Он не ушибся, — сказал адмирал Курочкин. — Он только сильно испачкался. Я собирался делать ремонт и сложил в шкафу пакеты с побелкой.

Ага, оказывается, эта забавная и поучительная (не спи на работе!) история произошла в его квартире.

— Это он вас хотел обокрасть? — спросил Алешка и распахнул глаза. — Адмирала?

— Адмирала, — кивнул папа, — по наводке.

Мама удивленно вскинула брови. А Курочкин незаметно выбрал из коробки конфету и передал ее под столом Алешке.

— Да, кто-то сообщил ворюге, что в этой скромной квартире можно хорошо поживиться. Там — целый мундир с орденами и медалями, — уточнил майор.

— А зачем ему чужие медали? — наивно хлопнула глазами мама. — Он стал бы ими хвалиться?

— Он стал бы их продавать, — жестко ответил папа. — И очень дорого.

— Какая подлость! — воскликнула мама и прижала ладони к щекам. — Украсть и продать чужую славу!

— Причем завоеванную отвагой, мужеством и пролитой кровью.

— Только подлецы такое могут делать! — бушевала мама.

— Очень большие подлецы. — Папа нахмурился. — Но есть подлецы и еще бо́льшие. Недавно на Арбате один из моих сотрудников, молодой парень, стал свидетелем, как продавалась солдатская гимнастерка военных лет, в двух местах пробитая на груди немецкими пулями.

— И что он, этот твой молодой свидетель? — как-то тревожно спросила мама. И взглянула на адмирала.

Папа еще больше нахмурился.

— Он теперь не свидетель, а обвиняемый. В нанесении побоев торговцу простреленными гимнастерками.

— Морду набил продавцу? — радостно взвизгнул Алешка.

— Алексей! — одернула его мама. — Выбирай выражения!

— Ну лицо! Лицо набил.

Мама подумала секунду и сказала тихо:

— Нет, все-таки — морду.

Папа взглянул на маму — не то осуждающе, не то одобрительно.

— И что ему будет, твоему сотруднику? — спросила мама. — Я бы ему премию дала.

Папа покачал головой:

— Так бы все обошлось, да он не только торговца проучил, но и покупателя.

— Ну и молодец! — вырвалось у мамы.

— Молодец, конечно… Но вот покупатель-то оказался иностранцем.

— Немец небось? — спросил адмирал сердито.

— Да, — кивнул папа, — внук того солдата, который воевал с нашими солдатами. Ему, видите ли, очень хотелось иметь такой сувенир, на память о метких немецких пулях… Ну, ничего, мы своего парня в обиду не дадим. Если надо — до министра дойду.

В комнате стало тихо, а потом вдруг мама ахнула:

— Батюшки! Второй час! Еще раз пьем чай и — спать!

— С конфетами? — спросил папа.

— С оленями, — вздохнула мама, разглядывая пустую коробку.

— Да, — вздохнул и Алешка с сожалением, — один олень остался. Не очень съедобный.

В прихожей, куда мы все вывалились, Алешка впился глазами в кортик. Адмирал понял его, вытащил кортик из ножен.

— На, полюбуйся.

Алешка бережно взял оружие в руки. Вздохнул прерывисто: кортик был хорош!

— Мне его командующий флотом вручил, — похвалился адмирал. — На палубе крейсера. Под салют. Мне тогда тринадцать лет исполнилось.

— Рассказали бы, Егор Иванович, — предложил папа. — Молодежи полезно.

— Обязательно расскажу, — пообещал адмирал. — В другой раз. Для меня этот кортик — самое дорогое в жизни. Дороже всех наград. Слава богу, что его тогда не украли.

— А вот это что? — спросил Алешка, протягивая адмиралу кортик. — Цифирки какие-то? Чей-то телефон? Мобильный номер?

Я тоже посмотрел: на клинке, возле самой рукоятки, были выбиты крохотные цифры.

Адмирал рассмеялся.

— Это номер, но не телефонный. Каждое боевое оружие имеет свой номер. А мой номер — особенный, счастливый.

— А что за счастье? — спросила мама.

— Видите? — Адмирал забрал у Алешки кортик и показал маме цифры. — Видите: 25121930?

— Волшебные цифры, — на всякий случай согласилась мама. — Их нужно сложить? Или умножить? Для формулы счастья.

Адмирал рассмеялся еще веселее:

— Это дата и год моего рождения!

— Это вы такой старый? — ахнул Алешка. — Двадцать пять миллионов лет! Да еще с копейками! А на вид вам больше ста не дашь.

Тут уж расхохотались все. А мама дернула Алешку за ухо.

— Двадцать пять — двенадцать, — задыхаясь от смеха, пояснил адмирал, — двадцать пятое декабря. А девятнадцать — тридцать — тысяча девятьсот тридцатый год.

— Тогда еще ничего, — согласился Алешка. — Не очень много.

— Порядок! — согласился адмирал и со звонким щелчком загнал кортик в ножны.

И мы все пошли провожать адмирала.

А Гретку с собой не взяли. Она изобразила обиду, легла на свое место, положила голову на передние лапы и поглядывала на нас исподлобья с укором и грустью.

Конечно, хорошо было бы прогулять ее перед сном. Но тут у нас были небольшие заморочки. Когда Гретка прошла все собачьи школы, она осталась такой же веселой и дружелюбной. Но еще строже и внимательнее стала опекать Алешку как самого младшего в семье — она считала его своим щенком, о котором должна заботиться. И поэтому на улице никому не позволяла к нему подходить. Да никто и не пытался. Ведь Гретка такая артистка! Видели бы вы, как она идет рядом с Алешкой! Ее не узнать. Она становится какой-то приземистой, наклоняет голову и внимательно, недружелюбно смотрит исподлобья на всех встречных, да еще и идет при этом так тяжело, вразвалочку, что все предпочитают обходить ее стороной. Мол, только троньте этого пацана — мало не покажется, я начеку!

А вот с папой она идет совсем по-другому. Веселой, легкой, приплясывающей походкой. Сияет глазами, блестит белыми зубами в улыбке. Она, наверное, считает, что это папа ее должен охранять и защищать, как глава семьи.

Особенно она стала заботиться об Алешке после того, как в парке его окружила стая недружелюбных бродячих собак. Она дала им такой разгон, что после этого они вовсе не появлялись в парке. И, кстати, с той поры, услышав слово «собака», Грета беззаветно рвется в бой. Для нее это слово — сигнал к атаке.

Ну, а поздно вечером или ночью она становится еще более бдительной и настороженной. Она может даже яростно облаять машину, у которой вдруг срабатывает сигнализация. Так яростно, что не выдерживают и соседние машины, и тогда разноголосый их вой поднимается на всю нашу округу…

В общем, Гретка проводила нас обиженным взглядом и протяжно вздохнула.

На улице было темно. И по-осеннему промозгло. Стояла тишина. И почти нигде не светились окна. Папа и мама шли впереди, под ручку. Мама звонко стучала в ночной тиши своими каблуками по асфальту. А мы с Алешкой шли сзади, по бокам адмирала. Причем Алешка — с того бока, где висел у адмирала кортик. Адмирал припрыгивал и вполголоса напевал морскую песню. Про широкое море и бушующие вдали волны. Он, наверное, тоже на банкете коньяк пил.

Но чем дальше мы шли и чем ближе подходили к дому адмирала, тем грустнее и задумчивее звучала его песня. Она и сама по себе невеселой была, о горькой матросской судьбе, а в исполнении старичка адмирала своим дребезжащим голоском до слез почти что трогала.

Алешка это почувствовал и весело сказал:

— Как вы сейчас домой придете! Как чайник поставите! Как чаю напьетесь! И — спать! Здорово, да? В школу вам утром не надо, на работу не надо…

— В магазин надо, — грустно сказал адмирал. — За кефиром. А чай одному пить скучно.

— Вы совсем-совсем один живете? У вас даже кошки нет?

— Тараканы есть, на кухне. Да что от них толку?

— Да, — вздохнул Алешка. — С ними не пообщаешься. — И посоветовал: — А вы бы что-нибудь придумали. Ну, там, марки собирали бы. Меняться ими интересно — и так, и в письмах.

— А мне никто не пишет, — усмехнулся адмирал. — Только на 9 Мая президент открытку присылает.

— Ну, тогда мы будем к вам в гости приходить!

Обрадовал! Я даже за адмирала испугался немного. Такой гость, как Алешка, скучать не даст!

— Придумал! — Алешка даже остановился. — Вы лучше книгу напишите! О своих подвигах. У вас ведь такое интересное детство было! Боевое!

И адмирал тоже остановился. Эта мысль ему, видно, понравилась. Он немного сдвинул фуражку на затылок и приосанился — вот-вот закукарекает. Как петушок на рассвете.

Но он не успел. Окружающая тишина вдруг стала нарушаться где-то вдали, у парка. И превратилась в нарастающий треск и грохот. И навстречу нам вылетела на мопедах хулиганская компания пацанов. Мы едва успели отскочить на тротуар.

Они с треском, свистом и криками проскочили мимо и постепенно затихли вдали. Сопровождаемые воплями потревоженных машин.

Папа повернулся к нам.

— Кто такие? — спросил он.

— Шаштарыч, — буркнул Алешка.

— Лиса Алиса, — добавил я. — И Кот Базилио.

— Объяснили… — буркнул папа.

— Они так каждую ночь гоняют.