Неточные совпадения
Счисление я буду вести по своему возрасту, это — единственное счисление, которое применяет ребенок, Так вот, когда мне было лет шесть-семь, мама открыла детский сад (предварительно пройдя
в Москве
курсы фребелевского обучения).
Мама перед тем специально ездила
в Москву и прошла там
курс фребелевских наук.
Был у меня товарищ Бортфельд Александр, — лихой парень, забияка; он потом, не кончив
курса, поступил
в кавалерийское училище и вышел
в гусары.
Я говорил, что с седьмого класса перестал интересоваться отметками и наградами. Нет, должно быть, это было не так. Во всяком случае, помню, — мне очень хотелось кончить
курс с золотою медалью; на словах высказывал полное безразличие и даже презрение, но
в душе очень хотелось.
Папа был
в школе Конопацких годовым врачом. От него я узнал, что все Конопацкие уже переехали на дачу,
в Туле только Мария Матвеевна и Люба. Люба кончила
курс с золотою медалью. Через папу она передала мне, что ждет исполнения моего обещания.
Кончили гимназический
курс мы, — кончили и наши товарищи-гимназистки. Но какая была разница
в настроениях!
Немногочисленные высшие женские учебные заведения, которые существовали
в предыдущее царствование, либо были закрыты, либо доживали последние годы: доводили до выпуска наличные
курсы, а новых уж не принимали.
Из лиц, впоследствии получивших известность, перевелись с нашего
курса В.
В. Водовозов, Вл. А.
Окончив Бестужевские
курсы, она впоследствии уехала за границу, получила
в Женевском университете степень доктора химии, читала на Петербургских высших женских
курсах стереохимию.
Но я вижу, обстановка у вас роскошнейшая, на одни серьги, которые у вас сейчас
в ушах, два студента могли бы пройти весь университетский
курс.
В соседней с ним комнате жила его землячка, курсистка Бестужевских
курсов, Вера Устиновна Дейша. Прекрасный женский лоб, темные стриженые волосы до плеч и огромные синие глаза, серьезные, внимательно вглядывающиеся.
Попасть
в то время на женские
курсы стоило больших усилий, напряженной борьбы с родителями и общественным мнением.
Про курсисток распространялись мерзейшие сплетни, к поступлению на
курсы ставились всевозможные препятствия: от взрослых девушек, например, требовалось согласие родителей и их обязательство содержать дочь
в течение всего прохождения
курса.
Хорошо одетый, очень невысокий и худой молодой человек, с узким бледным лицом и странно-густою окладистою каштанового бородкою; черные колючие глаза; длинными, неврастеническими пальцами постоянно подкручивает усы. Был он
курсом старше меня, тоже на филологическом факультете. Знаком я с ним не был. На него все потихоньку указывали: уже известный поэт, печатается
в лучших журналах. Дмитрий Мережковский. Я и сам читал
в журналах его стихи. Нравились.
Сдавали весною экзамен по средней истории. Требовалось знать прочитанный Васильевским
курс (развитие общественно-экономических отношений
в первые века средней истории); это — по билетам. Кроме того, по учебнику Шульгина требовалось знать фактическую историю и хронологию средних веков. Я подготовился хорошо, на экзамен шел уверенно. Экзаменовал Васильевский, ассистентом был Кареев. Васильевский спросил...
В кружке нашем появился новый член — студент-естественник старших
курсов, Говорухин. Он, видно, был умница, очень был начитан
в общественных вопросах. Плотный, коренастый, с редкою бесцветною бородкою, сжатыми тонкими губами и внимательно приглядывающимися глазами. Как будто он все время тайно кого-то среди нас разыскивал или выбирал.
Летом того же года он,
в числе других студентов, переписанных на добролюбовской демонстрации, был исключен из университета, поступил
в ярославский Демидовский лицей юридических наук и там окончил
курс.
Экзаменов с третьего
курса на четвертый было у меня много. И пришлось весною очень много заниматься: посещал я лекции только некоторых, мне особенно нравившихся профессоров, — Васильевского, Семевского, Прахова, а многих, у которых предстояло держать экзамен, не знал даже
в лицо.
С увлечением слушал я на четвертом
курсе лекции по истории греческого искусства. Читал профессор Адриан Викторович Прахов, — читал со страстью и блеском. Седоватый человек с холеным, барским лицом,
в золотых очках. Вскоре он был переведен из Петербургского университета
в Киевский, с тем чтобы принять
в свое заведывание постройку знаменитого Владимирского собора.
Стипендия очень богатая, 60 руб.
в месяц (обычный размер студенческой стипендии
в то время был 25 руб.); выдается стипендия лицам, окончившим историко-филологический факультет (Studia humaniora) и поступающим
в Военно-медицинскую академию; по окончании
курса командировка на три года за границу для усовершенствования, причем один год обязательно пробыть…
в Эдинбурге (очевидно, во времена Вилье шотландская столица славилась медицинским факультетом).
Для меня все условия были очень подходящие. Я решил по окончании
курса подать прошение на эту стипендию, а пока стал усиленно заниматься английским языком; я был
в нем слаб, а знание его требовалось для стипендии наравне с немецким и французским.
В конце мая я окончил
курс историко-филологического факультета со степенью кандидата исторических наук.
Получил временное свидетельство об окончании
курсе, подал прошение
в Военно-медицинскую академию о принятии меня
в число студентов и другое — о назначении мне стипендии баронета Вилье. И уехал
в Тулу.
Когда он был еще молодым студентом, богатый дядюшка, умирая, завещал выплачивать ему по двести рублей
в месяц «до окончания университетского
курса».
На старших
курсах он читал фармакологию и токсикологию (учение о ядах), а на младших — диететику, нечто вроде личной гигиены, но у Коберта она превращалась как бы
в медицинскую энциклопедию, — он говорил и о физиологии, и о патологии, и об органической химии, и о терапии, и о всем прочем.
Его еще не существовало, только
в газетах передавались слухи, что он проектируется; сообщалось, что для поступления будет требоваться аттестат зрелости
в объеме
курса мужских классических гимназий, с знанием латинского и греческого языков.
Инна год после окончания
курса пробыла учительницею
в деревне, но потом решила поступить на урок, чтобы накопить денег на медицинский институт.
Тогда Инна и Маня решили поступить на Рождественские
курсы лекарских помощниц
в Петербурге.
Директором
курсов состоял почетный лейб-медик высочайшего двора И.
В. Бертенсон, Папа был с ним заочно знаком и вел переписку по научным вопросам.
Хотя, конечно, как я теперь вижу, навряд ли вам это возможно
в настоящее время: на старших
курсах медицинского факультета работы, кажется, не мало.
Он уже
в 1891 году перешел из Дерпта
в Гейдельберг, систематического
курса мне у него не довелось слушать; студентом младшего
курса я только посетил из любопытства две-три его клинические лекции.
Несостоятельный больной, не имевший возможности пригласить к себе на дом врача, обращался
в поликлинику, и она посылала к нему студента последнего
курса.
Студент вел лечение под контролем ассистента поликлиники, доклады вал о своих больных и их лечении профессору
в присутствии всего
курса, трудных для диагноза и лечения больных тут же демонстрировал.
Инна, после высылки из Богородицкого уезда, где работала на голоде, жила пока дома, но вскоре собиралась ехать за границу. История на Рождественских
курсах с последовавшим исключением курсисток вызвала
в Петербурге всеобщее возмущение доктором Бертенсоном. Один либеральный промышленник предложил наиболее пострадавшим курсисткам, Инне
в том числе, ехать на его счет
в Швейцарию оканчивать врачебное образование и обязался высылать им до окончания
курса по двадцать пять рублей
в месяц.
С целью увеличения числа русских студентов был разрешен прием студентов, уволенных из русских университетов за «студенческие беспорядки», а также окончивших
курс в духовных семинариях:
в русские университеты их не принимали.
На лето я приехал домой. Жил то
в Туле, то
в Зыбине. Усиленно готовился к экзаменам, а
в часы отдыха писал задуманную повесть. Маруся окончила гимназию. Она собиралась поступить на Петербургские высшие женские
курсы, но дела родителей были очень расстроены, содержать ее
в Петербурге они не могли. Маруся собиралась с осени поступить учительницей
в семью соседнего помещика, чтобы принакопить денег на
курсы.
В 1892–1894 годах, на старших
курсах медицинского факультета
в Дерпте, я писал свою повесть «Без дороги».
Маруся
в это время была уже
в Петербурге на Высших женских
курсах. Она убеждала меня послать повесть
в «Русское богатство», редакторами которого были Н. К. Михайловский и
В. Г. Короленко. Я к этому отнесся безразлично. Она отобрала у меня рукопись и сама отнесла
в редакцию на Бассейной.