Неточные совпадения
Для служащих были особые
курсы после обеда, чрезвычайно ограниченные и дававшие право на так называемые «комитетские экзамены». Все лентяи с деньгами, баричи, ничему не учившиеся, все, что не хотело служить
в военной службе и торопилось получить чин асессора, держало комитетские экзамены; это было нечто вроде золотых приисков, уступленных старым профессорам, дававшим privatissime [самым частным образом (лат.).] по двадцати рублей за урок.
— Какой вздор, братец, — сказал ему князь, — что тут затрудняться; ну,
в отпуск нельзя, пиши, что я командирую его для усовершенствования
в науках — слушать университетский
курс.
Он прислал А. Писарева, генерал-майора «Калужских вечеров», попечителем, велел студентов одеть
в мундирные сертуки, велел им носить шпагу, потом запретил носить шпагу; отдал Полежаева
в солдаты за стихи, Костенецкого с товарищами за прозу, уничтожил Критских за бюст, отправил нас
в ссылку за сен-симонизм, посадил князя Сергея Михайловича Голицына попечителем и не занимался больше «этим рассадником разврата», благочестиво советуя молодым людям, окончившим
курс в лицее и
в школе правоведения, не вступать
в него.
Из них сортировали наиболее способных для продолжения гимназического
курса, отдавая менее способных
в учение ремеслам или
в технологический институт.
Перед окончанием моего
курса Химик уехал
в Петербург, и я не видался с ним до возвращения из Вятки. Несколько месяцев после моей женитьбы я ездил полутайком на несколько дней
в подмосковную, где тогда жил мой отец. Цель этой поездки состояла
в окончательном примирении с ним, он все еще сердился на меня за мой брак.
Молодежь была прекрасная
в наш
курс. Именно
в это время пробуждались у нас больше и больше теоретические стремления. Семинарская выучка и шляхетская лень равно исчезали, не заменяясь еще немецким утилитаризмом, удобряющим умы наукой, как поля навозом, для усиленной жатвы. Порядочный круг студентов не принимал больше науку за необходимый, но скучный проселок, которым скорее объезжают
в коллежские асессоры. Возникавшие вопросы вовсе не относились до табели о рангах.
Отпуск во время
курса дают редко; он наконец получил его —
в самое то время, как он собирался ехать, студенты отправлялись по больницам.
Присланный на казенный счет, не по своей воле, он был помещен
в наш
курс, мы познакомились с ним, он вел себя скромно и печально, никогда мы не слыхали от него ни одного резкого слова, но никогда не слыхали и ни одного слабого.
Не вынес больше отец, с него было довольно, он умер. Остались дети одни с матерью, кой-как перебиваясь с дня на день. Чем больше было нужд, тем больше работали сыновья; трое блестящим образом окончили
курс в университете и вышли кандидатами. Старшие уехали
в Петербург, оба отличные математики, они, сверх службы (один во флоте, другой
в инженерах), давали уроки и, отказывая себе во всем, посылали
в семью вырученные деньги.
Прошло с год, дело взятых товарищей окончилось. Их обвинили (как впоследствии нас, потом петрашевцев)
в намерении составить тайное общество,
в преступных разговорах; за это их отправляли
в солдаты,
в Оренбург. Одного из подсудимых Николай отличил — Сунгурова. Он уже кончил
курс и был на службе, женат и имел детей; его приговорили к лишению прав состояния и ссылке
в Сибирь.
Пока еще не разразилась над нами гроза, мой
курс пришел к концу. Обыкновенные хлопоты, неспаные ночи для бесполезных мнемонических пыток, поверхностное учение на скорую руку и мысль об экзамене, побеждающая научный интерес, все это — как всегда. Я писал астрономическую диссертацию на золотую медаль и получил серебряную. Я уверен, что я теперь не
в состоянии был бы понять того, что тогда писал и что стоило вес серебра.
[
В бумагах, присланных мне из Москвы, я нашел записку, которой я извещал кузину, бывшую тогда
в деревне с княгиней, об окончании
курса.
Alma mater! Я так много обязан университету и так долго после
курса жил его жизнию, с ним, что не могу вспоминать о нем без любви и уважения.
В неблагодарности он меня не обвинит, по крайней мере,
в отношении к университету легка благодарность, она нераздельна с любовью, с светлым воспоминанием молодого развития… и я благословляю его из дальней чужбины!
— Какой
в грязь, эдакого пира во весь
курс не было.
Я познакомился с ним
в конце
курса — и бывал иногда у него и у его брата Ксенофонта.
— Вы ведь кончили
курс в Московском университете?
Человек этот, умный и очень нервный, вскоре после
курса как-то несчастно женился, потом был занесен
в Екатеринбург и, без всякой опытности, затерт
в болото провинциальной жизни.
Витберг был тогда молодым художником, окончившим
курс и получившим золотую медаль за живопись. Швед по происхождению, он родился
в России и сначала воспитывался
в горном кадетском корпусе. Восторженный, эксцентрический и преданный мистицизму артист; артист читает манифест, читает вызовы — и бросает все свои занятия. Дни и ночи бродит он по улицам Петербурга, мучимый неотступной мыслию, она сильнее его, он запирается
в своей комнате, берет карандаш и работает.
Перед окончанием
курса я стал чаще ходить
в дом княгини. Молодая девушка, казалось, радовалась, когда я приходил, иногда вспыхивал огонь на щеках, речь оживлялась, но тотчас потом она входила
в свой обыкновенный, задумчивый покой, напоминая холодную красоту изваянья или «деву чужбины» Шиллера, останавливавшую всякую близость.
Не знаю.
В последнее время, то есть после окончания моего
курса, она была очень хорошо расположена ко мне; но мой арест, слухи о нашем вольном образе мыслей, об измене православной церкви при вступлении
в сен-симонскую «секту» разгневали ее; она с тех пор меня иначе не называла, как «государственным преступником» или «несчастным сыном брата Ивана». Весь авторитет Сенатора был нужен, чтоб она решилась отпустить NataLie
в Крутицы проститься со мной.
Германская философия была привита Московскому университету М. Г. Павловым. Кафедра философии была закрыта с 1826 года. Павлов преподавал введение к философии вместо физики и сельского хозяйства. Физике было мудрено научиться на его лекциях, сельскому хозяйству — невозможно, но его
курсы были чрезвычайно полезны. Павлов стоял
в дверях физико-математического отделения и останавливал студента вопросом: «Ты хочешь знать природу? Но что такое природа? Что такое знать?»
Бакунин, кончив
курс в артиллерийском корпусе, был выпущен
в гвардию офицером.
Красов, окончив
курс, как-то поехал
в какую-то губернию к помещику на кондицию, но жизнь с патриархальным плантатором так его испугала, что он пришел пешком назад
в Москву, с котомкой за спиной, зимою
в обозе чьих-то крестьян.
И заметьте, что это отрешение от мира сего вовсе не ограничивалось университетским
курсом и двумя-тремя годами юности. Лучшие люди круга Станкевича умерли; другие остались, какими были, до нынешнего дня. Бойцом и нищим пал, изнуренный трудом и страданиями, Белинский. Проповедуя науку и гуманность, умер, идучи на свою кафедру, Грановский. Боткин не сделался
в самом деле купцом… Никто из них не отличился по службе.
Собственно, бурного периода страстей и разгула
в его жизни не было. После
курса Педагогический институт послал его
в Германию.
В Берлине Грановский встретился с Станкевичем — это важнейшее событие всей его юности.
В конце 1843 года я печатал мои статьи о «Дилетантизме
в науке»; успех их был для Грановского источником детской радости. Он ездил с «Отечественными записками» из дому
в дом, сам читал вслух, комментировал и серьезно сердился, если они кому не нравились. Вслед за тем пришлось и мне видеть успех Грановского, да и не такой. Я говорю о его первом публичном
курсе средневековой истории Франции и Англии.
Заключение первого
курса было для него настоящей овацией, вещью, не слыханной
в Московском университете.
После Июньских дней мое положение становилось опаснее; я познакомился с Ротшильдом и предложил ему разменять мне два билета московской сохранной казны. Дела тогда, разумеется, не шли,
курс был прескверный; условия его были невыгодны, но я тотчас согласился и имел удовольствие видеть легкую улыбку сожаления на губах Ротшильда — он меня принял за бессчетного prince russe, задолжавшего
в Париже, и потому стал называть «monsieur le comte». [русского князя… «господин граф» (фр.).]
Один из первых революционных шагов моих, развязавших меня с Россией, погрузил меня
в почтенное сословие консервативных тунеядцев, познакомил с банкирами и нотариусами, приучил заглядывать
в биржевой
курс — словом, сделал меня западным rentier.
Я с ранних лет должен был бороться с воззрением всего, окружавшего меня, я делал оппозицию
в детской, потому что старшие наши, наши деды были не Фоллены, а помещики и сенаторы. Выходя из нее, я с той же запальчивостью бросился
в другой бой и, только что кончил университетский
курс, был уже
в тюрьме, потом
в ссылке. Наука на этом переломилась, тут представилось иное изучение — изучение мира несчастного, с одной стороны, грязного — с другой.
Окончив
курс медицины и получив диплом доктора, он не решился лечить, говоря, что недостаточно верит
в врачебную кабалистику, и снова весь отдался физиологии.