Неточные совпадения
Близость Канта с Шлейермахером определяется тем, что и Кант
религиозному (т. е. у него моральному) чувству стремится придать алогический или, на его языке, «практический»
характер.
Моральная теология Канта есть именно тот дурной антропоморфизм или психологизм в религии, которому им якобы объявляется война, ибо тварное и человеческое выдается здесь за божественное, причем этот воинствующий психологизм принимает явно враждебный религии
характер, как это достаточно ярко обнаруживается и в
религиозных трактатах Канта, а особенно Фихте (периода Atheismusstreit).
Двоякою природой
религиозной веры — с одной стороны, ее интимно-индивидуальным
характером, в силу которого она может быть пережита лишь в глубочайших недрах личного опыта, и, с другой стороны, пламенным ее стремлением к сверхличной кафоличности — установляется двойственное отношение и к
религиозной эмпирии, к исторически-конкретным формам религиозности.
Она определяет ту его внешнюю границу, за которую невозможно отклоняться, но она отнюдь не адекватна догмату, не исчерпывает его содержания, и прежде всего потому, что всякая догматическая формула, как уже сказано, есть лишь логическая схема, чертеж целостного
религиозного переживания, несовершенный его перевод на язык понятий, а затем еще и потому, что, возникая обычно по поводу ереси, — «разделения» (αϊρεσις — разделение), она преследует по преимуществу цели критические и потому имеет иногда даже отрицательный
характер: «неслиянно и нераздельно», «одно Божество и три ипостаси», «единица в троице и троица в единице».
Объективный, кафолический
характер религиозного переживания, отличающий его от музыки одних лишь настроений, от субъективности с ее психологизмом, именно и требует догматической кристаллизации.
Таким образом устраняется кажущееся противоречие между личным
характером религиозного опыта, устраняющим извне принудительно данную догматику (ибо догматика не геометрия), и объективной системой догматов, в которой выражается сверхличное (и как будто безличное), кафолическое, сознание церкви.
И логическое место Божества в системе определяется общим
характером данного философского учения: сравните с этой точки зрения хотя бы систему Аристотеля с его учением о божественной первопричине — перводвигателе, с не менее
религиозной по общему своему устремлению системой Спинозы, или сравните Канта, Шеллинга, Фихте, Гегеля в их учениях о Боге.
Этот личный
характер Божества свойствен не только иудеохристианству, но и языческому политеизму, — печать своеобразной подлинности его
религиозного опыта.
Потому-то «чистая» философия, притязающая на решающий голос и в вопросах
религиозного сознания, столь естественно приходит к отрицанию ипостасности Божества, видя в ней лишь недозволительный антропоморфизм или психологизм (наиболее воинствующими здесь являются представители «философии бессознательного» — Гартман и Древе [Вот какими аргументами возражает Древе против личного
характера Божества: «Индивидом дух называется в· конечной своей ограниченности и определимости материальным организмом…
Отсюда проистекает неизбежная множественность языческих религий, а также национальный
характер, существенно им присущий и сближающий их с народным языком, фольклором, разными видами народного творчества (этому не противоречит факт
религиозного синкретизма, как явление позднее упадочное и производное).
Откровение Ветхого Завета имеет предварительный и предуготовительный
характер и преследует определенную цель: здесь намеренно суживаются
религиозные горизонты, даже сравнительно с язычеством.
Если эти идеи в марксизме приняли идейно убогий и отталкивающе вульгарный
характер, то у Федорова они получили благородство и красоту благодаря высркому
религиозному пафосу его учения.
Однако теургический
характер присущ был, — но, конечно, лишь в известной степени, — и ветхозаветному богослужению, поскольку ветхозаветная церковь неразрывно связана с христианством и полна символов и прообразов боговоплощения; не чужд он даже и языческому культу в той мере, в какой и язычеству вообще доступно боговедение и благодать Божия, насколько его мистериям и богослужению свойственна была
религиозная подлинность.
Она имеет бесконечную глубину, свойственную
религиозному символу, а ее словесная плоть, сохраняя свой собственный
характер, становится вместе с тем и священным иероглифом, прозрачным лишь для просветленного ока.
Аскетическая ориентация, о которой говорилось выше, не способна утолить этой
религиозной жажды и боли, ибо имеет только отрицательный
характер.
Неточные совпадения
Павла никакого
религиозного значения не имеют, их
характер чисто исторический и относительный, вызванный положением христиан в Римской империи.
В России в силу
религиозного ее
характера, всегда устремленного к абсолютному и конечному, человеческое начало не может раскрыться в форме гуманизма, т. е. безрелигиозно.
Для моего
религиозного чувства и сознания неприемлемы и те элементы самого Евангелия, которые носят судебный, карательный
характер и устрашают адом.
Многие сторонники и выразители культурного ренессанса оставались левыми, сочувствовали революции, но было охлаждение к социальным вопросам, была поглощенность новыми проблемами философского, эстетического,
религиозного, мистического
характера, которые оставались чуждыми людям, активно участвовавшим в социальном движении.
Она была своеобразный и интересный человек, очень красива, с сильным
характером, глубоко
религиозная в типе библейско-протестантском.