Вера в Бога рождается из присущего
человеку чувства Бога, знания Бога, и, подобно тому как электрическую машину нельзя зарядить одной лекцией об электричестве, но необходим хотя бы самый слабый заряд, так и вера рождается не от формул катехизиса, но от встречи с Богом в религиозном опыте, на жизненном пути.
Неточные совпадения
В душе человеческой появляется сознание неабсолютности и внебожественности, а следовательно, относительности и греховности своего бытия, но одновременно зарождается и стремление освободиться от «мира», преодолеть его в Боге; другими словами, вместе с религиозным самосознанием в
человеке родится и
чувство зла, вины, греха, отторженности от Бога, а равно и потребность спасения и искупления.
Итак, в религиозном переживании дано — и в этом есть самое его существо — непосредственное касание мирам иным, ощущение высшей, божественной реальности, дано
чувство Бога, притом не вообще, in abstracto, но именно для данного
человека;
человек в себе и чрез себя обретает новый мир, пред которым трепещет от страха, радости, любви, стыда, покаяния.
Конечно, остается недоступной человеческому уму тайной боговоплощения, каким образом воплотившийся Бог мог так закрыть Божество человечеством, чтобы оказаться способным и совершить подвиг веры в Бога, и испытать человеческое
чувство богооставленности, но это показывает именно на глубочайшую человечность веры, ее исключительное значение и неустранимость подвига веры для
человека.].
«
Человек имеет в единой душе и ум, и слово, и единое
чувство, хотя оно по пяти естественным потребностям тела делится на пять
чувств.
«
Человек не должен ничего делать из религии, it должен все делать и осуществлять с религией; непрерывно, подобно священной и музыке, религиозные
чувства должны сопровождать его деятельную жизнь, и нигде и никогда он не должен терять их».
Чувство, по мнению Гегеля является у
человека общим с животным, которое не имеет религии (причем Гегель, конечно, прибавляет, что Gott ist wesentlich im Denken [«Бог существенно есть в религии» (там же.
«Все в
человеке, для чего почвой является мысль, может быть облечено в форму
чувства: право, свобода, нравственность и т. д…. но это не есть заслуга
чувства, что содержание его является истинным…
Религия вытекает из
чувства разрыва между имманентным и трансцендентным и в то же время напряженного к нему влечения:
человек в религии неустанно ищет Бога, и небо ответным лобзанием приникает к земле.
Поэтому догмат оплодотворяет, но не насилует, ибо это есть вера
человека, его любовь, его
чувство жизни, он сам в свободном своем самоопределении.
В тотемизме, столь распространенном в истории, проявляется та же интуиция всеживотности
человека, причем, избирая определенное животное своим тотемом и изображая его на своем гербе или знамени, данное племя выражает этим
чувство нарочитой связи с ним, особенной подчеркнутости этого свойства в своем характере.
И радость этой встречи при рождении, когда мгновенно загорается
чувство матери и отца, не имеет на человеческом языке достойных слов, но так говорится о ней в Вечной Книге, в прощальной беседе Спасителя: «Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился
человек в мир» (Ио. 16:21).
Удаление Божества от мира, Его «трансцендентность», за известными пределами становится равносильной практическому Его отрицанию,
чувство отъединенности
человека от Бога приводит его к миробожию.
Неточные совпадения
Софья. Возможно ль, дядюшка, чтоб были в свете такие жалкие
люди, в которых дурное
чувство родится точно оттого, что есть в других хорошее. Добродетельный
человек сжалиться должен над такими несчастными.
Стародум. Как понимать должно тому, у кого она в душе. Обойми меня, друг мой! Извини мое простосердечие. Я друг честных
людей. Это
чувство вкоренено в мое воспитание. В твоем вижу и почитаю добродетель, украшенную рассудком просвещенным.
Стародум. Как! А разве тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что, как бы он знатен ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе
человека, который бы всю свою знатность устремил на то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним
чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой друг, счастлив ли тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?
Софья. Ваше изъяснение, дядюшка, сходно с моим внутренним
чувством, которого я изъяснить не могла. Я теперь живо чувствую и достоинство честного
человека и его должность.
И Левина охватило новое
чувство любви к этому прежде чуждому ему
человеку, старому князю, когда он смотрел, как Кити долго и нежно целовала его мясистую руку.