Неточные совпадения
Итак, в религиозном переживании дано — и в этом есть самое его существо — непосредственное касание мирам иным, ощущение высшей, божественной реальности, дано чувство Бога, притом не вообще, in abstracto, но именно для данного
человека;
человек в себе и чрез себя обретает новый мир, пред которым трепещет от страха, радости,
любви, стыда, покаяния.
Поэтому догмат оплодотворяет, но не насилует, ибо это есть вера
человека, его
любовь, его чувство жизни, он сам в свободном своем самоопределении.
Только вера и
любовь открывают сердце воздействию благодати, приобщающей
человека к жизни божественной.
Поэтому творение есть абсолютно-свободное, лишь в себе самом имеющее смысл и основу, абсолютно-самобытное движение божественной
любви,
любовь ради
любви, ее святое безумие. Dieu est fou de l'homme [Бог помешан на
человеке (фр.).], — вспоминает Шеллинг дерзновенно-проникновенное выражение французского писателя: с безумием
любви Бог хочет «друга» (другого), а этим другом может быть только
человек.
Две бездны в душе
человека: глухое ничто, адское подполье, и Божье небо, запечатлевшее образ Господен. Ведома ему боль бессилия, бездарности: стыдясь нищеты своей, брезгливо изнемогает он в завистливом и душном подполье. Но
любовь спасающая дает крылья гениальности, она научает стать бедняком Божьим, забыть свое я, зато постигнуть безмерную одаренность травки, воробья, каждого творения Божия. Она научает всему радоваться как дитя, благодарить как сын.
Бог обойдется без нас в деле Своем, ибо знает пути Свои, но в сердце
человека, затворившего сердце, воцаряется ад — бессилия
любви.
Любовь Афродиты небесной — «сама небесная, она очень ценна и для государства, и для отдельного
человека, поскольку требует от любящего и от любимого великой заботы о нравственном совершенстве.
Филиа — взаимная
любовь:
человек любит, потому что любим.
Это
любовь Бога, действующая в сердце
человека.
В теперешнем греховном состоянии
человека это равновесие глубоко нарушено, и ни в чем так не опознается трагика
любви, как в искании и ненахождении этого равновесия, так что невольно является соблазн — упростить задачу, отказаться от нее.
Подобно тому как виновные боятся сходить в преисподнюю, так и
человек, проникнутый
любовью, испытывает страх потерять предмет
любви.
Согласно иному объяснению, это сравнение имеет следующий смысл: подобно тому как сходящие в преисподнюю знают о всех грехах, за которые наказаны, так и
человек, любящий с ревностью, замечает дурные дела со стороны любимого субъекта, и это наблюдение укрепляет
любовь» (Sepher ha Zohar, trad, de Pauly, II, 245a, 568–569).].
Эта внутренняя норма
любви, по которой сама она творит себе суд, не содержит в себе ничего противоречивого, как нет противоречия, напр., в том, что
человек одновременно есть отец и сын, муж и брат или мать и дочь, сестра и жена.
К числу прирожденных и добровольных «скопцов» принадлежат и
люди «третьего пола», как мужчины, так и женщины, которые признают влюбленность или «духовную брачность», но гнушаются браком и особенно деторождением по разным идеологическим основаниям (сюда относится прежде всего главный идеолог «третьего пола» Вл. Соловьев с его статьями о «Смысле
любви» [Из числа наших современников особенно следует назвать 3.
Человек мог возрастать, осуществляя в себе подобие Божие, только силою
любви.
Жертвуя своей ипостасью, выходя из себя в
любви, по образу триипостасного Бога,
человек находит в себе свое существо.
Первозданному
человеку законом целомудренного бытия, силою которого он воссоединял в себе весь мир, становясь царем его, была
любовь к Небесному Отцу, требовавшая от него детски доверчивого, любовного послушания.
В самом же
человеке таким условием была чистая
любовь супругов, которые во взаимных отношениях своих переживали эротический экстаз мироздания.
Отвращаясь от Бога,
человек обращает лицо к миру, к творению, впадает в однобокий космизм («имманентизм») [См. прим. 9 к «От автора».]; он жаждет уже только мира, а не Бога, совершает измену
любви божественной.
Миротворение есть акт божественного всемогущества и вместе любви-смирения. Мир создан ради
человека и в
человеке, который по предназначению своему есть deus creatus, «бог по благодати». Бог породил в бесчувственно хладном ничто род сынов Божиих, призванных стать богами, — но не по хищению, которым обольстил
человека змей, а по благодати сыновнего послушания.
Но он не знал и не мог допустить, что Бог никогда не предоставит мира и
человека их собственной участи, ибо уже самое его создание есть акт беспредельной
любви триипостасного Бога.
А находя себя в Другом, ощущая источник жизни в
любви к Нему,
человек приобщается к тайне св.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на бога ропщешь,
человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою
любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Стародум. Оттого, мой друг, что при нынешних супружествах редко с сердцем советуют. Дело в том, знатен ли, богат ли жених? Хороша ли, богата ли невеста? О благонравии вопросу нет. Никому и в голову не входит, что в глазах мыслящих
людей честный
человек без большого чина — презнатная особа; что добродетель все заменяет, а добродетели ничто заменить не может. Признаюсь тебе, что сердце мое тогда только будет спокойно, когда увижу тебя за мужем, достойным твоего сердца, когда взаимная
любовь ваша…
Любовное свидание мужчины с женщиной именовалось «ездою на остров
любви»; грубая терминология анатомии заменилась более утонченною; появились выражения вроде «шаловливый мизантроп», [Мизантро́п —
человек, избегающий общества, нелюдим.] «милая отшельница» и т. п.
И Левина охватило новое чувство
любви к этому прежде чуждому ему
человеку, старому князю, когда он смотрел, как Кити долго и нежно целовала его мясистую руку.
— Не говори этого, Долли. Я ничего не сделала и не могла сделать. Я часто удивляюсь, зачем
люди сговорились портить меня. Что я сделала и что могла сделать? У тебя в сердце нашлось столько
любви, чтобы простить…