Идея Творца полна достоинства и свободы: Он возжелал свободной
любви человека, чтобы свободно пошел человек за Творцом, прельщенный и плененный Им (слова Великого Инквизитора).
Великий Инквизитор у Достоевского, враг свободы и враг Христа, говорит с укором Христу: «Ты возжелал свободной
любви человека, чтобы свободно пошел он за Тобой, прельщенный и плененный Тобою».
Неточные совпадения
Нужно совершить переизбрание, избрать новый объект
любви, т. е. отречься от старой
любви к данной действительности, уже мне гарантированной, мне навязанной, сбросить с себя ветхого
человека и родиться к новой жизни в новой, иной действительности.
Любовь к Богу и есть познание Бога,
любовь к миру и есть познание мира,
любовь к
человеку и есть познание
человека.
Силой божественной
любви Христос возвращает миру и человечеству утраченную в грехе свободу, освобождает человечество из плена, восстанавливает идеальный план творения, усыновляет
человека Богу, утверждает начало богочеловечности, как оно дано в идее космоса.
В Ветхом Завете и язычестве Бог открывается
человеку как Сила, но он еще не Отец;
люди сознают себя не детьми Бога, а рабами; отношение к Богу основано не на
любви и свободе, и на насилии и устрашении.
Он не насильственно спасал, хотел
любви и свободы, утверждал высшее достоинство
человека.
Смысл творения в том, чтобы
человек и за ним весь мир полюбили Бога —
Любовь, а не устрашились Бога — Силы.
Христос не совершал чудес в истории, отверг этот дьявольский соблазн, так как в свободе
человека видел смысл истории, так как чудеса были бы насилием и не оставили бы места для достоинства и заслуги
любви к Христу.
Вся историческая драма религии Нового Завета в том, что Новый Завет
человека с Богом, Завет
любви и свободы не был еще соборным соединением человечества с Божеством.
Ложная идеология страдания, отождествляющая всякую
любовь с состраданием, требует от
человека, чтобы всякое страдание было разделено им, принято на себя.
Оправдание творчества и есть оправдание истории, оправдание культуры, оправдание воинственной правды общественной и
любви личной, познания и поэзии, оправдание наших великих
людей, наших творцов, для которых должно быть найдено место в Царстве Божьем.
— Девушка эта, — продолжал Калинович, — имела несчастье внушить
любовь человеку, вполне, как сама она понимала, достойному, но не стоявшему породой на одной с ней степени. Она знала, что эта страсть составляет для него всю жизнь, что он чахнет и что достаточно одной ничтожной ласки с ее стороны, чтобы этот человек ожил…
Неточные совпадения
Хлестаков. Да у меня много их всяких. Ну, пожалуй, я вам хоть это: «О ты, что в горести напрасно на бога ропщешь,
человек!..» Ну и другие… теперь не могу припомнить; впрочем, это все ничего. Я вам лучше вместо этого представлю мою
любовь, которая от вашего взгляда… (Придвигая стул.)
Стародум. Оттого, мой друг, что при нынешних супружествах редко с сердцем советуют. Дело в том, знатен ли, богат ли жених? Хороша ли, богата ли невеста? О благонравии вопросу нет. Никому и в голову не входит, что в глазах мыслящих
людей честный
человек без большого чина — презнатная особа; что добродетель все заменяет, а добродетели ничто заменить не может. Признаюсь тебе, что сердце мое тогда только будет спокойно, когда увижу тебя за мужем, достойным твоего сердца, когда взаимная
любовь ваша…
Любовное свидание мужчины с женщиной именовалось «ездою на остров
любви»; грубая терминология анатомии заменилась более утонченною; появились выражения вроде «шаловливый мизантроп», [Мизантро́п —
человек, избегающий общества, нелюдим.] «милая отшельница» и т. п.
И Левина охватило новое чувство
любви к этому прежде чуждому ему
человеку, старому князю, когда он смотрел, как Кити долго и нежно целовала его мясистую руку.
— Не говори этого, Долли. Я ничего не сделала и не могла сделать. Я часто удивляюсь, зачем
люди сговорились портить меня. Что я сделала и что могла сделать? У тебя в сердце нашлось столько
любви, чтобы простить…