Неточные совпадения
В ресторане — татары
в засаленных фраках,
в кабинетах темно, холодно, пахнет вчерашней попойкой;
еда безвкусная; облитые диваны.
Он рассмеялся задыхающимся смехом. Палтусов ему вторил. Он усадил барина на диван. Тотчас же пришло двое половых. Стол
в минуту был уставлен бутылками с пятью сортами водки. Балык, провесная белорыбица, икра и всякая другая закусочная
еда заиграла
в лучах солнца своим жиром и янтарем. Не забыты были и затребованные Палтусовым соленые хрящи. Калакуцкий заказал завтрак: паровую севрюжку, котлеты из пулярды с трюфелями и разварные груши с рисом. Указано было и красное вино.
Подальше стоял рыбник для любителей постной
еды и
в скоромный день.
—
Еду по Варварке, — мягко заговорил он, снимая шляпу и низко наклонив голову, как он делал только перед немногими женщинами. — Смотрю, ваша коляска. Спрашиваю. Анна Серафимовна одна
в амбаре, а Виктора Мироновича нет… Вы заняты? Не мешаю?..
Анна Серафимовна знала наперед, как он будет себя вести: сначала посидит молча, будет жадно «хлебать» щи и громко жевать сухую
еду, а там вдруг что-нибудь скажет насчет политики или биржи и начнет кричать сильнее, чем Любаша, точно его кто больно сечет по голому телу; прокричавшись, замолчит и впадет
в тупую угрюмость.
Газеты и журнал Марья Орестовна отложила.
В пакете оказались образчики материй от Ворта. Она небрежно пересмотрела их. Осенние и зимние материи. Теперь ей не нужно. Сама
поедет и закажет.
В эту минуту ей и одеваться-то не хочется. Много денег ушло на туалеты. Каждый год слали ей из Парижа, сама ездила покупать и заказывать. А много ли это тешило ее? Для кого это делалось?..
В тот день она начитала ему как следует, дала приказ, как поступить, к кому
ехать, что говорить.
— Я жить хочу… Довольно я с вами возилась. Я решила третьего дня
ехать на осень за границу, на юг… А теперь я и совсем не хочу возвращаться
в эту Москву.
— Я вас предупреждаю, Евлампий Григорьевич, что я
еду из Москвы. Я не могу выносить этого города, я
в нем задыхаюсь.
Едет она на зиму, на год, навсегда… Ну, может, смилуется… А то и соскучится?.. Но не
в этом главное горе. Что же он-то для Марьи Орестовны? Вещь какая-то? Как она рукой-то повела два раза по платью… Точно гадину хотела стряхнуть… Господи!..
Угрызения заслонили
в душе мужа все другие чувства. Он забыл, куда он
едет, зачем, что ему надо говорить, чем распоряжаться… Он был близок к нервному припадку.
И борода не повиновалась щетке. Он ее приглаживал перед зеркалом и так и эдак, но она все торчала — не выходило никакого вида. Сюртук сидит скверно… После обеда надо опять надевать фрак —
ехать в другое заседание. Тяжко, зато почет. Он должен теперь сам об себе думать… Жена уедет за границу… на всю зиму… Успеет ли он урваться хоть на две недели? Да Марья Орестовна и не желает…
— Пойдемте
в церковь, — пригласил Нетов своего зятя. — На кладбище
поедете? — спросил он Палтусова и, не дождавшись ответа, пошел торопливой, развинченной походкой.
Палтусов простоял еше минут с пять. Жандармы ругались с кучерами линеек. Кареты
поехали вереницей. Купцы рассаживались
в крытые дрожки. Певчие, артельщики, похоронные старухи и всякий сброд чуть не дрались, влезая
в линейки; народ шлепал по грязи… Начало опять моросить.
А для этого надо несколько больших обедов и вечеров, отрекомендовать его «особенно» здешним властям,
поехать в Петербург, там завести знакомства
в высших сферах, жертвовать, сделаться дамой-патронессой, основать приют, его поместить куда-нибудь почетным попечителем.
Тут же положена им была
еда и поставлено блюдечко с питьем. Песцы ищут тепла. Вели они себя тихо и зимой все больше спали. Эта семья считалась любимцами старухи. Остальных держали на кухне, на русской печи. С них обирали пух, чистили его, отдавали прясть, а сами вязали платки, косынки и целые шали на продажу
в Ножовую линию и
в галереи на модные магазины. Цены стояли на это вязанье хорошие. Их продавали за привозной товар с Макарьевской ярмарки, нижегородского и оренбургского производства.
— Разумеется, прождал, — с каким-то удовольствием ответил Долгушин. — Вонь везде, пахнет
едой,
в читальне депеш не мог добиться… Кабак!..
—
В виде опыта
поедем… инкогнито
в такое место, где собираются артисты. Это вам даст предвкусие. Может, и отшатнетесь. Перед Рождеством у них дня три вакации. Мы там много народу увидим.
Но
поехать, опять-таки «для курьеза», можно, посмотреть: полно, есть ли
в Москве такие «старые хрычи», с пятьюдесятью деревнями, окруженные драгоценностями? Палтусов не верил
в это. Он видел кругом одно падение. Кто и держится, так и то проживают одну треть, одну пятую прежних доходов. Где же им тягаться с его приятелями и приятельницами вроде Нетовых или Станицыных и целого десятка таких же коммерсантов?
Каждый раз, как он попадает
в эти края, ему кажется, что он приехал осматривать «катакомбы». Он так и прозвал дворянские кварталы.
Едет он вечером по Поварской, по Пречистенке, по Сивцеву Вражку, по переулкам Арбата… Нет жизни. У подъездов хоть бы одна карета стояла.
В комнатах темнота. Только где-нибудь
в передней или угловой горит «экономическая» лампочка.
И те
едут и пляшут, пьют шампанское, льющееся
в буфетах с десяти до шести часов утра.
Завтракать заехал Палтусов к Тестову; есть ему все еще не хотелось со вчерашней
еды и питья. Он наскоро закусил. Сходя с крыльца, он прищурился на свет и хотел уже садиться
в сани.
Они
поехали в университет. Дорогой перемолвились о Долгушиных, о Тасе, пожалели ее, решили, что надо ее познакомить с Грушевой и следить за тем, как пойдет ученье.
—
Едем! — подмигнул Палтусову Пирожков. — Ведь уж сегодня путь один — из „Эрмитажа“
в „Стрельну“.
Палтусов и Пирожков, прихватив с собой знакомого учителя словесности из малороссов,
ехали в „Стрельну“.
— Нет, — перебила Тася, вся нервная и с пылающими щеками, — не расстроивайте моего плана… Вы единственный человек во всей Москве.
В Петербург я не
поеду… Где я там буду жить? У брата я не стану…
С тех пор эти дамы дулись на весь табльдот и поговаривали, что
поедут доживать зиму
в Петербурге.
Перед самым поднятием занавеса к большой пьесе
в кресла вошел Палтусов. За зиму он пропустил много бенефисов: вечера были заняты другим. На этот бенефис следовало
поехать, припомнить немного то время, когда он с приятельской компанией отправлялся
в купоны и вызывал оттуда до потери голоса сегодняшнюю бенефициантку.
С тех пор как он стал заниматься Москвой
в качестве"пионера", он все больше и больше убеждался
в том, что"общество"везде одно и то же — куда ни
поедешь.
Душно Анне Серафимовне под атласным одеялом. Хоть на какой бы нибудь приятной мысли заснуть… А завтра-то?
В концерте… Андрей Дмитриевич обещал. Туалет надо белый. Он к ней идет. Любу не возьмет с собой. Одна
поедет. Сядет
в дальней зале, около арки. Он найдет ее.
Доктор жил когда-то
в Фиваиде — на Сретенке, но он тотчас по окончании курса
поехал домашним врачом с барской фамилией
в Париж и на итальянскую зимовку и с тех пор понагрел уже руки около худосочных богатеньких и стареньких княгинь. Как личность и по репутации он был довольно-таки ему противен.
Завтра же она
поедет к Жозефине. А если та завалена работой, так к Минангуа… Хочется ей что-нибудь побогаче. Что,
в самом деле, она будет обрезывать себя во всем из-за того, что Виктор Мироныч с"подлыми"и"бесстыжими"француженками потерял всякую совесть? Да и
в самом деле — для фирмы полезно. Каждый будет видеть, что платье тысячу рублей стоит. А ее знают за экономную женщину.
Давно уже она с таким молодым чувством не обдумывала туалет. Платье будет голубое. Если отделать его серебряными кружевами? Нет, похоже на оперный костюм. Жемчуг
в моде — фальшивым она не станет обшивать, а настоящего жаль, сорвут
в танцах, раздавят… Что-нибудь другое. Ну, да портниха придумает. Коли и Минангуа не возьмет
в четыре дня сшить — к Шумской или к Луизе
поедет…
Карлуша был
в полной бальной форме. Из концерта он
ехал на Маросейку, на празднование серебряной свадьбы к немецким коммерсантам-миллионщикам.
— Хотели
в балет ехать-с, — доложил еще камердинер, снимая пальто с Палтусова. — И лошади были готовы… И вот!..
Тася
ехала и вспоминала другую тройку, когда они скакали раз
в парк, к"Яру", с Грушевой.
И
едет она не к цыганам, а на фабрику,
в первый раз
в жизни.
Он начал спускаться по ступенькам. Ему стало вдруг легко. Ни к кому он больше не кинется, никаких депеш и писем не желает писать
в Петербург;
поедет теперь домой, заляжет спать, хорошенько выспится и будет поджидать. Все пойдет своим чередом… Не завтра, так послезавтра явится и следователь. Не
поедет он и на похороны Нетовой. Не напишет и Пирожкову. Успеет… Никогда не рано отправиться на тот свет из этой Москвы!..
Пирожков не хотел верить слуху, что Палтусов «арестован». Ему кто-то сказал это накануне вечером. Он вскочил с постели
в девятом часу, торопливо оделся и
поехал к приятелю. Мальчика, отворившего ему дверь, он ни о чем не расспрашивал. Тот принял его со словами...
Анна Серафимовна собралась
ехать в амбар. Вошла Тася
в шляпе и кофточке. Это не был еще ее час.
— Скажите, — продолжала она
в большом смущении, — куда
поехать, кому внести?
Вдруг у него заныло под ложечкой. Он опять голоден… И вспомнил он сейчас же, что сегодня надо
ехать в"Московский".
Гости все прибывают
в новооткрытую залу. Селянки, расстегаи, ботвиньи чередуются на столах. Все блестит и ликует. Желудок растягивается… Все вместит
в себя этот луженый котел: и русскую и французскую
еду, и ерофеич и шато-икем.