— Русские вы, а по-русски не понимаете! чудные вы, господа! Погодить — ну, приноровиться, что ли, уметь вовремя помолчать, позабыть кой об чем, думать не об том, об чем обыкновенно думается, заниматься не тем, чем обыкновенно занимаетесь… Например: гуляйте больше,
в еду ударьтесь, папироски набивайте, письма к родным пишите, а вечером — в табельку или в сибирку засядьте. Вот это и будет значить «погодить».
— Вот оно самое и есть. Хорошо, что мы спохватились скоро. Увидели, что не выгорели наши радости, и, не долго думая, вступили на стезю благонамеренности. Начали гулять,
в еду ударились, папироски стали набивать, а рассуждение оставили. Потихоньку да полегоньку — смотрим, польза вышла. В короткое время так себя усовершенствовали, что теперь только сидим да глазами хлопаем. Кажется, на что лучше! а? как ты об этом полагаешь?
Неточные совпадения
Позднее тот же дедушка Крылов написал другую басню „Три мужика“,
в которой образно доказал другую истину, что во время
еды не следует вести иных разговоров, кроме тех, которые, так сказать, вытекают из самого процесса
еды.
Наконец настал вечер, и мы отправились. Я помню, на мне были белые перчатки, но почему-то мне показалось, что на рауте
в квартале нельзя быть иначе, как
в перчатках мытых и непременно с дырой: я так и сделал. С своей стороны, Глумов хотя тоже решил быть во фраке, но своего фрака не надел, а
поехал в частный ломбард и там, по знакомству, выпросил один из заложенных фраков, самый старенький.
— По этикету-то ихнему следовало бы
в ворованном фраке
ехать, — сказал он мне, — но так как мы с тобой до воровства еще не дошли (это предполагалось впоследствии, как окончательный шаг для увенчания здания), то на первый раз не взыщут, что и
в ломбардной одеже пришли!
Вместе с Глумовым я проводил целые утра
в делании визитов (иногда из Казанской части приходилось, по обстоятельствам,
ехать на Охту), вел фривольные разговоры с письмоводителями, городовыми и подчасками о таких предметах, о которых даже мыслить прежде решался, лишь предварительно удостоверившись, что никто не подслушивает у дверей, ухаживал за полицейскими дамами, и только скромность запрещает мне признаться, скольких из них довел я до грехопадения.
Как сейчас помню: у меня оставалось
в руках только пятьсот рублей ассигнациями. Я вспомнил об отце и
поехал в Волхов на ярмарку затем, чтоб пустить мой капитал
в оборот. Но, увы! долговременное нахождение под следствием и судом уже подточило мое существование! Мой ум не выказывал изобретательности, а робкое сердце парализировало проворство рук. Деньги мои исчезли, а сам я приведен был моими партнерами
в такое состояние, что целых полгода должен был пролежать
в городской больнице…
— Покойная Дарья Семеновна говаривала: жизнь наша здешняя подобна селянке, которую
в Малоярославском трактире подают. Коли ешь ее с маху, ложка за ложкой, — ничего, словно как и
еда; а коли начнешь ворошить да разглядывать — стошнит!
— Давно ли я сам
в Москву
в дилижансе на четвертые сутки поспевал? — дивился Перекусихин 2-й, — а нынче сел,
поехал и приехал!
— Я-то? Я, mon cher, сел
в шарабан и
в Озерки
поехал. Только ехал-ехал — что за чудеса! —
в Мустамяки приехал! Делать нечего, выкупался
в озере, съел порцию ухи, купил у начальника станции табакерку с музыкой — вон она,
в прошлом году мне ее клиент преподнес — и назад! Приезжаю домой — глядь, апелляционный срок пропустил… Сейчас —
в палату."Что, говорят, испугался? Ну, уж бог с тобой, мы для тебя задним числом…"
— А будем постепенно подвигаться вперед. Сначала по железной дороге
поедем, потом на пароход пересядем, потом на тройке
поедем или опять по железной дороге. Надоест
ехать, остановимся. Провизии с собой возьмем,
в деревню этнографическую экскурсию сделаем, молока, черного хлеба купим, станем песни, былины записывать; если найдем слепенького кобзаря —
в Петербург напоказ привезем.
Постоялый двор был старинный, какие нынче можно встретить только
в самых отдаленных захолустьях, куда уж совсем никому ни за чем
ехать не нужно.
Не к
еде одной, не к одному прилично сшитому платью, а к комфорту вообще, и
в том числе к свободе мыслить и выражать свои мысли по-человечески.
— А кто виноват? кто
в Корчеву без надобности приехал?
Ехали бы
в Калязин, ну,
в Углич,
в Рыбну, а то нашли куда! знаете, какие нынче времена, а
едете!
Как же, мол, я, Архип Албертыч, без воды
в барке
поеду?
Мы решили
ехать туда на другой день, а
в ожидании предприняли подробный осмотр кашинских достопримечательностей.
Поехал он
в Кашин к стрикулистам, и там ему дали совет.
Летом он посещает Эмс, чтобы легче экспекторировать,
в сентябре
едет купаться
в Трувиль, потом
в Париж,
в Ниццу…
— Ну, а
еда в Египте какова? — полюбопытствовал Глумов.
— Послушай… а ведь нам
в Кашин
ехать надо! — предложил я.
Затем мы выпили еще по рюмке и окончательно разгулялись. Вспомнили, что к четырем часам нам нужно
ехать на смотринный обед к Парамоновской"штучке", и
в ожидании вожделенного часа пошли промяться на Невский.
Так, например, при Негодяеве упоминается о некоем дворянском сыне Ивашке Фарафонтьеве, который был посажен на цепь за то, что говорил хульные слова, а слова те в том состояли, что"всем-де людям
в еде равная потреба настоит, и кто-де ест много, пускай делится с тем, кто ест мало"."И, сидя на цепи, Ивашка умре", — прибавляет летописец.
Неточные совпадения
Городничий (
в сторону).Прошу посмотреть, какие пули отливает! и старика отца приплел! (Вслух.)И на долгое время изволите
ехать?
Городничий (хватаясь за голову).Ах, боже мой, боже мой! Ступай скорее на улицу, или нет — беги прежде
в комнату, слышь! и принеси оттуда шпагу и новую шляпу. Ну, Петр Иванович,
поедем!
Бобчинский. Я прошу вас покорнейше, как
поедете в Петербург, скажите всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство или превосходительство, живет
в таком-то городе Петр Иванович Бобчинскнй. Так и скажите: живет Петр Иванович Бобчпиский.
Добчинский. Молодой, молодой человек; лет двадцати трех; а говорит совсем так, как старик: «Извольте, говорит, я
поеду и туда, и туда…» (размахивает руками),так это все славно. «Я, говорит, и написать и почитать люблю, но мешает, что
в комнате, говорит, немножко темно».
Добчинский. Он! и денег не платит и не
едет. Кому же б быть, как не ему? И подорожная прописана
в Саратов.