Неточные совпадения
Я себе дала
слово познакомиться с Clémence. Непременно познакомлюсь.
В первый же театральный маскарад возьму дурака Кучкина и скажу ему, чтоб он нас свел.
Да, вспомнила:
в"антологическом"каком-то роде все она просила.
Словом, было скучно, до истерики.
Он не рисовался. Все это сказано было шутливым тоном. Некоторые
слова произносил он особенно смешно. Я отдохнула от пыхтения г. Гелиотропова. Я чувствовала, что этот Домбрович очень умный человек и, вероятно, с талантом, потому что он une célébrité [знаменитость (фр.).]. И говорить мне было с ним легко. Он меня не забрасывал
словами. Никаких Спиноз и Тимофей Николаевичей не явилось
в разговоре. Главное: mon ignorance ne perèait pas [мое невежество не обнаруживалось (фр.).].
Все это сказано было таким тоном, хоть бы
в любую"раззолоченную гостиную", как выражается Домбрович. Ее духи приятно раздражали меня. Ее манеры, голос, интонация… как бы сказать… m'enivraient [опьяняли меня (фр.).]. Да, это настоящее
слово!
Во-первых, она говорила так, как мы не умеем говорить по-французски. Не то чтобы она очень картавила, не то чтоб она употребляла какие-нибудь мудреные
слова; но
в ее жаргоне есть что-то особенное… ну прелесть, прелесть!
И как она мило сердилась на молодых людей, говоря, что вот есть
в Петербурге такие прелестные женщины, как я; а эти"pinioufs", как она выразилась (пресмешное
слово!), бегают за танцовщицами.
Ну, если бы вместо Clémence начала говорить комплименты любая из наших барынь. Как бы все это вышло приторно, манерно, избитыми фразами. А тут ум и такт
в каждом
слове и артистическое чувство. Хоть и о моей особе шла речь; но так разбирают только знатоки — картины. Да она жизнь-то, жизнь, свет, le haut chic [высший шик (фр.).], за которым все мы гонимся, как глупые обезьяны, знает так, что нам надо стать перед ней на колени.
— Ведь про нее один француз сказал
в Фигаро:"Elle est tellement dinde, qu'après une soirée avec elle on entre au restaurant pour demander les truffes, a part" [(Здесь, игра
слов: dinde — одновременно и индюшка, и дура). Она такая дура (индюшка), что после вечера, проведенного с ней, идешь
в ресторан и просишь трюфели отдельно (индюшка с трюфелями — распространенное блюдо французской кухни).].
И какой у него такт! Я уверена, что он меня узнал
в маскараде и хоть бы
слово. Всякий другой из наших mioches [мальчиков (фр.).] начал бы ухмыляться и делать разные глупые намеки.
Вот то-то и дело, что никто из нас, женщин, никогда ничего хорошенько не передумал. Повторяем, как сороки, одни
слова; а что
в них такое сидит — не знаем.
Чтоб каждое
слово было звучно, как нота
в аккорде.
Когда художник, писатель или живописец — все равно, творит… простите за это громкое и глупое
слово, он не должен думать ни о добре, ни о зле… он будет непременно пред чем-нибудь лакействовать, если пожелает что-нибудь такое"выставлять", как говорят
в тамбовской губернии.
Этот граф приходится как-то родственником Вениаминовой. Он сочиняет разные романсы. Кажется, написал целую оперу. Он такого же роста, как Домбрович, только толще и неуклюжее его. Лицо у него красное, губастое, с бакенбардами и нахмуренными бровями.
Словом, очень противный. С Домбровичем он на ты. Подсел ко мне, задрал ноги ужасно и начал болтать всякий вздор. Его jargon
в том же роде, как у Домбровича, но только
в десять раз грубее. Он как сострит, сейчас же и рассмеется сам. А мне совсем не было смешно.
В моих
словах нет никакого макиавеллизма.
Изберете вы одного из претендентов, ну, первый год, может быть, вам будет казаться, что вы
в эмпиреях (откуда он эти
слова выдумывает!), но потом потянется опять та же самая канитель, какую вы и теперь имеете удовольствие проделывать, с прибавкою одуряющей тоски, неразлучной с замужеством.
Если же они продолжают ездить
в свет, продолжают нравиться, блистать, то, поверьте, они живут со своими мужьями только для блезиру (вот еще
слово!), для видимости.
Если бы каждый законный брак Афанасия Иваныча с Пульхерией Ивановной был
в то же время так же прекрасен, как любовь Петрарки и Лауры, я бы ни
слова не сказал.
Все это у меня теперь
в тумане… Я хорошенько не помню своих
слов…
Я ему написала
в записке, что он сделал преступление! Но полно, так ли это! Бросить
слово легко; но доказать его не так-то! Самый поступок не есть же преступление. Ну, увлекись я
в эту минуту немножко больше. Будь он помоложе, посвежее… Как знать? Я бы, вероятно, тоже плакала на другой день; но его бы не обвиняла. Презирала бы только себя. Значит, дело тут не
в том, что случилось, а
в том, как случилось.
Он вел себя, конечно, прилично. Раскланялся со мной без всякой аффектации, обращался ко мне несколько раз
в общем разговоре, —
словом, необыкновенно умно. Лучшего я ничего требовать не могла.
— Да-с, по крайней мере, так лучше…
Слова мои отзываются фатовством; но никакого фатовства
в них нет. Вам одной жить нельзя было бы.
— Святая, с полочки снята. Куда же мне против вас, мамочка моя. Вы, одно
слово, — богиня! Мне перед вами немножко совестно было
в ту субботу, а перед теми барынями, что же!.. Они грешат-то больше нас, грешных. У них ведь мужья есть. И то сказать: мужья-то вахлаки!
— Маша! — вырвалось у него. Звук этого
слова так меня и пронзил. Я испугалась, как-то вся съежилась, сама схватила его за обе руки. Сердца у меня точно совсем не было
в эту минуту. И такой стыд вдруг обдал всю меня, что я готова была броситься куда-нибудь под диван, под стол…
— Полно, Маша. Брось ты эти
слова, никто никого не имеет права презирать! Ты могла бы сама выгнать меня за то, что я позволил себе насильно ворваться
в твою интимную жизнь…
Когда я осталась одна, у меня точно камень спал с груди. Степа сразу принес с собою то, чего ни во мне, ни около меня и
в помине не было: чистый воздух, честные и добрые
слова.
— Я, Марья Михайловна, пред вами лгать не хочу, — заговорила Ариша с большим достоинством. — Я точно люблю одного человека, и он меня любит.
В нашем звании, Марья Михайловна, тоже есть честность. Я ему доверилась и знаю, что он беспременно на мне женится, да и сейчас бы женился, только
слово я скажи. Он сколько раз просил меня об этом…
Эти
слова подействовали на него. Он точно совсем преобразился и заговорил со мною
в настоящем своем тоне: добро и мягко, но без смазываний.
— Да, ничтожества и бездушия. Даже и эти
слова не совсем точны. У тебя нет ни одного мало-мальски прочного, — я уж не говорю убеждения, — житейского правила. Ты обращаешься
в каком-то хаосе!..
Я слушала и проникалась. Степа говорит совсем не так, как Домбрович. Он не играет
словами. Он не подделывается к пониманию женщины. Может быть,
в другом настроении я бы ничего и не разобрала.
— Где же исход? — спросила я его. — Домбрович развратил меня; но он сразу же записался
в мои учителя, начал давать практические советы. Ты, Степа, обнажил предо мною все мое будущее, все мое окаянство, позволь уже мне употреблять это
слово, и тотчас же оговариваешься:"развивать я тебя, Маша, не желаю". Ты толкуешь про широкую натуру. Поможешь ты мне разглядеть: есть ли
в моей натуре что-нибудь порядочное?
Лизавета Петровна выговаривает
слова порывисто, и вся ее фигура приходит
в движение.
Я слушала. То, что говорила Лизавета Петровна, было вовсе не ново для ума; но не
в самых
словах заключалась сила, а
в том, как они говорились…
— Знаю, что мало, но я воздерживаюсь от всяких личных мнений вовсе не по уклончивости, а потому что хочу тебя оставить на всей твоей воле. Ты, конечно, не объяснишь моих
слов самоуверенностью. Я не настолько умен, чтобы каждое мое
слово производило
в тебе сейчас же революцию, рабски подчиняло тебя. Нет. Но когда сталкиваешься с такой натурой, как Лизавета Петровна, надо ее вбирать
в себя целиком, прямо облюбить ее и как можно полнее облюбить. Анализ придет потом. Теперь ты понимаешь меня?
— Да ты не жантильничай! Я себе никогда не прощу, если ты, поживя здесь
в Петербурге, уедешь, оставшись для меня таким же сфинксом, как и
в первый день. Я понимаю, что все хорошие
слова о возрождении женщины будут до тех пор
словами, пока мы, бабы, хоть сколько-нибудь не сольемся с вашими целями. А ты ведь у меня первый номер
в мужчинах!
О! как врезался
в меня этот звук и это
слово: окаянная! Паша и я: две женщины, которых никто, кроме меня самой, не будет сравнивать; но
в эту минуту моя душа слилась с ее криком.
Да, она даже употребила это
слово в разговоре: établissement [заведение (фр.).].
Я видела три сорта разврата.
В самом низу, где грязь, пьянство, разгул, злоба, там
слова любви оказались всего действительнее. Где же раззолоченная мебель, приличие и тишина, там нельзя даже и выговорить ни одного
слова любви.
Какое это роковое
слово:"гулять"! Ведь это значит: заметаться, захлебнуться
в своем позоре, утопить поскорей
в буйстве и пьянстве все свои человеческие инстинкты.
На той самой кровати, около которой раздавалось вчера одушевленное
слово Лизаветы Петровны, сидит пара: фельдшер и девушка. Он ее обнимает, она хохочет и визжит. Остальные женщины распивают чай. Между ними тоже фельдшер. Несколько фраз, долетевших до нас, были такого сорта, какие я слышала
в доме на Сенной. Лизавета Петровна была поражена! Вчера, тут же, все эти женщины выражали такое глубокое раскаяние, и хоть бы одна искра его осталась!
"Любите меня: вы знаете, что мне нужна любовь". Вот она, вся тут
в своем письме!
В нем нет никакого содержания. Но отчего же у меня захватывает дух, когда я его читаю? Не оттого ли, что каждое его
слово проникнуто непоколебимой силой… чего, я не знаю… пожалуй, хоть мистицизма, ложных мечтаний, чего хотите! Да, каждое
слово проникнуто… Она живет призраками, но с ними и умрет, я же нашла принцип, a кроме тоски и бесконечных вопросов у меня ничего нет, ничего!
Мой Володя очень сегодня расхворался. Так я за него испугалась… Зильбергляиц был два раза. Кажется, миссис Флебс выкупала его
в такой холодной воде, что он простудился, не выходя из комнаты. Лежит
в жару. Я не умею с ним обходиться. Я вижу, что
в его комнате и
в нем самом — все дело чужих рук. У него уже есть привычки, шалости,
слова, может быть даже мысли, который образовались без моего влияния.
Отчего я боялась деревни? Оттого, что была глупа и хорошенько не знала, что
в моей натуре. Программа, заданная мне Степой, начинает уже полегоньку исполняться. Вот первая вещь: я чувствую, что среди чего-нибудь похожего на природу, где зелень, небо, воздух и хорошее человечное уединенье, мне дышится прекрасно. Я об этом и понятия не имела. Другими
словами, я не знаю многих своих не только умственных стремлений, но и простых вкусов.
Ты, конечно, уже заметила, Маша, что
в его лексиконе были сначала все
слова, означающие разные предметы: тебя, меня, миссис Флебс, игрушку, хлеб, лошадь, розгу.
Он всегда говорил:"Первое дело — определение, определи ты мне, что такое стол?"И что же, мой друг Маша, ни наш учитель словесности, ни мы, писавшие уже стихи и даже критические статьи, никогда не могли определить
в десяти
словах, ясно и точно, что такое стол.
И не угодно ли тебе на пари созвать у себя
в гостиной общество, состоящее из пятидесяти человек мужского и женского пола, и пускай кто-нибудь из них, без запинки, отчетливо и ясно, определит мне
в пятнадцати
словах, что такое стол.
— Выучишься хорошенько, — говорит он мне вчера, — тому языку, на котором твой сын будет складывать
слова, и ты увидишь, что
в голове твоей водворится порядок.
Да, теперь я начинаю только понимать, как возмутительно глупо держат нас
в девицах. Возьму я книгу, прочитаю отдельную фразу и не могу отдать себе отчет ни
в одном
слове: почему такое-то
слово стоит тут, а не
в другом месте, почему такую-то мысль нужно было выразить так, а не иначе?
Вот тогда только, когда я
в состоянии буду ответить каждый раз: почему мысль сложилась так, а не другим фасоном и почему она выражена теми, а не другими
словами, — тогда только и посмею я давать выправку Володе.
Я до сих пор была очень равнодушна к трем вещам: к природе, к музыке и к стихам. Для меня это были просто
слова, попадающиеся иногда
в книжках, иногда
в салонных разговорах.
Не
в самых стихах, не
в рифмах (рифм, кажется, и не было) сидела прелесть, но
в том, как живое
слово шло
в сердце и будило
в нем такое здоровое и прекрасное чувство жизни, красоты и радости…