Неточные совпадения
— Могут ваше состояние признать ненормальным…
понимаете?
У нашего Павла Сергеевича, — так звали доктора, — есть некоторые сомнения на этот счет.
— Не в том вопрос… — начал он еще нервнее. — Без капитала нельзя. Но на кого работать?.. Вот что-с!..
У Арсения Кирилыча были совсем другие идеи… Он хотел делать рабочих участниками… вы
понимаете?
— Эх, Сима! — вырвалось
у него. — Растяжимая совесть
у вашей сестры!.. Не хочешь
понять меня!
— А ты как бы думал? И каких! Не так, как
у никонианцев (она произнесла это слово, нахмурив нарочно брови), а как следует. Маменька называет: «с растяжением суставов».
Понимаешь? ха-ха!..
— Дайте срок! Придет время, и она
поймет, сколь это в вас было выше всякого другого поведения. С вами она должна дойти до того, что и
у нее Бог будет!..
— А за тебя нет? — Она опять подошла к кровати и стала
у ног. — Помни, Вася, — заговорила она с дрожью нахлынувших сдержанных рыданий, — помни… Ты уж предал меня… Бог тебя знает, изменил ты мне или нет; но душа твоя, вот эта самая душа, про которую жалуешься, что я не могу ее
понять… Помни и то, что я тебе сказала в прошлом году там,
у нас,
у памятника, на обрыве, когда решилась пойти с тобой… Забыл небось?.. Всегда так, всегда так бывает! Мужчина разве может любить, как мы любим?!
— Так и я вас
понимаю; потому буду говорить все, начистоту… Ведь Серафима-то
у нас мучится сильно.
Саня слушала все еще под впечатлением того, чт/о было под столом между нею и землемером. Она
понимала, про какого рода вещи рассказывал Николай Никанорыч. Разумеется, для нее это не в диковинку… И читать приводилось… французские книжки, и даже слышать от подруг. Нынче
у всех метрески… Кокоток развелось — страх сколько. На них разоряются. Говорили ей даже в институте про мужей, которые пользуются от этого.
— В твоих руках не десятки, а сотни тысяч! Для себя можно перехватить, а товарища спасти — нельзя. Эх, брат Теркин!
Понимаю я тебя, вижу насквозь. Хочешь придавить нашего брата: пусть, мол, допрежь передо мной попрыгает, а мы поломаемся!
У разночинца поваляйся в ногах!
Понимаю!..
— Унижать!.. — повторила она без слез в голосе, а каким-то особенным полушепотом. — Унижать! Разве я могу считаться с тобой!
Пойми! Милостыни
у тебя просят, а ты с нравоучениями!
— Василий Иваныч, — особенно тихо, точно на исповеди, заговорил Хрящев, наклонившись к нему и держа за повод лошадь, — не судите так горько. Мужик обижен лесом. Поспрошайте — здесь такие богатства, а чьи? Казна, барин, купец, а
у общины что? На дровенки осины нет, не то что строевого заказника… В нем эта обида, Василий Иваныч, засела, все равно что наследственный недуг. Она его делает равнодушным, а не другое что. Чувство ваше
понимаю. Но не хочу лукавить перед вами. Надо и им простить.
— Я бы внес, — выговорил обидчиво Черносошный и поднял высоко голову, — но
у меня таких денег нет… Вы это прекрасно знаете, Василий Иваныч. Во всяком случае, товарищ ваш осрамлен. Простая жалость должна бы, кажется… Тем более что вы при свидании обошлись с ним жестковато. Не скрою… он мне жаловался. Следственно, ему обращаться к вам с просьбою — слишком чувствительно. Но всякий
поймет… всякий, кто…
Неточные совпадения
Как это слово
у всех на языке, и как мало его
понимают!
Стародум. Как
понимать должно тому,
у кого она в душе. Обойми меня, друг мой! Извини мое простосердечие. Я друг честных людей. Это чувство вкоренено в мое воспитание. В твоем вижу и почитаю добродетель, украшенную рассудком просвещенным.
Кити покраснела. Она думала, что она одна
поняла, зачем он приезжал и отчего не вошел. «Он был
у нас, — думала она, — и не застал и подумал, я здесь; но не вошел, оттого что думал — поздно, и Анна здесь».
— Оно и лучше, Агафья Михайловна, не прокиснет, а то
у нас лед теперь уж растаял, а беречь негде, — сказала Кити, тотчас же
поняв намерение мужа и с тем же чувством обращаясь к старухе. — Зато ваше соленье такое, что мама говорит, нигде такого не едала, — прибавила она, улыбаясь и поправляя на ней косынку.
— Я больше тебя знаю свет, — сказала она. — Я знаю этих людей, как Стива, как они смотрят на это. Ты говоришь, что он с ней говорил об тебе. Этого не было. Эти люди делают неверности, но свой домашний очаг и жена — это для них святыня. Как-то
у них эти женщины остаются в презрении и не мешают семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между семьей и этим. Я этого не
понимаю, но это так.