Неточные совпадения
Человек должен стать внутренне свободным, достойным
свободы и вечной жизни, действительно перестать быть рабом, а не надевать костюм свободного, не казаться могущественным: он должен сознать свой грех, в котором участвовал, и
религиозную связь свою с искуплением.
Сама возможность пророчеств основана на
религиозном преодолении противоположности между
свободой и необходимостью, которая для рационалистического сознания остается непримиримой антиномией.
Вопрос о
свободе религиозной, о
свободе совести, такой жгучий и больной вопрос, ставится коренным образом ложно в современном мире.
Спор ведется в плоскости, в которой исчезает
религиозная проблема
свободы и остается лишь политическое озлобление.
Религиозная проблема потонула в политике, в формализме, во внешнем и принудительном, и вина должна быть разделена между двумя враждующими лагерями, лагерем, лишь внешне отстаивающим право
свободы совести, и лагерем, отрицающим это право и насилующим совесть.
Чтобы бороться за
свободу религиозной совести, нужно иметь
религиозную совесть и признавать метафизический смысл
свободы.
Свобода религиозной совести есть нечто положительное и содержательное, а не отрицательное и формальное.
За
свободу религиозной совести могли бороться в эпоху английской реформации индепенденты, для них
религиозная совесть не была пустым звуком.
Но что значит, когда в наше время за
свободу религиозной совести борются марксисты, либералы-позитивисты, народники-атеисты?
Свобода религиозная,
свобода совести не есть право.
Свобода в
религиозной жизни есть обязанность, долг.
Достоевский ставит вопрос о христианской
свободе на
религиозную почву и дает невиданную еще по силе апологию
свободы.
Для христианства не может быть безразлично содержание
религиозной совести, и дорожит оно не пустой формой
свободы, которую можно наполнить любым содержанием.
Формальное же право
свободы не имеет
религиозного значения.
Снять бремя
свободы и подменить
свободу принуждением значит уничтожить тайну веры, которая и есть тайна благодатной
свободы и свободной любви, значит превратить
религиозную жизнь в принуждение видимых вещей, закрепить необходимость.
Отрицание и поругание
свободы христианской,
свободы религиозной совести есть отрицание и поругание искупительного смысла распятой, страдающей правды, т. е. неверие в Христа.
Верить в Христа значит утверждать
свободу религиозную, значит прозревать невидимый мир
свободы за видимым миром принуждения.
В
религиозной жизни все должно начинаться изнутри, от рождения к новой жизни, от
свободы, любви и благодати жизни церковной, а не извне, не от природного порядка.
Но в церкви мистика соединена с
религиозной традицией и преемственностью,
свобода связана с любовью и универсальностью.
Но
религиозный смысл мирового процесса в том и заключается, что
свобода побеждает необходимость, благодать побеждает закон, мир сверхприродный побеждает мир природный.
Слишком ведь ясно для
религиозного сознания, что церковь как порядок
свободы и благодати не может подчиниться государству и порядку необходимости и закона и не может сама стать государством, т. е. жизнью по принуждению и закону.
Религиозное разграничение языческого государства и христианской церкви, принуждения и
свободы, закона и благодати есть великая историческая задача, и выполнение ее столь же провиденциально, как некогда было провиденциально соединение церкви и государства, взаимопроникновение новозаветной благодати и ветхозаветноязыческого закона.
Неточные совпадения
Религиозное же сознание должно бороться с этими разлагающими и обессиливающими теориями социальной среды во имя творческой активности человека, во имя его высшей
свободы, во имя высшего смысла жизни.
Руссо уже отрицал
свободу религиозной совести и возвращался к античному, дохристианскому пониманию
свободы.
В демократиях капиталистических деньги и подкупленная печать могут править обществом и лишать реальной
свободы, между тем как декларация прав человека и гражданина имела
религиозные истоки, она родилась в утверждении
свободы совести реформацией.
Славянофилы хотели оставить русскому народу
свободу религиозной совести,
свободу думы,
свободу духа, а всю остальную жизнь отдать во власть силы, неограниченно управляющей русским народом.
Поэтому только и было возможно отрицание
свободы религиозной совести.