Религиозная вера всегда есть освобождение и спасение, только в этом ее смысл, и все, что связывает себя с религиозной верой, в ней ищет питания, все то освобождается и спасается.
Возьмите самых крупных глашатаев наступления позитивной веры, тех, которые во имя будущего человечества страстно отрицали
религиозную веру, — Конта, Фейербаха, Спенсера, Маркса.
Требование это ведь не выполняется противниками
религиозной веры и сторонниками веры позитивистической, социальной; их вера также не научна, не доказательна, не убедительна для тех, у кого воля направлена в другую сторону.
Для
религиозной веры не страшно, когда наука говорит, что по законам природы чудо невозможно, допущение чудесного нелепо; вера и сама это хорошо знает, ей и не надо чуда, совершающегося в порядке природы и во исполнение ее законов.
Неточные совпадения
Для мудрого, для посвященного истины
религиозной жизни, истины
веры оказываются знанием.
Но их подмена
веры знанием, их неспособность к волевому подвигу
веры вела к
религиозному бессилию и бесплодию, к блужданию по пустыням собственной мысли и собственного воображения.
По классическому и вечному определению
веры, одинаково ценному и в
религиозном, и в научном отношении,
вера есть обличение вещей невидимых.
Чем же отличается «
вера», на которой покоится знание, от
веры религиозной, почему эта
вера связана с особенной твердостью, обязательностью, принудительностью?
От Логоса Филона Александрийского к Логосу Иоанна Богослова можно перейти лишь актом
веры, лишь
религиозным восприятием.
Акт
веры,
религиозное восприятие лежит и между учением о Логосе Гегеля и учением о Логосе Вл. Соловьева.
Я приведу основной пример из
религиозной жизни, из которого ясна будет и сущность чудесного, и сущность
веры в ее отношении к знанию.
Религиозная философия видит, что противоположность знания и
веры есть лишь аберрация слабого зрения.
Религиозная истина — верховна,
вера — подвиг отречения от благоразумной рассудочности, после которого постигается смысл всего.
Но думаю, что этот новый путь не может быть отвлеченным, он органический, он соединит знание с
верой, сделает философию сознательно
религиозной.
В свете органической
религиозной философии старый спор знания с
верой получает совсем иной и новый смысл.
Личность ждет универсального разрешения своей судьбы, и в этом скрыта уже жажда
веры и
религиозного исхода.
Свободу совести защищает безрелигиозный, холодный к
вере мир как формальное право, как одно из прав человека и гражданина; мир же церковный, охраняющий
веру, слишком часто и легко свободу совести отрицает и
религиозной свободы боится.
В сущности, и те и другие ставят вопрос
религиозный на почву политическую, формальную, внешнюю: одни боятся
веры и хотели бы охранить себя от ее притязательной силы, другие боятся неверия и также хотели бы охранить себя от его растущей силы.
Что люди, чуждые
вере, враждебные религии, не могут говорить о
религиозной совести и бороться за
религиозную свободу, это, казалось бы, само собою очевидно.
Снять бремя свободы и подменить свободу принуждением значит уничтожить тайну
веры, которая и есть тайна благодатной свободы и свободной любви, значит превратить
религиозную жизнь в принуждение видимых вещей, закрепить необходимость.
И с иконоборческим духом должно бороться не только во имя
веры, но и во имя культуры, не только во имя
религиозной мистики, но и во имя культурной символики.
Невозможно отделить философское познание от совокупности духовного опыта человека, от его
религиозной веры, от его мистического созерцания, если оно есть у человека.
Двоякою природой
религиозной веры — с одной стороны, ее интимно-индивидуальным характером, в силу которого она может быть пережита лишь в глубочайших недрах личного опыта, и, с другой стороны, пламенным ее стремлением к сверхличной кафоличности — установляется двойственное отношение и к религиозной эмпирии, к исторически-конкретным формам религиозности.
Народная масса в прошлом имела свою духовную культуру, основанную на
религиозной вере, массы же в этот переходный период лишены всякой духовной культуры, и они дорожат только мифами и символами, которые им демагогически внушены, мифами и символами национальными и социальными, расы, нации, государства, класса и пр.
Неточные совпадения
К религии он относился так же отрицательно, как и к существующему экономическому устройству. Поняв нелепость
веры, в которой он вырос, и с усилием и сначала страхом, а потом с восторгом освободившись от нее, он, как бы в возмездие за тот обман, в котором держали его и его предков, не уставал ядовито и озлобленно смеяться над попами и над
религиозными догматами.
Марксизм-коммунизм —
религиозная секта, для которой главное совсем не благосостояние рабочих, а исповедание истинной
веры.
И в христианском мире возможен пророческий мессианизм, сознание исключительного
религиозного призвания какого-нибудь народа, возможна
вера, что через этот народ будет сказано миру слово нового откровения.
И в отпавшем от
веры, по-современному обуржуазившемся русском человеке остается в силе старый
религиозный дуализм.
Не раз уже указывали на то, что социология заменила теологию, что
религиозное чувство потерявшего
веру человечества направилось на социальность.