Неточные совпадения
Я всегда колебался между аскетической настроенностью, не только
христианской, но и толстовской и революционной, и радостью жизни, любовью, искусством, красотой, торжеством
мысли.
Новое
христианское сознание я не
мыслил в форме создания новых таинств.
Я часто узнавал
мысли, знакомые мне из чтения Я. Бёме и других
христианских мистиков-теософов.
Совершенно то же я встречал в западных
христианских течениях, в
мысли католической и протестантской, которая охвачена была жаждой возврата к истокам прошлого (томизм, бартианство).
Я старался повысить умственные интересы русской
христианской молодежи, пробудить интерес хотя бы к истории русской религиозной
мысли, привить вкус к свободе, обратить внимание на социальные последствия христианства.
Мои друзья католики в конце концов поняли, что меня нельзя считать выразителем православной церковной
мысли, что меня следует рассматривать как индивидуального
христианского философа.
В эпоху наших интерконфессиональных собраний в
христианской настроенности и
мысли Запада начали преобладать скорее консервативные течения.
Русской
мысли ближе была немецкая
христианская теософия, чем ортодоксальная католическая и протестантская
мысль.
Но в отношении к социальной проекции христианства католическая и протестантская
мысль полевела и приблизилась к тем или иным формам
христианского социализма, во всяком случае, пришла к социальному христианству.
Особенно в Англии ценили мои
мысли, связанные с
христианским решением социального вопроса.
Если допустить, что гностицизм и эбионитизм суть законные формы
христианской мысли, то приходится смело признать, что вовсе нет ни христианской мысли, ни отличительного характера, по которому можно было бы ее узнать.
Христианской мысли необходимо считаться с тем фактом, что женский пол, именно материнство, прославлен Богоматерью («блаженно чрево, носившее Тя, и сосца, яже еси ссалъ» — Лк. 11:27), а мужской Спасителем, над Коим, по закону иудейскому, в восьмой день было совершено и обрезание (празднуется 1 января).
Но в своей статье «Смысл любви», может быть, самой замечательной из всего им написанного, он преодолевает границы безличного платонизма и, впервые в истории
христианской мысли, связывает любовь-эрос не с родом, а с личностью.
Неточные совпадения
Я теперь передаю на память главную
мысль Витберга, она у него была разработана до мелких подробностей и везде совершенно последовательно
христианской теодицее и архитектурному изяществу.
Такова судьба всего истинно социального, оно невольно влечет к круговой поруке народов… Отчуждаясь, обособляясь, одни остаются при диком общинном быте, другие — при отвлеченной
мысли коммунизма, которая, как
христианская душа, носится над разлагающимся телом.
Со свойственным ему радикализмом
мысли и искренностью он признается, что осуществление
христианской правды в жизни общества привело бы к уродству, и он, в сущности, не хочет этого осуществления.
Несмелов, скромный профессор Казанской духовной академии, намечает возможность своеобразной и во многом новой
христианской философии [Я, кажется, первый обратил внимание на Несмелова в статье «Опыт философского оправдания христианства», напечатанной в «Русской
мысли» 35 лет тому назад.].
И Н. Лосский, и С. Франк, в конце концов, переходят к
христианской философии и входят в общее русло нашей религиозно-философской
мысли начала века.