Неточные совпадения
Но эгоцентризм, в котором всегда есть что-то отталкивающее, для
меня искупается тем, что
я самого себя и
свою жизненную судьбу делаю предметом философского познания.
Я не хочу обнажать души, не хочу выбрасывать во вне сырья
своей души.
Для философа было слишком много событий:
я сидел четыре раза в тюрьме, два раза в старом режиме и два раза в новом, был на три года сослан на север, имел процесс, грозивший
мне вечным поселением в Сибири, был выслан из
своей родины и, вероятно, закончу
свою жизнь в изгнании.
Ко многому
я имел отношение, но, в сущности, ничему не принадлежал до глубины, ничему не отдавался вполне, за исключением
своего творчества.
Общественные течения никогда не считали
меня вполне
своим.
Я решаюсь занять собой не только потому, что испытываю потребность себя выразить и отпечатлеть
свое лицо, но и потому, что это может способствовать постановке и решению проблем человека и человеческой судьбы, а также пониманию нашей эпохи.
Думая о
своей жизни,
я прихожу к тому заключению, что моя жизнь не была жизнью метафизика в обычном смысле слова.
Марсель Пруст, посвятивший все
свое творчество проблеме времени, говорит в завершительной
своей книге Le temps retrouvé: «J’avais trop expérimenté l’impossibilité d’atteindre dans la réalité ce qui était au fond moi-même» [«
Я никогда не достигал в реальности того, что было в глубине
меня» (фр.).].
Эти слова
я мог бы взять эпиграфом к
своей книге.
Я всегда чувствовал эту
свою многоэтажность.
Но ошибочно было бы думать, что
я не любил
своих родителей.
По
своему происхождению
я принадлежу к миру аристократическому.
Вспоминая
свое прошлое,
я думаю, что мог часто безнаказанно проявлять такую гневливость и вспыльчивость потому, что находился в привилегированном положении.
Брат был человек очень одаренный, хотя совсем в другом направлении, чем
я, очень добрый, но нервно больной, бесхарактерный и очень несчастный, не сумевший реализовать
своих дарований в жизни.
Во
мне необычно рано пробудился интерес к философским проблемам, и
я сознал
свое философское призвание еще мальчиком.
Но это есть свободное приобщение к мировому знанию, к которому
я сам определяю
свое отношение.
Но как только
я сознал
свое философское призвание, а его
я сознал очень рано, еще мальчиком,
я совершенно бросил живопись.
Вместо этого переезда
я осуществил
свою мечту, вышел из шестого класса кадетского корпуса и начал готовиться на аттестат зрелости для поступления в университет.
Если
я боюсь смерти, то не столько
своей, сколько близких людей.
Это выражалось и в том, что
я любил устраивать
свою комнату и выделять ее из всей квартиры, не выносил никаких посягательств на мои вещи.
В сущности,
я стремился не к равенству и не к преобладанию и господству, а к созданию
своего особого мира.
С детства
я жил в
своем особом мире, никогда не сливался с миром окружающим, который
мне всегда казался не моим.
У
меня было острое чувство
своей особенности, непохожести на других.
Внешне
я не только не старался подчеркнуть
свою особенность, но наоборот, всегда старался сделать вид, притвориться, что
я такой же, как другие люди.
Я не эстет по
своему основному отношению к жизни и имею антипатию к эстетам.
По типу
своей мысли
я моралист.
Вернее было бы сказать, что
я люблю не жизнь, а экстаз жизни, когда она выходит за
свои пределы.
Мне было противно давать понять о
своей значительности и умственном превосходстве.
Если гордость была в более глубоком пласте, чем мое внешнее отношение к людям, то в еще большей глубине было что-то похожее на смирение, которое
я совсем не склонен рассматривать как
свою добродетель.
В
своих писаниях
я не выражаю обратного тому, что
я на самом деле.
Я могу себя скрывать, могу прямо выражать
свои противоречия, но
мне мало свойственна та компенсация, которой такое значение придает современная психопатология.
Мне легко было выражать
свою эмоциональную жизнь лишь в отношении к животным, на них изливал
я весь запас
своей нежности.
Сознание
своего призвания было во
мне очень сильным.
У
меня было достаточно силы воли для осуществления
своей задачи, и
я мог быть свиреп в борьбе за ее осуществление.
Я всегда чувствовал действие иррациональных сил в
своей жизни.
Я был бойцом по темпераменту, но
свою борьбу не доводил до конца, борьба сменялась жаждой философского созерцания.
Я часто думал, что не реализовал всех
своих возможностей и не был до конца последователен, потому что во
мне было непреодолимое барство, барство метафизическое, как однажды было обо
мне сказано.
Во имя
своего творчества
я мог быть жестоким.
Во
мне всегда происходила борьба между охранением
своего творчества и жалостью к людям.
Я защищался от мира, охраняя
свою свободу.
С детства
я много читал романов и драм, меньше стихов, и это лишь укрепило мое чувство пребывания в
своем особом мире.
Но
я как раз всегда сопротивлялся отчуждению и экстериоризации,
я хотел оставаться в
своем мире, а не выбрасывать его во
мне.
По характеру
я феодал, сидящий в
своем замке с поднятым мостом и отстреливающийся.
Я постоянно слышал о себе отзывы, которые поражали
меня своей неверностью.
Я носил маску, это была защита
своего мира.
Я принадлежу ко второму типу,
Я всегда чувствовал мучительную дисгармонию между «
я» и «не-я»,
свою коренную неприспособленность.
Я слишком отстаивал
свою судьбу.
Я всегда был ничьим человеком, был лишь
своим собственным человеком, человеком
своей идеи,
своего призвания,
своего искания истины.
Я нашел в библиотеке отца «Критику чистого разума» Канта и «Философию духа» Гегеля (третья часть «Энциклопедии»), Все это способствовало образованию во
мне своего субъективного мира, который
я противополагал миру объективному.
Но
я затрудняюсь выразить всю напряженность
своего чувства «
я» и
своего мира в этом «
я», не нахожу для этого слов.
Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да ведь это вам кажется только, что близко; а вы вообразите себе, что далеко. Как бы
я был счастлив, сударыня, если б мог прижать вас в
свои объятия.
Городничий. Тем лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда, если старый черт, а молодой весь наверху. Вы, господа, приготовляйтесь по
своей части, а
я отправлюсь сам или вот хоть с Петром Ивановичем, приватно, для прогулки, наведаться, не терпят ли проезжающие неприятностей. Эй, Свистунов!
Анна Андреевна. Помилуйте,
я никак не смею принять на
свой счет…
Я думаю, вам после столицы вояжировка показалась очень неприятною.
Хлестаков (раскланиваясь).Как
я счастлив, сударыня, что имею в
своем роде удовольствие вас видеть.
Унтер-офицерша. Да делать-то, конечно, нечего. А за ошибку-то повели ему заплатить штраф.
Мне от
своего счастья неча отказываться, а деньги бы
мне теперь очень пригодились.