Неточные совпадения
Я не хочу
писать воспоминаний
о событиях жизни моей эпохи, не такова моя главная цель.
Гёте
написал книгу
о себе под замечательным заглавием «Поэзия и правда моей жизни».
Впоследствии я
написал статью
о Ставрогине, в которой отразилось мое интимное отношение к его образу.
Я мало интересовался тем, что обо мне
пишут, часто даже не читал статей
о себе.
Я много думал всю мою жизнь
о проблеме свободы и дважды
написал философию свободы, стараясь усовершенствовать свою мысль.
Когда речь идет
о любви между двумя, то всякий третий лишний,
писал я в книге «
О назначении человека».
Бёме, которого я очень полюбил, много читал и
о котором потом
написал несколько этюдов.
Я не считаю себя ни существом, стоящим ниже человека, ни существом, стоящим выше человека, но я очень близок к тому случаю,
о котором
пишет Аристотель.
В мою задачу совсем не входит
писать воспоминания
о Союзе освобождения, который играл активную роль перед первой русской революцией.
Тема эта сейчас острее, чем когда-либо, но я
о ней много
писал уже почти 40 лет тому назад.
О моей книге «Смысл творчества» Розанов
написал четырнадцать статей.
Все, что
писал Феофан Затворник не об аскезе и внутренней жизни, а
о практической морали и об отношении к общественной жизни, ужасно своей непросветленностью, своим мракобесием и рабством.
Много
писал о книге лишь В. Розанов.
Не буду повторять того,
о чем я уже много раз
писал.
Но я много
писал о кризисе европейского гуманизма и предсказывал наступление эпохи антигуманистической, в чем оказался совершенно прав.
Я много
писал о событиях времени, постоянно производил оценку происходящего, но все это, употребляя выражение Ницше, было «несвоевременными размышлениями», они были в глубоком конфликте со временем и были обращены к далекому будущему.
Я
написал четыре книги, между прочим, важную для меня книгу «Смысл истории» и философскую книгу
о Достоевском.
О Достоевском я
написал книгу главным образом под влиянием размышлений
о «Легенде
о Великом Инквизиторе», которой придавал исключительное значение.
Уже за границей я
писал много
о коммунизме и русской революции.
«Новое средневековье» было переведено на четырнадцать языков,
о нем очень много
писали.
Различие, которое я пытаюсь установить между русским и западноевропейским типом и
о котором я не раз
писал, напоминает различие, которое Фробениус устанавливает между Германией и Западом (Францией и Англией).
Очень походит многое из того, что он говорит
о способах усвоения немцами западного рационализма, западной техники и индустриализации, на то, что я не раз
писал о способах усвоения всего этого русским народом.
В нем было что-то очень мягкое в противоположность его подчас жесткой манере
писать, когда речь шла
о врагах католичества и томизма.
То, что он
написал о Декарте, Лютере и Руссо, было очень несправедливо.
Потому-то так трудно
писать о прошлом, потому-то правдивость в отношении к прошлому есть величайшая метафизическая тайна.
Я
написал: «Философию свободного духа» (по-французски лучше названа: «Esprit et liberté»), «
О назначении человека.
Самые существенные мысли на эту тему я изложил в заключительной главе моей книги «
О назначении человека», и я это причисляю, может быть, к самому важному из всего, что я
написал.
Все это связано для меня с основной философской проблемой времени,
о которой я более всего
писал в книге «Я и мир объектов».
Сент-Бёв говорит по поводу мемуаров Шатобриана: «Il a substitué plus ou moins les sentiments qu’il se donnait dans le moment où il écrivait, à seux qu’il avait réellement aux moments qu’il raconte» [«Он подменяет в какой-то степени чувства, которые действительно испытывает в те моменты,
о которых рассказывает, чувствами, которые появляются у него в тот момент, когда он
пишет» (фр.).].
Жид
написал две книги, в которых он говорит
о себе и обнажает себя: художественную автобиографию Si le grain ne meurt [«Если зерно не умирает» (фр.).] и сравнительно недавно Journal.
Он с большим сочувствием читал мою книгу «Дух и реальность» и очень хорошо
написал обо мне в своей книге
о Ш. Пеги, он видел в моей идее об объективации некоторое родство с Пеги, что лишь отчасти верно.
Я все-таки много
писал о предметах божественных.
Это вопрос,
о котором я много думал и
писал.
Райский пришел к себе и начал с того, что списал письмо Веры слово в слово в свою программу, как материал для характеристики. Потом он погрузился в глубокое раздумье, не о том, что она
писала о нем самом: он не обиделся ее строгими отзывами и сравнением его с какой-то влюбчивой Дашенькой. «Что она смыслит в художественной натуре!» — подумал он.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Нет,
о петербургском ничего нет, а
о костромских и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места. Вот недавно один поручик
пишет к приятелю и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Стародум(один). Он, конечно,
пишет ко мне
о том же,
о чем в Москве сделал предложение. Я не знаю Милона; но когда дядя его мой истинный друг, когда вся публика считает его честным и достойным человеком… Если свободно ее сердце…
Г-жа Простакова. Полно, братец,
о свиньях — то начинать. Поговорим-ка лучше
о нашем горе. (К Правдину.) Вот, батюшка! Бог велел нам взять на свои руки девицу. Она изволит получать грамотки от дядюшек. К ней с того света дядюшки
пишут. Сделай милость, мой батюшка, потрудись, прочти всем нам вслух.
"Сижу я, —
пишет он, — в унылом моем уединении и всеминутно
о том мыслю, какие законы к употреблению наиболее благопотребны суть.
Но он не без основания думал, что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных сил.] есть все-таки сечение, и это сознание подкрепляло его. В ожидании этого исхода он занимался делами и
писал втихомолку устав «
о нестеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф этого устава гласил так: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя в действии облегчит».