Неточные совпадения
Моя книга
не принадлежит вполне ни к одному из этих типов.
Я
не хочу писать воспоминаний о событиях жизни
моей эпохи,
не такова
моя главная цель.
Это
не будет и автобиографией в обычном смысле слова, рассказывающей о
моей жизни в хронологическом порядке.
В книге, написанной мной о себе,
не будет выдумки, но будет философское познание и осмысливание меня самого и
моей жизни.
Я пережил три войны, из которых две могут быть названы мировыми, две революции в России, малую и большую, пережил духовный ренессанс начала ХХ века, потом русский коммунизм, кризис мировой культуры, переворот в Германии, крах Франции и оккупацию ее победителями, я пережил изгнание, и изгнанничество
мое не кончено.
Книга
моя написана свободно, она
не связана систематическим планом.
Я иногда забывал
не только события, имевшие значение, но забывал и людей, игравших роль в
моей жизни.
Думая о своей жизни, я прихожу к тому заключению, что
моя жизнь
не была жизнью метафизика в обычном смысле слова.
Я искал истины, но жизнь
моя не была мудрой, в ней
не господствовал разум, в ней было слишком много иррационального и нецелесообразного.
Дискретность
не позволяет мне говорить о многом, что играло огромную роль
не только во внешней, но и но внутренней
моей жизни.
Меня интересует
не столько характеристика среды, сколько характеристика
моих реакций на среду.
Я
не могу помнить первого
моего крика, вызванного встречей с чуждым мне миром.
Мне ничего
не говорило «материнское лоно», ни
моей собственной матери, ни матери-земли.
Это, вероятно,
не случайно и наложило печать на
мою душевную формацию.
Мои родители принадлежали к «светскому» обществу, а
не просто к дворянскому обществу.
Мой отец, который во вторую половину жизни имел взгляды очень либеральные,
не представлял жизни иначе, чем в патриархальном обществе, где родственные связи играют определенную роль.
Если
не считать
моего детства и юности, то большую часть жизни я испытывал материальную стесненность, а иногда и критическое положение.
Моя тетя что-то вязала для императрицы Марии Федоровны, c которой была близка, и в то же время презирала русских монархистов и даже главных деятелей
не пускала к себе в дом.
У меня совсем
не выработалось товарищеских чувств, и это имело последствие для всей
моей жизни.
Психологически я себе объясняю, почему я всегда был неспособным учеником, несмотря на очень раннее
мое умственное развитие и на чтение книг, которых в
моем возрасте никто
не читал.
Мои способности обнаруживались лишь тогда, когда умственный процесс шел от меня, когда я был в активном и творческом состоянии, и я
не мог обнаружить способностей, когда нужно было пассивное усвоение и запоминание, когда процесс шел извне ко мне.
Со мной
не очень приятно было играть в карты, потому что я мог прийти в настоящее бешенство против
моего партнера.
Это выражалось и в том, что я любил устраивать свою комнату и выделять ее из всей квартиры,
не выносил никаких посягательств на
мои вещи.
Я всегда был педантически аккуратен, любил порядок в распределении дня,
не выносил ни малейшего нарушения порядка на
моем письменном столе.
Мой собственный аристократизм сказывался в отталкивающем чувстве, которое мне внушали parvenus и арривисты, люди, проталкивающиеся из низов к верхним слоям, нелюбви к подбору, который я считаю
не аристократическим принципом.
Я даже стал «почтенным» человеком, что мне кажется совсем
не соответствующим
моей беззаконной и возмутившейся природе.
Вместе с тем это
мое коренное чувство
не следует смешивать с complex d’infériorité [Комплекс неполноценности (фр.).], которого у меня совсем нет.
Я полон тем для романов, и в
моей восприимчивости (
не изобразительности) есть элемент художественный.
Мне еще близко то, что сказал о себе вообще
не близкий мне Морис Баррес: «Mon évolution ne fut jamais une course vers quelque chose, mais une fuite vers ailleurs» [«
Мое развитие никогда
не определялось стремлением к чему-то конкретно, а всегда было направлено за его пределы, к другому» (фр.).].
Думаю, что
моя нелюбовь к так называемой «жизни» имеет
не физиологические, а духовные причины, даже
не душевные, а именно духовные.
И самым большим
моим грехом, вероятно, было то, что я
не хотел просветленно нести тяготу этой обыденности, то есть «мира», и
не достиг в этом мудрости.
Если гордость была в более глубоком пласте, чем
мое внешнее отношение к людям, то в еще большей глубине было что-то похожее на смирение, которое я совсем
не склонен рассматривать как свою добродетель.
Но ничего более мучительного для меня
не было, чем
мои эмоциональные отношения с людьми.
Я почти никогда
не плачу, но плакал, когда скончался Томка, уже глубоким стариком, и когда расставался с Шулькой при
моей высылке из советской России.
Мне этот мир
не только чужд, но и представляется
не настоящим, в нем объективируется
моя слабость и ложное направление
моего сознания.
Разрыв с окружающей средой, выход из мира аристократического в мир революционный — основной факт
моей биографии,
не только внешней, но и внутренней.
Я никогда
не действовал по рассуждению, в
моих действиях всегда было слишком много импульсивного.
Если бы я был демократического происхождения, вероятно, был бы менее сложен и во мне
не было бы некоторых черт, которые я ценю, но я больше сделал бы и дела
мои были бы более сосредоточенными и последовательными.
В
моем «я» есть многое
не от меня.
Если
мое мироощущение пожелают назвать романтизмом, то это романтизм
не пассивный, а активный,
не мягко-мечтательный, а жестко-агрессивный.
Мое мышление
не уединенное, общение, столкновение с людьми возбуждало и обостряло
мою мысль.
Вследствие
моей скрытности и способности иметь внешний вид,
не соответствующий тому, что было внутри меня, обо мне в большинстве случаев слагалось неверное мнение и тогда, когда оно было благоприятным, и тогда, когда оно было неблагоприятным.
Оценки людей могли оцарапать лишь поверхностные слои
моего существа, лишь оболочки души,
не задевая ядра.
Но ничто
не преодолевает
моего одиночества.
Может быть, именно вследствие этих
моих свойств мне всегда казалось, что меня плохо понимают,
не понимают главного.
Для
моего отношения к миру «не-я», к социальной среде, к людям, встречающимся в жизни, характерно, что я никогда ничего
не добивался в жизни,
не искал успеха и процветания в каком бы то ни было отношении.
Неверно поняли бы
мою тему одиночества, если бы сделали заключение, что у меня
не было близких людей, что я никого
не любил и никому
не обязан вечной благодарностью.
Моя жизнь
не протекла в одиночестве и многими достижениями
моей жизни я обязан
не себе.
Внутренний трагизм
моей жизни я никогда
не мог и
не хотел выразить.
Характерно, что во время
моего духовного пробуждения в меня запала
не Библия, а философия Шопенгауера.
Неточные совпадения
Добчинский. При мне-с
не имеется, потому что деньги
мои, если изволите знать, положены в приказ общественного призрения.
Анна Андреевна. Что тут пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние
мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего
не понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья
не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи
мои; это такой народ, что на жизнь
мою готовы покуситься.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат,
не такого рода! со мной
не советую… (Ест.)Боже
мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире
не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это за жаркое? Это
не жаркое.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту.
Моя обязанность помогать проезжающим.