Неточные совпадения
Я
говорю о внешней свободе, потому
что внутренняя свобода была у нас велика.
Бецкий сказал о помещиках,
что они
говорят: «Не хочу, чтобы философами были те, кто мне служить должны» [См.: А. Щапов. «Социально-педагогические условия умственного развития русского народа».].
Но когда вышел обратный приказ власти, то Общество мгновенно изменилось и начало
говорить то,
что нужно было таким людям, как Магницкий.
Шлегель
говорил о Франции и Англии, Западе для Германии, то же,
что славянофилы
говорили о Западе, включая в него и Германию.
Друзья
говорили о Хомякове,
что он пишет какой-то огромный труд.
Потом реакционер К. Леонтьев будет
говорить то же,
что революционер Герцен.
Иван Карамазов
говорит в таком же духе: «Я хочу в Европу съездить, и ведь я знаю,
что поеду лишь на кладбище, но на самое дорогое кладбище, вот
что.
Он восклицает: «Слово действительность имеет для меня то же значение,
что Бог!» «Общество, —
говорит Белинский, — всегда правее и выше частного лица».
Белинский
говорит про себя,
что он страшный человек, когда ему в голову заберется мистический абсурд.
Ив. Карамазов
говорит: «В окончательном результате я мира Божьего не принимаю, и хоть знаю,
что он существует, да не допускаю его вовсе».
Я
говорил уже,
что Россия почти не знала радости ренессансной творческой избыточности.
Основной идеей христианства он считал идею Богочеловечества, о
чем речь будет, когда буду
говорить о русской религиозной философии.
Значительно позже В. Розанов, когда он принадлежал еще к славянофильскому консервативному лагерю,
говорит с возмущением,
что человек превращен в средство исторического процесса, и спрашивает, когда же человек появится как цель [См.: В. Розанов.
Он
говорил: я борюсь за свободу, но я не хочу свободы для себя, чтобы не подумали,
что я борюсь из корыстных целей.
Маркс и Энгельс
говорили о буржуазном характере революции в России и были скорее «меньшевиками»,
чем «большевиками».
Когда в его отсутствие у него в деревне однажды сделали обыск, явление не редкое в России, он пришел в такое бешенство,
что потребовал от правительства извинения перед ним, просил, чтобы его тетя, близкая ко двору,
говорила об этом с Александром III, и грозил навсегда покинуть Россию.
Если верно то,
что он
говорит о революционерах-социалистах по отношению к Нечаеву и Ткачеву, то совершенно неверно по отношению к Герцену или Михайловскому.
Тип марксиста, как я уже
говорил, будет более жестким,
чем тип народника, менее эмоциональным.
Я
говорил уже,
что русская литература не была ренессансной,
что она была проникнута болью о страданиях человека и народа и
что русский гений хотел припасть к земле, к народной стихии.
Я
говорил уже,
что славянофильская концепция русской истории не объясняет образования огромной империи.
У Хомякова философия настолько зависит от религиозного опыта как первичного,
что он даже
говорит о зависимости философского познания от верования в Св.
Особенно бросается в глаза,
что,
говоря о православной церкви, Хомяков имеет в виду идеальное православие, такое, каким оно должно быть по своей идее, а
говоря о католической церкви, он имеет в виду католичество эмпирическое, такое, каким оно было в исторической действительности, часто неприглядной.
Мысль Хомякова свидетельствует о том,
что в православии возможна большая свобода мысли (
говорю о внутренней, а не о внешней свободе).
Бытие
говорит о том,
что что-то есть, а не о том,
что есть.
Тареев имел тут в виду,
что Вл. Соловьев,
говоря о Христе, обычно
говорил, как будто бы, о Логосе неоплатонизма, а не об Иисусе из Назарета.
Но он же
говорит: то,
что есть, неразумно, разумно то,
чего нет, мировая разумность — зло, мировая нелепость — добро.
Я много
говорил с бессмертниками, они приходили ко мне, и я убедился,
что переубедить их невозможно.
С ним мне легче было
говорить на духовные и мистические темы,
чем с культурными людьми, с интеллигенцией.
Он отлично понимал,
что мессианское сознание — универсально,
говорил об универсальном призвании народа.
Поэтому Достоевский
говорит в речи о Пушкине,
что русский человек — всечеловек,
что в нем есть универсальная отзывчивость.
Традиционный старец не сказал бы того,
что говорит старец Зосима: «Братья, не бойтесь греха людей, любите человека и во грехе его…
В действительности,
говоря об антихристе, вернее сказать,
что он будет совершенно бесчеловечен и будет соответствовать стадии крайней дегуманизации.
Л. Толстой
говорил о Федорове: «Я горжусь,
что живу в одно время с подобным человеком».
Все,
что говорили представители светской культуры, предполагало возможность нового христианского сознания, новой эпохи в христианстве.
А. Белый даже сам
говорил про себя,
что у него нет личности.
После помазания больному стало вдруг гораздо лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и
говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот час в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.